Дама была высокая, величественная. Говорила она со мною, улыбаясь, улыбка словно навеки застыла у нее на губах. Меня тогда ничего не стоило задеть. И в тот миг я сразу же остро почувствовала, как бедно я одета. Мне стало горько; неумеренно взяв Понса под руку, я вошла с ним в зал.

Там было много народу. В небольшой гостиной, смежной с залом, «взрослые» приятно проводили время, предаваясь еде и веселью. Одна тучная дама до сих пор так и стоит у меня перед глазами. Лицо у нее от смеха побагровело, она подносит ко рту пирожное. Не знаю почему, но этот образ неподвижен, он навеки застыл среди непрестанного движения остальных.

Молодежь тоже ела и пила и перебиралась с места на место. Было много хорошеньких девочек. Понс познакомил меня с четырьмя или пятью, сидевшими вместе; он сказал, что это все его двоюродные сестры. Среди них мне было до того неловко, что впору казалось заплакать: уж очень это чувство не походило на то ощущение ослепительной радости, которого я ожидала. От нетерпения и злости мне и захотелось плакать.

Не отваживаясь ни на шаг отойти от Понса, я вдруг с ужасом почувствовала, что он нервничает под лукавыми взглядами разглядывающих нас девичьих глаз. В конце концов моего друга позвали, и с виноватой улыбкой он оставил меня на минутку со своими двоюродными сестрами и с какими-то двумя незнакомыми мне юношами. Я не знала, что сказать. Было совсем не весело. В белом зеркале мое отражение выглядело до невозможного невзрачно среди веселой пестроты окружавших его летних платьев. Совершенно серьезная среди безудержного веселья, я показалась себе даже, пожалуй, смешной.

Понс исчез из поля моего зрения. А когда зазвучал медленный фокс, я оказалась совсем одна; стояла у окна и глядела, как танцуют другие.

Музыка смолкла, вокруг жужжали разговоры, а за мной так никто и не пришел. Вдруг я услышала голос Итурдиаги и быстро обернулась. Гаспар восседал среди девочек, излагая им какие-то планы и объясняя свои проекты на будущее.

— Сегодня эта скала неприступна, — говорил он, — но я построю фуникулер… Мой замок будет воздвигнут на самой вершине. Я женюсь и буду круглый год жить в этой крепости только с любимой женой… Буду слушать лишь рев ветра, орлиный клекот да раскаты грома…

Итурдиагу перебила очень хорошенькая девчушка, слушавшая его разинув рот:

— Да этого же не может быть, Гаспар…

— Как это не может быть, сеньорита? У меня есть чертежи. Я говорил с архитекторами и инженерами! А ты мне будешь говорить, что этого не может быть?

— Да ведь не может быть, чтобы ты встретил такую женщину, которая согласилась бы жить с тобою там! Правда, Гаспар…

Итурдиага поднял брови и с меланхолической гордостью улыбнулся. Его широкие синие брюки ниспадали на туфли, сияющие как зеркало. Я подумала, не подойти ли мне к нему, потому что чувствовала себя несчастной и жаждала общения, как собачонка… Но в этот миг внимание мое отвлек чей-то голос, отчетливо произнесший его же имя позади меня, и я повернула голову. Окно было раскрыто, оно выходило в сад. Там, на одной из узких, залитых асфальтом дорожек, я увидела двух сеньоров, которые, по-видимому, гуляя, беседовали о делах. Один, огромный и толстый, чем-то напоминал Гаспара. Оживленно разговаривая, они ненадолго задержались неподалеку от окна.

— Но вы понимаете, сколько мы можем заработать на войне в этом случае? Миллионы, миллионы! Это вам, Итурдиага, не детские игрушки!..

Они пошли дальше.

Улыбка тронула мои губы, как будто бы на пылающем закатным огнем небе я и в самом деле увидела этих почтенных мужей (головы их были прикрыты остроконечными магическими колпаками), скачущими верхом на черном призраке войны, который летал тогда над полями Европы…

Мне казалось, что время тянется ужасно медленно. Час, а может, и два простояла я так, одна. Люди входили и выходили, они мелькали у меня перед глазами и доводили до исступления.

