«Но почему, чёрт возьми, дрожит-срывается голос?»

- Не для себя, - как могла сухо сказала она. – Таких, как я, уже никто и ничто не спасёт. Пари не считается.

- Нет, считается! – отрезал Карл. - Не разочаровывай меня, мышка, а то не стану тебе помогать. Я когда-то поверил в возможность исцеления для carere morte, глядя на тебя! И закончи работу для Крауса поскорее, - при упоминании этой работы он помрачнел. Мира поняла: охотник думает о том же, о чём думал Краус, давая вампирше то задание…

- Не распоряжайся! – она нашла в себе силы шутливо нахмуриться, а голос всё равно предательски дрожал. - Ты пока не глава ордена.

Долго они молчали, думая каждый о своём. Он смотрел на неё, и ей казалось, он видит чудовище из Бездны в её глазах. Она смотрела на серую площадь Театра Греди за его спиной, и он думал, как беспощадно она холодна и чужда до сих пор.

- Сегодня мы… далеко зашли, - сказал, наконец, Карл. - Я устал.

Тогда Мира обернулась к нему, но уже отвернулся он.

- Да, слишком далеко, - согласилась она. - И я устала, охотник.

Глава 18

ДВЕ ТЫСЯЧИ ЖИЗНЕЙ

На Вокзальной площади Мире очень не понравились две тёмные фигуры, маячившие неподалёку от её дома. Решив не выяснять, не за ней ли они пришли, она помчалась к чёрному входу. Дверь в квартиру она оставила приоткрытой, чтобы просматривался коридор, открыла окно и забралась на подоконник, захватив тетрадь, стальное перо и чернильницу.

Толстая тетрадь в синей кожаной обложке была чистой. Ни словечка. «Пора начинать работу», - вздохнула Мира, обмакивая перо в чернильницу.

Но: две тысячи имён!

- …Мне нужны имена всех, убитых тобой, - потребовал два дня назад судья Краус, услышав о её желании вступить в орден. - Все, убитые тобой, и все, инициированные тобой.

- Убитые мною… охотники?

- Все, убитые тобой, люди, - он встал из-за стола, прошёлся по комнате, оглядывая её, прикидывая что-то.

- Двадцать один год. Примерно, - Краус снова задержался на ней взглядом, - одно убийство в неделю. Но за четыре года хищничества будет не меньше тысячи, а за годы дневного бодрствования…

- В годы дневного бодрствования я была на строгой диете по приказу Дэви. Одна жизнь в месяц.

- Хорошо. Далее. Если к твоим жертвам прибавить также всех, пострадавших от твоих детей, получится никак не меньше двух тысяч. Да, две тысячи имён. Купи себе тетрадь, - посоветовал он.

- Я же не вспомню, - слабо запротестовала Мира. - Вот вы помните, что ели позавчера на завтрак? Может, я вспомню какие-то даты, немного, или места охоты, но - имена! И как мне узнать о моих детях и о том, что они творили? Я бросала их сразу после создания!

- Не мне учить тебя, как это нужно делать. Иди по цепи своего проклятия, и ты всё вспомнишь. Запиши всё об этих двух тысячах жизней, украденных тобой, – бросил ей судья. - Тогда поговорим о посвящении.

Мира ещё раз вздохнула, погладила девственно белый лист. В голове – мешанина имён, событий, дат. С чего начать?

«Лучше всего, с начала».

В задумчивости она глядела за окно, на вокзальную площадь.

«Начать с начала… Но что писать, если она не запомнила даже первую жертву – жизнь, подарившую ей вечность? Кто это был: мужчина? женщина? ребёнок?»

- А он говорит мне об исцелении! – некстати вспомнив недавнюю беседу с Карлом, яростно прошептала Мира, отбросив перо и вытянув перед собой руки – белые, холодные, с тонкой сетью темных вен. - Мне – об исцелении! Мне, прирождённому вампиру!

«Я никогда не была другой…»

Прирождённый вампир – во все бессмертные годы ей льстили эти слова: сначала она мурлыкала от удовольствия, слыша их, потом, повзрослев и поумнев, просто втайне улыбалась. Сама себе… Она принимала «прирождённый вампир» как комплимент и никогда не задумывалась, что эти слова у произносящего вызывают не те же чувства, что «прирождённый учитель» или «прирождённый оратор», что в них слышится ужас, а не восхищение, уважение. Прирождённый вампир - эти слова окрашены в цвет крови: прирождённый убийца.

