Лиам вышел в коридор. Оставалось сделать несколько шагов, пройти мимо двери в комнату Гиллиана, и можно будет завалиться на узкое ложе, уставиться в непроглядную тьму и от нечего делать повспоминать беседы с Калебом, или немного помечтать. Очень осторожно представить, например, свое триумфальное возвращение в имение дядюшки, предъявление прав на наследство или еженедельный прием жалобщиков, как это делал когда-то отец. Он не любил на самом деле мечтать, как никто хорошо понимая всю тщету такого рода занятия. Жизнь всегда вносила свои правки в чаяния и надежды. Только отказаться совсем от невинных фантазий не получалось, возраст и неизбывная вера в светлое будущее не позволяли.

Дверь в комнату Гиллиана оказалась приоткрыта. Лиам скользнул по ней взглядом и почти отвернулся, когда протяжный стон привлек внимание и заставил остановиться. Через узкую щель хорошо просматривалась часть комнаты с грубо сколоченным столом и неизменной масляной лампой на нем. Полуобнаженный Гиллиан стоял спиной к двери и ритмично двигался, а на его плечах виднелись чьи-то ноги в трогательных полосатых носочках… Кто-то тягуче застонал еще раз, и Гиллиан задвигался неровно и торопливо.

Лиама окатило жаркой волной от понимания свидетелем какой сцены он стал. Он метнулся к себе, привалился к двери спиной, как будто мог помешать кому-то войти, возникни у того такое желание. Сердце рвалось из груди, как пойманный зверь из капкана. Он медленно вытер вспотевшие ладони о бриджи, поморщившись от неприятного ощущения от натянувшейся ткани. Внизу все скрутило узлом и ныло… Лиам ощупью добрался до лежанки и рухнул на нее, подтянув ноги к животу. Он лежал, понимая, что не обращать внимания на зов плоти уже не выйдет. Как это было некстати! Он рвал завязки на штанах с яростным нетерпением, затягивая узлы еще сильнее. Потом не выдержал, дернул сильнее, отрывая напрочь шнуровку и чуть не со слезами облегчения освобождая ноющую плоть. Мыслей не было. Совсем. Ни одной. Чистая, незамутненная похоть владела им. Лиам сдался и провел ладонью по всей длине члена, задев уздечку и чуть не застонав в голос от нахлынувшего удовольствия. Остро пахнущее семя выплеснулось на руку неожиданно, придя вместе с невероятным облегчением и сладко-острым удовольствием.

– Дьявол раздери, – пробормотал Лиам, держа ладонь на весу. Если уж он так ощущал свой запах, то что говорить об остальных? Несколько мучительно долгих минут он размышлял, не сходить ли на реку, вымыться самому и замыть следы произошедшего. Потом откинул эту мысль: искупаться можно, а одежда не высохнет в холодном каменном мешке. Даже жаровня не даст столько тепла, чтобы дублет и бриджи просохли, а в кухню нести – только вызывать все те же насмешки и подозрения. Он решительно вытер руку о себя и встал. Стараясь не натыкаться на углы, нашел лампу и огниво, запалил фитиль.

– Прости, Гиллиан, я был неосторожен с твоей одеждой, – с усмешкой пробормотал Лиам и, придержав фитиль, набрал в ладонь пахучего масла из лампы. Щедро окропив дублет и скрывая под новыми пятнами другие следы, он остался доволен своими действиями. – Да, я был ужасно неосторожен, даже не знаю, как так вышло.

Затем быстро переоделся, свернул грязную одежду в тугой узел и снова забрался под одеяло. Пытаясь согреться и заснуть, он продолжал видеть под сомкнутыми веками давешнюю сцену: ритмично двигающуюся поджарую задницу и милые полосатые носочки по обеим сторонам от головы…

Против ожидания, никто ничего не заметил. Лиам до обеда еще был в напряжении, ожидая скабрезных шуточек, но обошлось. И самое главное, что дверь в комнату Гиллиана теперь была закрыта. Хотя ни за какие блага Лиам бы теперь не стал смотреть даже в настежь распахнутую дверь. Хватило.

В крепости готовились к празднику – дню зимнего солнцестояния или, как говорили альфы, к рождению нового солнца. Лиам так и не понял, в чем будет заключаться празднование, но поддавшись общему настроению, помогал убирать двор и украшать все вокруг красными лентами, сухими цветами и ветками с привязанными к ним птичьими перьями.

