Он на юге. Марта знала дом, где он остановился. Как-то раз она обедала там с дедушкой, незадолго до начала войны. Ей представлялась бедная лавчонка возле дороги. Она даже не знала, как называется это место на длинном Южном шоссе… Но она была уверена, что сможет узнать его, хотя, конечно, добираться туда далеко… Хозяина дома звали Антоньито-лодочник. Уже много лет Марта не ездила по Южному шоссе. Быть может, размышляла она, путешествие туда не такое уж долгое, как ей показалось в первый раз: ведь ее родные собирались навестить Пабло и вернуться в тот же день.

Одеваясь, Марта обдумывала все это и внезапно поняла, что именно к нему, к Пабло, поедут сегодня ее родные. Уверенность с каждой минутой возрастала. Какой глупой она была, что не оставила им записку с просьбой взять ее с собой! Марта рассчитала, что, если поторопиться, еще можно застать их в Лас-Пальмас и поехать с ними. Тогда-то ей представится возможность объяснить Пабло все, что было с ней и чем она занималась последние дни. Марта не видела художника уже столько времени, что при одной мысли о новой встрече с ним у нее перехватывало дыхание. Подумать значило для нее теперь сделать, поэтому она заторопилась, кончая одеваться, как будто родные и вправду ждали ее, чтобы повезти к Пабло.

Служанки, разбуженные Висентой, только что поднялись, а Хосе и Пино еще спали. Марта написала для невестки несколько строчек на листке, вырванном из тетради, потому что теперь она стала предусмотрительной и хитрой. Она не хотела слишком сердить брата и невестку, но вместе с тем хотела исключить всякую возможность отказа.

Марта порвала несколько черновиков, прежде чем удовлетворилась написанным. Она поискала, где бы положить записку так, чтобы ее заметили, но потом ей пришла в голову другая мысль, и она позвала Лолилью. Из трех служанок Лолилья казалась самой славной. То была очень добрая, мягкосердечная девушка с вечно испуганным и в то же время приветливым лицом. С тех пор как пришло известие о смерти садовника Чано, она только и делала, что плакала по углам, тихо всхлипывая и улыбаясь сквозь слезы своей обезоруживающей улыбкой. Висента утешала ее на свой лад: «Благодари бога, что он прибрал не тебя».

— Слушай, Лола. Отдашь эту записку хозяйке, но после того, как брат уедет в город. Не забудь! После того, как он уедет. Только обязательно отдай. Если ты все сделаешь как следует, получишь от меня подарок…

И снова это ощущение жизни, нетерпение, порыв!

Приехав в городской дом, она застала там одну служанку, которая на этот раз приняла ее неласково, словно опасаясь, что девочка оставит ее без выходного. Недовольным голосом служанка поспешила объяснить, что сейчас приберет дом и сразу же уйдет, так как у нее свободен весь день. За хозяевами приехали на двух машинах еще затемно. Больше она ничего не знает. Ведь накануне она уже говорила об этом.

— Куда они поехали?

— Боюсь соврать, сеньорита… Мне они ничего не сказали… Ах, да откуда мне знать!

Марта осталась в абсолютной уверенности, что они поехали навестить художника. Желание увидеть его было настолько сильным, что она обманывала себя: ей даже стало казаться, будто она слышала от Онес, что именно в этот день, второго мая, они собирались неожиданно нагрянуть к Пабло, уединившемуся в глуши со своим мольбертом и кистями.

Внезапно Марта подумала, что, если она не увидит Пабло, все надежды ее разлетятся в прах. Если она не увидит его, у нее не хватит сил осуществить свои планы и уехать с острова. Ей нужен друг, который помог бы. Теперь он один в целом мире может протянуть ей руку… Она решила отправиться к нему одна, сама по себе, потому что, когда желаешь по-настоящему, нет ничего невозможного, так говорил Пабло… Марта вышла из дома дяди, твердо решив во что бы то ни стало разыскать художника, пусть даже ей придется добираться до ущелий пешком, идти много дней.

