Решили немедленно собирать машину, разобранную изобретателем под влиянием неудачного испытания в поле. Когда поздно вечером в мастерской появился Крымов в сопровождении Ермолова, сборка машины подходила к концу.

Позже пришел Батя. Он уселся по своему обыкновению на высокую скамейку и закурил трубку.

— Чего вы нервничаете? Чего торопитесь! — начал он после того, как узнал, в чем дело. — Разве так можно? Совершенно не обязательно заканчивать машину ко дню испытания шахтного бура.

Работающие над машиной не возразили Бате, хотя и имели на этот счет другое мнение. У них были собственные планы.

Рабочий день подходил к концу. Постепенно утихал шум станков. То там, то здесь в просторном помещении сборочного цеха гасли электрические лампочки.

К Горшкову подошел конструктор Катушкин.

— Я опять к вам, Пантелеймон Евсеевич!

— Наверное, новые синьки принесли…

— Нет, нет… Я пришел к вам с просьбой. Несколько дней назад вы дали мне кусок круглого железа диаметром в тридцать пять миллиметров. Сейчас мне нужен кусок, какой-нибудь отброс… диаметром в сорок.

— Это не дело, товарищ инженер, — заворчал Горшков. — Конечно, кусочки железа не представляют какой-либо ценности. Вон у нас сколько лежит их! Все равно убирать нужно. А все-таки непорядок… Зачем вам железо?

— Видите ли… тут есть одно дело. Как бы вам объяснить, — путано начал Катушкин. — Одним словом, для небольшого опыта. Не идти же мне из-за маленького кусочка на склад и не выписывать целую болванку!

— Это было бы уже безобразие, — сурово заметил Пантелеймон Евсеевич, подозрительно глядя на конструктора.

Выбрав подходящий кусок железа и завернув его в газету, Катушкин удалился. Он сильно торопился и потому не заметил, что следом за ним идет Горшков.

Когда конструктор вошел в мастерскую ремесленного училища, все уже были в сборе.

— Вот… достал… — проговорил он, разворачивая бумагу перед Костей Уточкиным. — Можно будет выточить из этой болванки? Только не запороть бы опять… Где чертеж?

Все были настолько заняты своим делом, что не заметили, как в дверях появился Горшков. Он остановился у входа и, скрестив на груди руки, принялся наблюдать за происходящим.

— Это, товарищи, не дело! — вдруг раздался над самым ухом Крымова, занятого сборкой машины, голос Горшкова. — Это непорядок… Если все инженеры станут заниматься механической сборкой, что же из этого получится!

— Как вы сюда попали? — с удивлением произнес Олег Николаевич. — Кто вас пропустил?

— А не все ли равно, как попал! Догадался, что у вас непорядок, вот и пришел. Этот чертеж, что ли? Отойдите-ка, не мешайте… Тоже выдумали заниматься не своим делом. Ваше дело высчитывать и проектировать, а не сборкой деталей заниматься…

— А вы разве знаете, что мы здесь делаем? — спросил его Уточкин.

— А чего тут знать? Сразу видно! Телескоп в неурочное время делаете для астрономических наблюдений, — ответил механик, хитро подмигнув глазом. — Надо было сразу обратиться ко мне за помощью, как к любителю астрономии! Ну, да дела тут еще, видно, хватит… — добавил он, пододвигая к себе корпус машины.

Наконец наступил торжественный, давно ожидаемый день испытания скоростного шахтного бура.

С самого утра на испытательной площадке, огороженной высоким деревянным забором, царило оживление. Люди хлопотали возле огромной машины на гусеничном ходу.

Машина выглядит очень внушительно. С широкой платформы, упирающейся могучими гусеницами в землю, тянется ввысь ажурная металлическая ферма. С ее конца, обращенного к небу, спускается вниз блестящий конус, расширяющийся в своей нижней части. Это он, снабженный сотней крепчайших резцов, будет бурить землю, оставляя за собой свободное круглое отверстие. Рядом с конусом, окружив со всех сторон толстый металлический вал, расположились ковши транспортеров, которые будут брать разрыхленную породу и поднимать ее вверх. На хромированных и кадмированных деталях ярко блестит утреннее солнце.

