- Идем, - Андриган нехотя отстранился от меня. - Портал скоро активируется.

Повелитель Ингиреи встретил нас в сквернейшем расположение духа. Глаза на его квадратном лице с выступающими вперед острыми скулами сузились до тонких щелок, плотно сжатые губы вытянулись в синюю линию, а крылья носа широко раздувались, казалось, еще мгновение - и из них повалит пламя. На диалог он явно не был настроен:

- Андриган! Ты разочаровал меня, сын, - его холодный разъяренный голос рокотом прокатился  по пустынной зале. - Ты будущий повелитель Ингиреи и ближних Пленей и должен действовать и мыслить во благо своей родины. И если раньше я сквозь крылья смотрел на твое мальчишество, то сейчас я повторяю в последний раз: в день летнего солнцестояния у тебя свадьба с Еварией, дочерью правителя дальних Пленей.

- Отец, - перебил Андриган Повелителя.

- Молчи, я не давал тебе слова! Я все еще тут Повелитель, и ты обязан соблюдать этикет. Зюкерия, - не меняя тона обратился он ко мне, - ты не просто разочаровала меня, ты предала не только меня, но и оба наших рода, которые столько лет жили в единение и согласии. Тебе было мало того, что ты практически держала в своих руках власть в Ингиреи. Ты возжелала еще большего!

- Отец, не смей! - договорить Эсгригал ему не дал, малозаметное движение руки - и наследника воздушным ударом отбросило к дверям тронной залы.

- Я велел тебе замолчать! - в едва сдерживаемом гневе выплевывая каждое слово, Эсгригал поднялся с трона. - Зарвавшийся детеныш! - Его голос, ощутимыми волнами расходясь по всему залу, сотрясал стены, Повелитель Ингиреи находился на грани перехода, черты его фигуры начали расплываться. - Что ты видел в своей жизни, кроме материной юбки, что ты знаешь об этой жизни в свои сто лет от роду? Ты считаешь свою любовь силой? Снизошедшей на тебя благодатью? Я докажу тебе, что это не так! Ваша игра в любовь станет для вас нескончаемой пыткой. Вы возненавидите друг друга, ваши чувства и даже самих себя. Единственное, о чем вы будете мечтать, - это отправиться в путь к праотцам, но и это для вас будет недостижимо. Раз за разом, до скончания времен, умирая, возрождаясь в новом теле вы будете гореть в огне вашей страсти, сходить с ума от влечения и пыла, от переполняемых вас чувств, но никогда не сможете получить заветное. Вы никогда не будете вместе. И может быть, тогда ты, сын, одумаешься, падешь к мои ногам и будешь умолять о милосердии. А теперь ... я изгоняю вас из Ингиреи!

Во мне кипело негодование, с каждым прозвучавшим страшным словом потоками горячей лавы накатывала ярость, но я упорно хранила молчание, помня о просьбе любимого, пусть ее исполнение и давалось мне с огромным трудом. С того момента, как Повелитель заговорил, я пыталась предугадать наше наказание, не было сомнений, что оно последует, но никогда не могла бы подумать, что оно будет таким ужасным. Отчаяние и страх сжали сердце ледяным кольцом, плохо помню, что было дальше. Помню теплую руку Андригана, обнявшую меня - он демонстрировал отцу наше единение, что не отступится от своих чувств, своего решения. Помню черный дым проклятия, заклубившийся вокруг нас. Мне и в голову не пришло выставить против него защиту -  бесполезно, могущество Повелителя превосходило мое многократно.

Темнота навалилась на меня и медленно поглощала в свои вязкие глубины.  Будто растворяясь в ней, рассудок ускользал от меня, и очень скоро чернильная тьма полностью вытеснила его, завладев мной целиком…

Спустя, казалось, века диктата этой прожорливой тьмы я увидела солнце, ослепительно сияющее над аквамариновой водной гладью. Только я больше не была потомственной ведьмой Ингереи Зюкерией Вульсевуей, обязавшейся преданно служить трону Повелителей. Теперь я была шестилетней девчушкой с короткими вьющимися волосами и карими глубокопосаженными глазами, приехавшей отдохнуть с родителями на озеро Амиз. Ни капли магии не плескалось во мне, а жизнь искрилась легкостью и беззаботностью, как и у любого ребенка этого возраста. Проходили годы, едва ли чем-то уцепившиеся за память, сложились в два десятка, когда в восьмой день месяца Гроз на моем пути повстречался изможденный путник. В обворованной робе, с фингалом под глазом и коротким ежиком пепельно-белых волос.

