В общем, в столовой собрались одни женщины. Мужчины расположились в музыкальной комнате. Уже не раз молодые служанки подавали туда кофе. Там были Даниэль и Хосе, доктор дон Хуан и Пабло. Сейчас Марта их не видела, но знала, что Пабло уже несколько часов находится в доме. Она издали заметила его, когда пришла машина из города.

Внизу дочитывали последние молитвы. Наконец негромкое бормотание умолкло. Наступила долгая тишина, слышалось лишь потрескивание свечей. Аромат цветов в раскаленном воздухе делался удушающим. Подруги Тересы, одетые в черное, стали прощаться. Они пожали руки Онесте и Матильде и подошли посмотреть еще раз на лицо покойной.

— Как будто спит… А на себя не похожа… Мы-то ведь знали, какая она была в молодости…

Обе женщины простились также и с матерью Пино, появившейся теперь в поле зрения Марты. По случаю траура толстуха надела черное облегающее платье с длинными рукавами, такими узкими, что, казалось, они вот-вот лопнут. Марта услышала свое имя, произнесенное шепотом, и отступила еще дальше в сумрак площадки.

— Легла, бедняжка, — измучилась.

— А я бы не сказала, что она проявляет чрезмерное огорчение.

Они направились к дверям.

— Совсем убита, — говорила мать Пино, отвечая на какой-то их вопрос. — Я так боюсь за нее… Столько лет ходить за больной!

Мать Пино бегло, опасливо взглянула туда, где неподвижно сидела Висента. Марта вслушивалась в этот тревожный шепот и мало-помалу проникалась царившей вокруг атмосферой нервного напряжения. Подруги Тересы спрашивали о Пино, которая в этот вечер заболела по-настоящему и слегла в постель. Все женщины, кроме махореры, проводили гостий до машины.

Через несколько минут в саду послышался шум мотора. Подруги Тересы уехали… Мать Пино вернулась в дом раньше всех и с усталым недовольным лицом стала подниматься по лестнице. Без сомнения, она направлялась в спальню дочери.

Марта испуганно прошмыгнула по коридору к своей комнате. Там, стоя за дверью, она прислушивалась к приближающимся шагам. Вот они замерли возле ее комнаты. Затаив дыхание, Марта слушала, как женщина переводит дух. Потом в дверь осторожно постучали, и стук отдался у девочки в ушах… Тишина. Марта не хотела видеть мать Пино. Снова постучали.

Наконец Марта решила открыть. Она так стремительно распахнула дверь, что женщина вздрогнула от неожиданности.

— Ты не спала, детка?

— Нет.

— Дай передохну чуток… Ах, боже мой, до чего же мы все устали!

Она тяжело опустилась на стул. Луна ярко освещала комнату. Можно было не зажигать света.

Марте противна была эта темная фигура, от которой по комнате распространялся резкий запах пота, пропитавшего под мышками черное шерстяное платье. У девочки не было черных платьев. Она стояла, одетая в белое, и при свете луны походила на призрак. Наверное, белое платье Марты поразило женщину.

— Мне обещали, что назавтра, к похоронам, нам с тобой покрасят платья.

Марта содрогнулась.

— Я пришла сюда, детка, потому что знала тебя еще совсем маленькой и любила всегда. Я все вспоминаю, как дедушка приводил тебя к дону Хуану, а я звала в кладовую и угощала разными лакомствами… Ты была такая беленькая, точно куколка. Пино всегда так и говорила. Всякий раз, как увидит тебя, бывало, непременно скажет, что ей хотелось бы иметь дочку, похожую на тебя… Что, что?

Голос Марты прозвучал словно откуда-то издалека:

— Не знаю… Как странно!

— Что же странного, детка? А ты разве никогда не думала, какого ребенка тебе бы хотелось?

— Думала.

Марта удивилась, потому что действительно она об этом думала.

— Вот видишь, тут нет ничего странного. Все молоденькие девушки иногда думают об этом. Пино не повезло, что у нее нет детей. Правда, еще не поздно… Кто знает! Тут дело не в ней; нехорошо говорить тебе об этом, но твой брат пока не хочет…

В ярком свете луны лицо Марты было усталым, похудевшим и удивленным.