Инженер Трубнин, подтянутый и строгий, дает последние указания. Директор объясняет комиссии, приехавшей на испытание из центра, устройство машины, говорит о трудностях, с которыми пришлось столкнуться при конструировании и постройке этого агрегата. Жалуется на не совсем удовлетворительное качество резцов, присланных заводом-поставщиком.

Площадка постепенно заполняется сотрудниками института, строителями новой машины.

— Интересно, как у вас решена задача свинчивания труб? — спросил Гремякина один из членов комиссии.

— Только автомат! Иначе нельзя! Разве люди будут успевать свинчивать трубы вручную? При большой скорости погружения в землю буровой головки, которую мы запроектировали, это совершенно немыслимо! Автомат свинчивает трубы одну за другой, и только благодаря этому труба успевает нарастать по мере работы машины.

— И он будет действовать надежно?

— Эта деталь рассчитана и спроектирована лично Трубниным, — гордо ответил директор, как будто других доказательств и не требовалось.

У маленькой проходной будки, примыкающей к высокому забору, дежурил Панферыч.

— Праздник нынче большой! — обратился он к Катушкину, уходившему с площадки. — Как у вас там, все в порядке?

— Все в порядке, дедушка, — бросил тот на ходу.

Он был чем-то сильно озабочен.

К своему удивлению, Панферыч увидел, что Катушкин подошел к его внуку Петьке, игравшему недалеко от проходной будки с ребятами, и начал что-то ему говорить. Выслушав конструктора, Петька бросился бежать со всех ног и скрылся за ближайшим холмом, покрытым мелким зеленым кустарником.

Еще больше удивился Панферыч, когда услышал, как инженер Крымов, подойдя к проходной, по-видимому, специально для того чтобы встретить Катушкина, тихо спросил:

— О сигнале условились?

— Да… Петя — связным… — ответил тот едва слышно.

Заканчивались последние приготовления.

Наконец включили мотор. Металлическая конструкция вздрогнула, послышалось глухое ворчание больших шестеренок.

Широкий конус, быстро вращаясь, прикоснулся к земле, образуя мощный буран из пыли и комьев земли, и с пронзительным визгом скрылся в этом буране. Заработали транспортеры, высыпая из своих горловин черную земляную струю. Послышалось ритмичное щелканье автомата, свинчивающего трубы.

Люди еще теснее сомкнули кольцо вокруг машины.

У распределительного щита стоял Петр Антонович Трубнин. Сквозь большие роговые очки он спокойно наблюдал за измерительными приборами. Нельзя было понять, что творится в душе этого человека. Возможно, он волновался так же, как и все остальные, но заметить это со стороны было совершенно невозможно.

Медленно поворачивает Трубнин большое колесо штурвала. Однообразная песнь машины начинает звучать тоном выше. Быстрее щелкает автомат. Стрелка измерительного прибора, показывающего скорость погружения буровой головки в землю, все поднимается.

— Довольно, Петр Антонович, — говорит рядом стоящий директор. — Уже близко к пределу…

Шум, производимый бурильной головкой, грызущей породу, затихает по мере того, как она погружается все глубже в землю. Остается лишь слабое, монотонное ворчание шестеренок да щелканье автомата.

Петр Антонович снова поворачивает колесо штурвала, увеличивая скорость бурения. Стрелка медленно ползет к ярко-красной черте.

Директор не может спокойно стоять на месте: он то протягивает руку по направлению к Трубнину, то отдергивает ее; вынимает из кармана для чего-то записную книжку и снова кладет ее в карман.

Затаив дыхание, стоят строители машины.

Но вот стрелка, перевалившая за красную черту, замирает. Машина, набравшая темп выше запроектированного, продолжает работать по-прежнему четко. Лишь немного сильнее, чем раньше, содрогается ее корпус.

Петр Антонович сошел с помоста, как бы говоря этим, что он сделал все зависящее от него и большего сделать нельзя.

Воздух огласился мощным криком «ура!».