Было еще очень рано. Над тихими улицами плыл звон колоколов. Богомолки в темных мантильях шли в ближайшую церковь. Мимо прогнали несколько коз. Сбившись в кучу, они остановились у подъезда. Пастух постучал в запертую дверь. Наконец появилась заспанная служанка с кувшином в руках. Она протянула его пастуху и оперлась о косяк, глядя, как пастух доит козу.

За домами дышало свежестью чудесное синее море.

Марта, оглушенная тарахтением автобусного мотора, сидела, болтая ногами, на высоком подпрыгивающем сиденье. Приближался вечер. Шоссе, ведущее на юг вдоль восточного побережья острова, уже долгие часы разматывалось перед глазами девочки. Автобус без конца останавливался. Марта, от волнения забывшая поесть, чувствовала головокружение и усталость. Половина лица у нее обгорела на солнце, в горле першило от пыли.

Путешествие началось в первом часу. За весь день только один автобус проходил по этому шоссе до самого конца. Да и на тот Марта еле-еле попала. Все утро она протомилась в доме одной из своих подруг, и ей стоило немалого труда удержаться, чтобы не рассказать о планах, которые заполняли все ее мысли. Марта едва прислушивалась к словам приятельницы. А ведь разговор шел о ее делах, о ее отношениях с Сиксто и о том, позволят ли ей родные «дружить» с ним или нет. Наконец Марте это надоело.

— Ах, да не все ли равно! — вырвалось у нее.

— Какая ты странная! Другая бы на твоем месте с ума сходила.

— Другая — да.

Разве не о другой вела разговор ее подруга? Для Марты все это было уже в прошлом. Потом обе они хохотали, сами не зная над чем и не понимая друг друга.

На протяжении почти всего путешествия море было рядом, оно то отступало, то вновь приближалось к дороге, касаясь своими прохладными волнами голых прибрежных камней. Автобус миновал Тельде, самый древний город острова, окруженный зелеными банановыми рощами. У Марты кружилась голова от проносившихся мимо банановых плантаций, от пальм, горячих камней, пустошей. Мелькали деревни, лениво дремлющие в полуденном зное, полные ребятишек и мух.

Марта подружилась с водителем. Она уселась на отдельное сиденье рядом с ним. Это был человек уже в возрасте, серьезный и с виду молчаливый, но внешность его оказалась обманчивой, и вскоре между ними завязался оживленный разговор. Широкоплечий, усатый, приветливый шофер хорошо знал лавку Антоньито, потому что часто завозил туда продукты; он пообещал Марте, что доставит ее целой и невредимой.

В обмен на это обещание шофер пожелал узнать, кто она такая, сколько ей лет и зачем она едет к Антоньито. Он очень удивлялся всему, что говорила Марта. По его словам, он знал ее дедушку и даже был его дальним родственником, потому что оба они были родом из одной деревни и сестра бабушки дона Рафаэля приходилась бабушкой собеседнику Марты.

С каждой минутой шофер становился все сердечнее и разговорчивее, хотя по временам мотор шумел так сильно, что заглушал его слова. Он осудил родных Марты за то, что они отпустили ее одну, словно какую-нибудь деревенскую девчонку, и сказал, что своей дочери он не разрешил бы ничего подобного. Он угрожающе нахмурил брови, и Марта порадовалась, что она не его дочь. Однако тут же улыбнулась и позволила этому человеку опекать себя.

Но вскоре их отношения охладились: шофер несколько раз настойчиво приглашал Марту выпить чашечку кофе с молоком или стаканчик вина, а она упрямо отказывалась. В любой другой день она приняла бы приглашение безо всяких церемоний, но только не сейчас, когда она была голодна и ей страшно хотелось отведать того, что ей предлагали, а денег у нее не оказалось. Поэтому Марта вдруг сочла чрезвычайно неудобным, чтобы этот человек, у которого была немалая семья, тратился на нее, в то время как она каждый день ест более чем достаточно.

Шофер в конце концов обиделся. Марта не поняла этого, но с некоторым облегчением заметила, что шофер примолк, и принялась разглядывать окрестности.