– Здорово получилось! – Реджи сиял, оглядываясь вокруг.

Лиам не разделял восторгов, но тактично согласился – откуда ему, чужестранцу, знать, как оно должно выглядеть в идеале.

– Теперь идем отдыхать, а всю ночь будем жечь костры, пить горячее вино и есть мясо, приготовленное на углях. Айк и Алистер уже забили барашка, залили его кислым молоком с травами. Вкусно будет!

– Никогда такого не пробовал, – признался Лиам, в душе сомневаясь, что ему понравится.

– Ли, ты оценишь! Поверь! – Реджи хлопнул его по плечу. – Ты что, и сегодня полезешь в реку? Может, в купальню все-таки? – он нарочно выдохнул воздух ртом, показывая какой идет пар, и намекая, что на улице совсем холодно.

– Я привык, – пожал плечами Лиам, – и Калеб говорит, что лучше не пропускать.

– Нашел кого слушать! Выжившего из ума старика.

– Ничего он не выживший!

– Ладно, ладно, делай, как знаешь! Ступай уже. Я потом за тобой зайду, только оденься понаряднее.

Лиам только хмыкнул – из нарядного у него все так же и было только то, чем поделились добрые альфы. Арчи так и не выбрался в город: то погода не давала, то муж решил порадовать сыном раньше срока и было уже не до поездок. На самом деле Лиаму было все равно, в чем ходить, тщеславием он не страдал, да и в прежней жизни обновки доставались ему нечасто. Поэтому он сам предложил раздать монеты тем, кто поделился одеждой, все равно вернуть ее не получается. Немного поколебавшись, Арчи согласился, и проблему сочли решенной. Только Гиллиан отказался от денег, никак не пояснив свое решение. Поэтому было непонятно: то ли подарил, то ли будет требовать возвращения.

Лиам попытался пристать к Арчи, чтобы прояснить ситуацию, но тот лишь пожал плечами – мол, это решение Гиллиана и объяснять тот ничего не обязан. Лиам не сразу догадался, что Гэлбрейт здесь чужак даже больший, чем он сам, что альфы из крепости не всегда одобряют и понимают его поступки и защищают его лишь из природной солидарности.

Как бы то ни было, но настроение от предвкушения праздника было почти отличное. Лиам с удовольствием искупался, вытерся мягкой тряпицей, выделенной в его пользование вместо полотенца, надел чистую одежду и в качестве уступки празднику повязал красный пояс. Все равно ничего более нарядного в сундуке не оказалось.

К ночи во дворе собрались все. Запалили костер, кто-то из старших альф играл на волынке, давая возможность молодежи плясать у костра. Лиам удивился, что пришли даже омеги и веселились вместе со всеми. Гиллиан явился с опозданием и выглядел злым и недовольным.

– Наверное, со шлюшкой своей поссорился, – Реджи притащил две кружки с горячим вином, которое оказалось сладким и пряным – специй и меда не пожалели.

Лиам огляделся в поисках того, другого, омеги, и не нашел. Гиллиан стоял, один и было ощущение, что всеобщее веселье как будто обтекает его, не касаясь. Он держался в стороне и хмурился своим мыслям, прикладываясь время от времени к дымящейся кружке. Арчи несколько раз подходил к нему, но что говорил в общем шуме, было не слышно. Только Гиллиан все так же стоял с краю, изредка подходя к котлу за вином.

Наблюдать за Гиллианом быстро надоело, и Лиам поддался уговорам Реджи и вышел в круг. Пытался танцевать альфейские танцы, смеялся над своей неуклюжестью и не слишком верил словам, что получается у него неплохо. Вино кружило голову и делало беззаботным. Было совершенно все равно, как выглядит его веселье со стороны, тем более на празднике, кажется, никому и дела не было до чужих промахов – все радовались и вели себя как дети.

– Нравится тебе? Нравится? – Реджи тормошил его и пытался снова вытащить танцевать.

– Нравится! – смеялся Лиам, отмахиваясь от настойчивого альфы. – Редж! Я не могу! Я объелся, и ноги не держат.

– У-у-у, слабенький какой! – вклинился Алистер. – Надо будет тебя потренировать! – и сам засмеялся своей шутке.

– Да-да! – подхватил Реджи и тоже засмеялся.