Пожалуй, я была несколько рассеянной, когда снова увидела Понса. Раскрасневшийся и счастливый, он пил с двумя девочками, отделенный от меня всем пространством зала. У меня в руках тоже был мой одинокий бокал, и, бессмысленно улыбаясь, я смотрела на него. Простояв все это время одна, я почувствовала себя жалкой и ненужной. Да я ведь и правда никого здесь не знала и совсем растерялась. Словно бы от одного дуновения разлетелся красивый игрушечный замок, который я строила из целой горы картинок. На картинках изображено: Понс покупает мне гвоздики, Понс обещает мне идеальный летний отдых, Понс за руку тащит меня из моего мрачного дома к солнцу, радости и веселью. Мой друг, который так умолял меня прийти, которому удалось растрогать меня своей нежностью, в тот вечер, без сомнения, стыдился меня… Может быть, все испортил тот первый взгляд, который его мать бросила на мои туфли… А может быть, я сама была виновата. И как это я никогда не понимаю, что происходит?

— Ты скучаешь, бедняжка… Невежливый у меня сын! Сейчас я его найду!

Мать Понса, конечно же, наблюдала за мной все это долгое время. Я зло поглядела на нее, уж очень она отличалась от той, которую я себе вообразила. Она подошла к моему другу, и через несколько мгновений он стоял возле меня.

— Прости меня, пожалуйста, Андрея… Потанцуем?

В это время вновь заиграла музыка.

— Нет, спасибо. Мне плохо здесь. Я хотела бы уйти.

— Но почему, Андрея? Не обиделась ли ты на меня? Я много раз направлялся к тебе, но по дороге меня все время останавливали… Конечно, мне было приятно, что ты не танцуешь с другими… Я глядел иногда на тебя…

Он смутился и замолчал. Так мы и стояли. Он был готов заплакать.

Мимо прошла одна из двоюродных сестер.

— Сентиментальная размолвка? — задала она дурацкий вопрос и неестественно улыбнулась улыбкой кинозвезды. Такой забавной, что теперь, вспоминая о ней, я смеюсь. Но тогда я заметила только, что Понс залился краской. В меня словно демон вселился, я и сама от него страдала.

— Мне не доставляет удовольствия находиться среди таких вот… — сказала я. — Таких вот, как эта девочка, например.

Понс был задет и кинулся в атаку.

— Какие у тебя основания говорить так об этой девочке? Я всю свою жизнь знаю ее, она умная и добрая… Может быть, на твой взгляд она чересчур хорошенькая. Вы, женщины, все такие.

Теперь залилась краской я, и он, мгновенно раскаявшись, попытался взять меня за руку.

«Возможно ли, чтобы я оказалась героиней такой нелепой сцены?» — подумала я.

— Не знаю, что с тобою сегодня, Андрея. Не знаю, почему ты не такая, как всегда…

— Это верно… Я себя здесь неловко чувствую. Я и правда не хотела приходить к тебе на праздник. Хотела поздравить тебя и уйти, понимаешь? Но тут подошла твоя мама, поздоровалась со мной, и я растерялась… Да ты же видишь, что я даже не одета, как полагается. Разве ты не заметил, что на мне старые спортивные туфли? Ты не обратил на это внимания?

«О, зачем я говорю все эти глупости!» — с отвращением думала я.

Понс не знал, что и делать. Он испуганно глядел на меня. Уши у него горели, и в элегантном темном костюме он казался очень маленьким. Инстинктивно он с тоской поглядел на далекий силуэт матери.

— Ничего я, Андрея, не заметил, — пробормотал он, — но если ты хочешь уйти… я… не знаю, что сделать, чтобы помешать.

— Прости, Понс, меня за все, что я тут наговорила о твоих гостях, — сказала я после долгого молчания, и мне стало не по себе от собственных слов.

Молча мы прошли в прихожую. Уродство роскошных ваз позволило мне почувствовать себя здесь увереннее и тверже и несколько смягчило овладевшее мной напряжение. Понс вдруг разволновался и на прощанье поцеловал мне руку.

— Не знаю, Андрея, что произошло, но только сначала приехала маркиза… Понимаешь, мама несколько старомодна в этом вопросе. Она очень почитает титулы. Потом моя двоюродная сестра Нурия увела меня в сад. Ну вот, и призналась мне в любви… нет…

Он остановился и проглотил слюну.

Мне стало смешно. Все уже казалось мне смешным.