– А зачем? – осторожно спросил Эраст Петрович.

– Поверье глупое. Что, мол, тогда водяной выйдет на берег жить-поживать с человеческой женой. Тогда, мол, в деревне больше никто не утонет, и мавок своих он приструнит, не будут лезть к людям. Ну и богатство. Богатыми, значит, будут. Глупости все только на уме.

– Наверное, это весело, – улыбнулся Эраст Петрович.

– Не без этого. Если хочешь, племянник, сходи, развейся. Девок у нас много, только смотри, не балуй.

– Как можно, тетя!

– Ба-арин, – Парашка стояла с алыми щеками и теребила конец косы, переступая с ноги на ногу, отчего вышитый подол сарафана колыхался, – ба-арин, ну приходите, – ныла она.

– Я подумаю, – сказал Эраст Петрович и решил задать парочку вопросов самому водяному.

* * *

– Праздник? – переспросил Спиридон Дормидонтыч. – Есть такой.

– И что?

– Праздник корнями уходит в древность, но сейчас его истинный смысл забыт, – водяной прикусил травинку крепкими белыми зубами. – Теперь это праздник людей для людей. Водяные, русалки не участвуют.

– То есть не все в фантазиях деревенских правда, то есть, наоборот, выдумка?

– Не все.

Эраст Петрович чувствовал странное напряжение, ауру таинственности, некую загадку, с решением которой он находился где-то рядом. Протяни руку и…

– А почему вы не принимаете участие?

– А как ты думаешь? – Спиридон Дормидонтыч навис над Эрастом Петровичем, и от его близости тому вдруг стало жарко.

– Не хотят? – сдавленно спросил он.

– Еще попытка, – прошептал водяной, пристально глядя в глаза собеседнику.

– Не приглашают? – выдохнул Эраст Петрович.

– Угадал, – Спиридон Дормидонтыч отпрянул и ссутулился в паре аршинов от собеседника.

– А-а, а если я приглашу? Нет, правда, пойдем вместе на этот чертов праздник!

– Ты уверен? Ты совершенно уверен в том, что хочешь этого?

Эрасту Петровичу на краткий миг показалось, что глаза водяного полыхнули огнем.

– К-конечно.

– Милый Эраст Петрович, – улыбка Спиридона Дормидонтыча стала откровенно хищной, – люб ты мне. И я пойду с тобой на праздник, а ты готов прыгнуть со мной через костер? Понимаешь, что это значит? У тебя есть последняя возможность отказаться и сказать нет…

Эраст Петрович не понял, как оказался лежащим на спине. Не понял, как оказался почти полностью накрытым мускулистым телом, видел только черные-черные точки зрачков, окруженные необычного цвета радужкой. Дышать сразу стало тяжко. Воздух едва проходил в легкие и вырывался из них со свистом. Такая близость мешала сосредоточиться и вызывала внутри почти болезненные спазмы.

– Да? Или нет?

От недостатка воздуха кружилась голова, перед глазами плавали желто-зеленые пятна, кои похожи были на глаза Спиридона Дормидонтыча, но помножились каким-то образом на сотню или две. Да или нет? Почему-то казалось: от этого ответа зависит все. Сказать «нет»? Обидеть? Разлучиться? Сердце ухнуло, как в яму, заныло от пустоты и безысходности. Нет? А если да? Значит, вместе? Как там Парашка говорила? Женить водяного? От мыслей, настойчивых и непристойных, загорелись щеки.

– Да, – с последней порцией кислорода выдохнул он и почувствовал чужие жаркие губы на своих…

* * *

Как тать в ночи, Эраст Петрович крался со двора, пряча за пазухой длинную исподнюю рубаху какой-то бабы. Нервно посмеиваясь, он заранее представлял, как нарядится в нее Спиридон Дормидонтыч, пообещавший обернуться обычным мужиком и намекнувший при этом, что забота об одежде ложится на плечи дорогого Эраста Петровича. Как он сказал: «Как водяной житель я тела своего стесняться не приучен, но, боюсь, в ином обличии могу шокировать других»? Да, срам лучше бы прикрыть.

Эраст Петрович хохотнул, прекрасно сознавая, что это нервное и испуганно зажал себе рот – как бы не услыхал никто. Разжиться в Масловке приличным платьем сообразно полу как оказалось просто невозможно. Любезный Спиридон Дормидонтыч имел такую стать, что сам Эраст Петрович казался рядом недомерком. Увы, пришлось бежать к реке и обсуждать проблему, как хорошо, что водяной не слишком разбирался в модах и согласился на рубаху, была бы просто подлинней!

А за околицей, уже народ собрался праздный и веселый. Кострище запалили до небес, и он заторопился, спотыкаясь – одежду нужно донести скорей, а то весь замысел пойдет насмарку. Авось в толпе и под покровом ночи никто не заподозрит ничего.

– Барин, барин, сюда! – к нему потянулся десяток рук, втащили в круг света от костра.

– Это барин Эраст Петрович, – звонко говорила Парашка, снова простоволосая, босая и с венком на голове.

Кто-то возложил венок из листьев и ему на голову, он огляделся и заметил в сторонке высокую фигуру, улыбнулся облегченно. Вокруг костра были шум и гам, суета.

– Водяной! Водяной! – закричала Парашка и вытолкнула барина в круг.

– Водяной, водяной, – подхватили десятки глоток. Крики перемежались хохотом и радостными взвизгиваниями.

– Водяной, буду я твоей женой! – какая-то девка в темном сарафане и неизменном венке сунулась было к Эрасту Петровичу, коснулась его губ мокрыми своими, и не успел он отшатнуться от отвращения, как смела ее неведомая сила, и знакомые глаза полыхнули яростью, и правильные губы накрыли поцелуем…

– Ра-аз, два-а, – мужской голос отсчитывал секунды, а поцелуй все длился и длился.

И на периферии сознания мелькнула и пропала мысль, что надо же, есть в деревне и грамотные люди, а потом ее затмила эйфория.

– Прыгай! Прыгай! Прыгай! – орали со всех сторон, а он, совсем потерявшийся в пространстве, покорно шел за уверенно шагающим к костру водяным.

Не успел испугаться рвущихся в бездонное летнее небо языков пламени, как уже летел ввысь и вперед, влекомый и поддерживаемый сильной рукой. Огонь облизал обоих смельчаков, посмевших бросить ему вызов, и отпустил, не причинив вреда. То ли признав, то ли благословив…

– Все, – тихо прошептал Спиридон Дормидонтыч и погладил Эраста Петровича по спине. – Все хорошо, – повторил он и снова поцеловал.

Вокруг водили хороводы, орали песни и требовали без конца целоваться водяного с выбранной женой. Разбивались на парочки и тоже целовались. С визгом прыгали через изрядно прогоревший костер и пили принесенный из трактира первач, празднуя шутейную свадьбу.

* * *

И только двое, целовавшиеся на потеху публике и стоявшие на виду, но чуть в стороне от всеобщего веселья, знали, что все это правда…