Две тысячи жизней… Неужели так много? В её памяти не осталось ни имён, ни лиц. Их крики сливались в единый вопль, их предсмертные вздохи были ветром, дующим в её пустоте. Только рука всё ещё помнила, как быстро и чётко нанести смертельный удар.

В первые годы она, наверное, убивала много… Наверное? Она не помнила. Мира никогда не охотилась одна. Главным был Алан, а юная вампирша лишь тенью следовала за ним. Они охотились каждую ночь и каждую ночь убивали. Неудивительно, что они старались не задерживаться на одном месте. Они облетели всю Термину, и за ними тянулся шлейф смертей. Часто они убивали, не снимая крыльев, не выходя из звериного обличия, и тогда отнимали жизнь за мгновение, не запоминая ни внешности жертвы, ни хотя бы вкуса крови. «Залпом», - как выражался Алан...

Мира задумалась. Потом её перо быстро побежало по бумаге:

«Я начала в пятьдесят втором году, в Карде. Второе воскресенье ноября. Старый мост (Верхний). Мы убили двоих и не потрудились прибраться. Думаю, можно связаться с полицейским управлением Карды. Они должны были опознать убитых.

Следующая ночь. Мы не ушли далеко от дома Вако. Убийство в Восточной Короне. Спросить в полиции о всех случаях смертей в окрестностях.

Следующая ночь. Алан познакомил меня со своими друзьями. Мы охотились вчетвером в Патенсе. Должно быть много жертв. Спросить в полиции, может быть, сведения есть и в старых кардинских газетах.

Следующая ночь…»

Двадцать один год. Ох, впереди ещё много, много ночей! Мира загрустила: «Что же делать?»

«Иди по цепи своего проклятия, и ты всё вспомнишь».

Мира соскочила на пол, сняла единственное зеркало с дверцы шкафа: четырёхугольное, высотой в полроста. Потом, с зеркалом в руках, возвратилась на подоконник и долго вглядывалась в своё изломанное отражение. Она глядела в его зрачки - коридоры пустоты, и прошлое являлось, она прослеживала свой путь. Все жизни, что утонули в бездонном колодце её Бездны, оставили следы: отпечатки, подобные древним окаменелостям в слоях горной породы.

«Ушедшие жизни оставляют будущему знаки…»

Мира отложила зеркало и вновь схватила перо.

«Первая жертва – женщина, темноволосая, лет тридцати. Худая, больная», - записала она и поморщилась: как сухо! Но как описать то искажённое страхом лицо, явившееся ей, всплывшее сейчас, спустя столько лет, из глубин памяти Бездны? Как найти верные слова, чтобы рассказать, как постепенно растворился, разгладился этот страх, как побледневшее лицо засияло и умирающая радостно вздохнула? Carere morte стали её избавителями. Там, на старом мосту через Несс, женщина перегнулась через перила и глядела в тёмное зеркало воды, и только страх посмертной кары удерживал её от прыжка. Тогда явились они – юные голодные вампиры. «Избавители», - шептала она им перед смертью. Первая жертва… - вот шутка судьбы!

«Вторая жертва - мужчина, - застрочила она дальше. – Мы поймали его на пороге дома, и, оказывается, я помню этот дом. У Старого моста, на Карнавальной улице. №5»

Мира увлеклась, и работа закипела. Она исписывала лист за листом. Она смотрела в разбитое зеркало, пока не начинали болеть глаза. Всё дальше и дальше она уходила по коридору пустоты. Скоро свет позади исчез, его съела сгустившаяся темнота, но впереди не забрезжило ни лучика. Она уходила дальше и дальше, в самые тёмные и мрачные свои годы...

…Призраки убитых никогда не являлись ей. Лишь иногда, в минуты душевной рассеянности Мира вдруг вспоминала какую-то деталь: тускнеющий взгляд или последние захлёбывающиеся слова и звонкий смех в ответ на них – то брат и сестра смеялись, узнавая и любя безумие в глазах друг друга. Липкую, холодную кожу на шее, которую вампирша разрывала новенькими клыками, и руки, слабые, но цепкие, теребящие её одежду, пока вампиры трапезничали. И ещё она помнила, как Алан порой бросал жертву, едва попробовав её кровь. Его прозрачные глаза в этот момент затягивались пеленой тумана. «Скучно! – шептал он. – Как скучно, серо!» Потом именно скука приведёт его к гибели… А пока Мира огрызалась, раздражённая его расточительностью: «Мы охотимся на чужих землях и должны брать немного!» Впрочем, она никогда не препятствовала ему убивать. Она была пьяна от крови, также как он.