Но Итан уже ушел. На кухне в мойке сиротливо стояла грязная чашка, а еще две исходили паром на столе. Майкл был непривычно тих и как будто чем-то расстроен. И только доев яичницу, он сказал:

– Посылка пришла. Пойдем ставить?

В ангаре все осталось так, как и было. Майк, снова надевший свой комбинезон, выглядел знающим специалистом и никак не походил на того парня, с которым они кувыркались в постели почти три дня. Лестер смотрел, как он сосредоточенно работает, на выверенные, несуетливые движения и плыл: перед глазами стояли эти руки, занятые совсем другими делами, обнаженная спина или лицо, искаженное страстью.

– Готово, – сказал Майк и отложил тряпку, которой вытирал руки. – Прокатимся?

– Прокатимся, – согласился Лестер и сел за руль.

«Тойота» завелась с одного оборота. Майк устроился рядом и, не мигая, смотрел перед собой, пока машина катилась по улицам сонного городка. Лестер сделал круг вокруг квартала и затормозил у знакомого дома. Следовало поблагодарить за гостеприимство, забрать сумку и ехать дальше. Настроение испортилось. Непослушными пальцами он отстегнул ремень безопасности, рядом послышался синхронный щелчок – Майк тоже освободился от ремня и вдруг положил руку на плечо Лестера.

– Останься, – попросил он. – Пожалуйста, останься.

Остаться? Предложение звучало заманчиво. Пальцы на плече давили приятной теплой тяжестью, настраивая на умиротворенный лад. Как-то все сразу встало на свои места – ведь уезжать вот так внезапно совсем не хотелось, и все внутри сопротивлялось этому решению. Еще несколько дней позволят утолить вспыхнувшую страсть и дадут возможность после жить своей жизнью. Он подсчитал оставшиеся дни до начала съемок и согласился:

– Неделя. Потом отпуск закончится.

Майк с силой вдавил его в спинку сиденья и поцеловал как всегда нетерпеливо и жадно.

 Время летело незаметно. Вот только, кажется, началась неделя... Лестер едва вспомнил, что должен позвонить родне и предупредить. Разговор с мамой вышел сумбурный, он так боялся сказать лишнее, что почти не обратил внимания на ее осторожные вопросы. И только положив трубку, сообразил: она все поняла. За всеми положенными словами и сожалениями о поломке как-то незаметно прозвучало, что мальчик-то вырос, и у него теперь своя жизнь. Он не стал думать на эту тему, отложил на время. До тех пор, пока не останется один в своем привычном мирке, где нет места безумным страстям и вездесущим любовникам. В Энтауне все было иначе. Лестер четко проводил черту между собой здешним и тамошним. И которым он был настоящим, он затруднился бы ответить сам, но рядом с Майком однозначно более живым.

Сначала Лестер боялся заскучать. Постель замечательное место, и в ней можно довольно долго развлекаться, но не ею же единой… На деле им оказалось просто некогда разговаривать. Они не могли насытиться друг другом, расстаться, разлепиться хотя бы на какой-нибудь паршивый час. Итан приходил ругаться. Его усы смешно шевелились над тонкой верхней губой, а вот смысл слов ускользал, растворялся в эйфории близости. Майк смущенно улыбался и пытался уверить компаньона, что вот завтра обязательно… Что нужно было Итану от Майка, Лестер не понимал. Честно пытался отправить того в ангар, не представляя, как будет убивать несколько часов кряду, но Майк и сам не горел желанием куда-то идти.

– Будем считать, что у меня отпуск, – постановил он и нырнул под одеяло.

Минет выбил глупые мысли из головы Лестера. Майк, Итан… Разберутся, не маленькие.

Возвращаться домой не хотелось. Он отчаянно изыскивал причину остаться, находил, и не одну, но с сожалением отбрасывал очередной вариант – себя не обманешь. Отношений как таковых и не было. Собираясь, Лестер утешал себя тем, что ему теперь есть что вспомнить. Майк молчал. Хмурился и молчал, наблюдал, как он складывал вещи в багажник. Тишина была вязкой и противно давила на барабанные перепонки.