Толстуха наклонилась к ней и фамильярно похлопала по бедру потной рукой.

— Ты ведь не желаешь зла моей бедной Пино, правда, детка?

— Нет…

— Она всегда любила тебя. Разве ты не помнишь, что после свадьбы она первым делом попросила Хосе взять тебя из интерната? Другая бы об этом и не подумала.

— Это правда.

При упоминании об интернате виски у Марты стиснуло точно клещами, головная боль стала невыносимой. Казалось просто невероятным, что когда-то она жила за монастырскими стенами… И, однако, с тех пор не прошло еще и года.

— Конечно, правда! Теперь бедняжке совсем плохо после всех сегодняшних огорчений… Мало того что твоя бедная мама умерла, да покоится она в мире, так еще Висента, эта ведьма, чтоб ее бог наказал, болтает невесть что… Чтоб ее…

Теперь эта громадина плакала. Из неведомых тайников своей одежды она извлекла белый платок и всхлипывала, звучно сморкаясь.

Марта живо представила себе Висенту с ее свирепым взглядом и плотно сжатым ртом, припомнила ее вызывающе вздернутый подбородок, когда она произносила свои проклятия…

За эти часы произошло немало ужасных событий. Марта еще не могла разобраться в происшедшем. Она знала только, что после небывалого душевного подъема она очутилась в ледяной бездне отчаянья, из которой не в силах выбраться. В последние дни Марта была клубком нервов, самой энергией. Она жила так напряженно, с такой отдачей духовных и физических сил, что в этот вечер, когда она полями возвращалась домой, ей казалось, что в душном и тяжелом воздухе ее похудевшее тело стало невесомым, легким, словно пушинка. Порой она останавливалась посреди дороги — сердце ее бешено колотилось, настолько она была взволнована.

Она сумела-таки осуществить то, что прежде представлялось невозможным. В ее ученическом портфеле лежал пропуск и билет до Кадиса. Дорогой она думала, что надо следить за собой, иначе дома лицо выдаст ее. Но мельком остановившись на этих мелочах, она сразу же принималась обдумывать более важные вопросы. Она уже воображала себе, каким образом попадет на пароход… Вероятнее всего, что в день отъезда родных Пино и Хосе вместе отправятся в Лас-Пальмас, чтобы проводить их. Марта рассчитывала прикинуться больной и остаться в усадьбе. Как только брат и невестка уедут из дому, она возьмет маленький узелок с одеждой и сбежит. У нее будет достаточно времени, чтобы приехать в порт раньше родственников, войти на пароход и спрятаться там… Все это легче было придумать, чем сделать… Но при одной только мысли об этом она уже ясно видела перед собой пароход и огни порта в ночь ее бегства… И это свершится всего через несколько дней!.. Ее охватило безумное, исступленное нетерпение, в сердце кипела почти невыносимая радость. Она уже слышала шум порта, чувствовала запах смолы и жар, пышущий из низких окон пароходного камбуза, за которыми мелькают белые поварские колпаки, — все это столько раз она видела и слышала с пристани. Круглые, освещенные изнутри иллюминаторы, целый мир на воде, дышащий, многолюдный — он ждет ее, точно ворота в новую жизнь…

Подходя к усадьбе, возбужденная, взволнованная, вся поглощенная своей тайной, она и представить не могла, что ее там ожидает.

Весь дом был погружен в темноту, освещена была только столовая. Озабоченная своими мыслями, Марта все же заметила в темном саду несколько автомобилей и очень этому удивилась.

Еще не входя в дом, Марта случайно заглянула в одно из окон столовой. Она увидела куски черной материи и нескольких рабочих, которые под присмотром Хосе и какого-то маленького, незнакомого ей человека несли огромные свечи. Комната была полна людей и тем не менее казалась печальной. Кроме ее брата и дона Хуана, там сидели еще две дамы, которых Марта едва знала. Она не сразу поняла, что в столовой готовят помост для катафалка. Когда же наконец все сообразила, удар оказался настолько сильным и жестоким, что она утратила всякую способность мыслить.

Марта едва помнила, как вошла в дом, как женщины обнимали и целовали ее. Бегом она бросилась в свою комнату, оглушенная, отупевшая.