То была моя первая ипостась, первая жизнь, чаша которой из-за любви, ни при каких обстоятельствах не состоявшейся бы. И первое испытание вихрем налетевших воспоминаний обо всем: о проклятии Повелителя, о прежней жизни ведьмы, любви и коротком счастье с Андриганом. Вслед за этим - тяжкое  осознание, заставившее меня пролежать несколько дней практически в бреду, с непрестанно льющимися слезами. И в конце концов принятие своей участи.

“Часы безумства и отчаяния,” - так назову я их позже, когда подобное мучительное испытание будет пройдено мною с дюжину раз. А этот первый раз хранится в памяти бережливее, чем последующие, поскольку дался тяжелее всего, как и первый раз в любой другой ситуации. Подобно рыбе выброшенной на берег, бьешься и дергаешься в поисках спасения, новые волны судорог ужаса и боли захлестывают одна за другой, беззвучно открываешь рот, чтобы хоть чуточку глотнуть воздуха. И когда уже кажется, что ты вырываешься из колодца, затопленного яркими картинками твоего-не твоего прошлого и сознание начинает проясняться, будто плетью, резко бьет новая порция воспоминаний, и ты все глубже погружаешься в ядовитую пучину прошлого.

А со временем оказывается, что даже не это самое кошмарное и болезненное. Гораздо невыносимее балансировать в вечном раздвоении: вот она я, принцесса или фрейлина, дворянка или крепостная, монахиня или распутница, и в тот же момент я - Зюкерия Вульсевуя, ведьма, чей род из поколения в поколение стоит на страже покоя династии Прау, повелителей Ингиреи и ближних Пленей. Рассудок колеблется, все больше иных личин, характеров, ипостасей и обстоятельств вплетается в воспоминания, насаживается в память, затмевая теперешнюю мою суть и, кажется, затмевая и меня саму настоящую. Чем больше жизней я проживаю, сгорая, вновь и вновь разбивая свое сердце, тем неподъемнее становятся их кандалы, чернее и тоскливее грядущее. И когда ощущаешь, что стоишь в шаге от сумасшествия, тогда и спасает уединение в своей родной пустоши.

Тихое шелестение сухой травы и перезвон пряжек на его сапогах вдруг раздаются у меня за спиной, но я почувствовала, что Андриган рядом еще до того, как слух уловил его шаги. Неважно, кто он: юнец или седовласый мудрец, блондин, брюнет или рыжий, обычный человек или наделен магической силой, - мы точно магниты притягиваемся к друг другу, пусть и всякий раз обжигаемся, терпим крушение, причиняем друг другу боль. Похоже, это еще одно проклятие его родителя: всегда чувствовать друг друга, всегда стремиться друг к другу, даже тогда, когда наше еще не разбуженное естество дремлет глубоко внутри, и никогда не насыщаться друг другом.

- Зюкерия... -  Он опускается подле меня и качает головой.

Свежий запах лотоса и мускуса окутывает меня, глубоко вдыхаю, наполняя легкие любимым ароматом. Обняв меня, он запускает пальцы в тонкий шелк моих волос, неспешно перебирая светлые пряди, и легкая волна магии прокатывается по телу. Шелуха моего настроения моментально осыпается: холодный блонд отступает под натиском моего естественного цвета волос, цвета ночного неба над Ингиреей - черного с лиловыми переливами. Темные потяжелевшие локоны окутывают всю спину, спускаясь ниже поясницы. Теперь Андриган не видит ничего привлекательного в том, что мое настроение находит отражение в моей внешности.  И похоже, даже с какой-то детской радостью разбивает любую мою маску.

Без единого слова, иногда касаясь поцелуем губ друг друга, мы наблюдаем за красочными всполохами заката. В алой небесной пелене уже различимы силуэты всех четырех лун. Одна за другой они выстроились в ряд и медленно карабкаются на вершину небосвода. Андриган укутывает меня своим плащом, не давая замерзнуть в незаметно подкравшихся сумерках, принесших в своем лоне холодящую сырость. Наконец-то болезненное напряжение очередного витка воспоминаний покидает меня, и я могу расслабится под крылом родного тела, утопая в молчаливой ауре любви и заботы.