Лестер сел в машину. Сквозь опущенное стекло посмотрел на Майка. Хорош, стервец! Прощание затягивать не хотелось – и так тошно. Можно, конечно, вылезти, сказать пару банальностей, обняться, наверное, даже урвать поцелуй… Но горло перехватило соленым спазмом, и он просто опустил глаза. Нужно всего лишь повернуть ключ в замке зажигания и нажать на газ. На колени лег белый лист бумаги. Не визитка, нет. Просто небрежно выдернутая страница из блокнота.

– Джерри, если вдруг… Я буду рад.

Лестер сглотнул. Кивнул, но так и не поднял глаза на Майка. Мотор взревел неожиданно громко, и «Тойота» сорвалась с места. Листок под порывом ветра улетел куда-то вправо. Это было неважно, совсем неважно. Звонить он никому не собирался. Дорожные приключения должны оставаться коротким ярким воспоминанием, они для того и нужны, чтобы разнообразить скучную обыденность.

Через день после возвращения Лестер окунулся с головой в съемки. Через пять – отыскал застрявший под сиденьем листок. На десятый день, вечером, кляня себя последними словами, – позвонил. Отдавая себе отчет в нелогичности и непоследовательности собственного поведения, набрал написанные синими чернилами цифры. И чуть не бросил трубку, исходящую унылыми долгими гудками. Невозможно!

– Хелло, – раздался вдруг в ухе голос Майка.

– Привет, – все, что смог выдавать из себя Лестер. Сердце заполошно металось по грудной клетке, воздуха в легких не хватало.

– Джерри! Джерриджерриджерриджерри! – кричал Майк и вдруг почти жалобно сказал: – Я чуть с ума не сошел… Зачем я тебя отпустил? Альтруист хренов.

– Майк, – произнес Лестер и улыбнулся, все как будто встало на свои места. – Майк! Я скучал.

Он напрасно боялся, что говорить им будет не о чем, что они слишком разные, и из общего у них только постель. Никогда еще Лестер так не радовался своей ошибке. С Майком можно было говорить обо всем. Никто, ни один человек не смог бы назвать его ограниченным. Они болтали часами обо всем. Это стало почти традицией: после тяжелого дня устроиться на диване, потягивать сок или колу и говорить обо всем. Лестер плавился от его голоса и время от времени позволял себе некоторые вольности, пока не был пойман самим Майком на горячем. С тех пор вечера стали гораздо интереснее.

На работе коллеги пытались зазвать Лестера на вечерники, но менять общение с Майком на бессмысленное времяпровождение он не собирался и всегда отказывался. Как ни странно, такое поведение хорошо работало на имидж одиночки и затворника. И режиссер был им очень доволен. Картина, по его словам, обещала выйти отличной.

Лестер сомневался. К роли он был почти не готов. Едва успевал учить слова, вел себя на площадке по меньшей мере странно – то страдал по Майку, не желая звонить, то впадал в эйфорию от общения с ним. Камеру не обманешь, зрителя тоже. Он опасался, что эта роль станет для него самым крупным провалом, но изменить ничего не мог – слишком сильные чувства испытывал сейчас, и никакое мастерство, никакие ухищрения не могли этого скрыть. Подумать только, до этого момента он считал себя профессионалом, умеющим отделять личное от всего остального. Наивно верил, что может справиться с любыми обстоятельствами, просто задвинув их на задний план. Но жизнь расставила все по своим местам. Лестер смирился: что еще оставалось делать?

Едва закончились съемки, он рванул в Энтаун. Несколько сумасшедших дней, снова проведенные в койке, немного привели в чувство, и он вернулся обратно более собранным и неплохо отыграл в антрепризе. Критики сдержанно хвалили. Самооценка медленно, но верно поползла вверх.

Вскоре должна была состояться премьера дорожной истории. Лестер сомневался в успехе, но контракт обязывал присутствовать там и там. Пришлось снова оставлять Майка одного… И как ни странно, такая жизнь начала нравится. Появился некий якорь, некая константа, человек, к которому хотелось вернуться всегда. С которым можно было поговорить обо всем, кроме собственно съемок и ролей, но, черт побери, именно это в Майке и притягивало больше всего! Актеру всегда трудно найти кого-то, кто бы интересовался исключительно его личностью, всегда где-то в глубине сидит крохотный червячок сомнения: а я ли нужен? Да и слишком часто люди проводят знак равенства между актером и его ролями. С Майком такого быть не могло по определению.