Начались серьезные занятия авиационной техникой. А через два месяца, когда уже опять, как год назад, горячо светило солнце и когда все испытания по теории были сданы, началась летная практика.

— «УТ-2» — это вам не «У-2»,— говорил инструктор лейтенант Тачкин. — Этот самолет гораздо послушнее в воздухе, но требует более точных и строгих движений.

Потом был еще один самолет — «УТИ-4». На нем летать было еще сложнее, чем на «УТ-2». И вот, наконец, настоящий боевой истребитель — «И-16». Снова, и еще больше, чем раньше, Ваня чувствует, что не ладится у него с посадкой, не хватает еще чувства своей слитности, нераздельности с машиной, которое достигается умением распределять внимание так, чтобы не делать ничего лишнего.

Но это тоже далеко не все. Исход боя зависит от умения стрелять. На учебном полигоне начинаются упражнения по стрельбе из пулеметов. Кожедуб стреляет далеко не блестяще. Инструктор Тачкин утешает его:

— Был такой летчик Чкалов. Слыхали? Пилотировал он отлично, не то что вы, а стрелял поначалу из рук вон плохо, совсем как вы. Но потом упорная тренировка помогла ему выйти на первое место по всем видам стрельбы. Притча ясна, курсант Кожедуб?

«Это время звенит телеграфной струной», — декламирует Тачкин по вечерам своего любимого Маяковского. Время летит, суровое и тревожное время...

Когда Кожедуб сдал зачетные полеты на отлично, ему объявили, что его оставляют в училище инструктором. Теперь он сам будет учить молодых курсантов. Аэроклубовские друзья Панченко и Коломиец тоже оставлены инструкторами.

Теперь у Ивана одиннадцать учеников. Стараясь подражать во всем Калькову и Тачкину — в походке, в манере говорить, даже в манере носить пилотку, Иван начинает обучать юношей летному делу.

ШКОЛА МАСТЕРСТВА

Все, кому тогда было не меньше десяти лет, помнят этот день— солнечное и яркое воскресенье 22 июня 1941 года. Этот день забыть невозможно. В этот день начался суровый и беспощадный, длившийся четыре года экзамен для двухсот миллионного народа, экзамен на зрелость, мужество и стойкость, на выдержку, ум и терпение. И тогда между двумя этапами в жизни людей выросла незримая грань.

После этого дня люди стали говорить: «Это было до войны», «довоенная жизнь», «довоенная шерсть», «довоенное издание», «довоенное мыло». И говорили так лет десять, если не больше, хотя война длилась только четыре года. Потому что это была самая страшная война, которую пережила страна.

Кожедуб запомнил июньское воскресенье так отчетливо, словно оно было вчера. В столовой училища только-только начался воскресный завтрак. Еще звон ножей и стук вилок покрывал гомон голосов и училищные остряки не произнесли своих обычных воскресных острот, как на пороге показался начальник штаба, запыхавшийся, покрасневший от бега.

— Боевая тревога! Все по самолетам!

Все повскакали с мест, в последний раз стоя глотнув обжигающий кофе. Запасливые запихали в карманы бутерброды.

Иван бежал к машине широким и неспешным шагом. Вот черт! Дали бы хоть кофе допить! Что за блажь у командиров: чуть ли не каждый день — тревога, да еще в самое неподходящее время. И зачем? Все равно все летчики давным давно знают, что надо делать по тревоге.

— Разрулить самолеты по окраинам аэродрома! — многократным эхом разнеслась привычная команда.

Разрулили. Кожедуб сидит с техником под крылом и с тоской ждет отбоя. А отбоя нет как нет, и это сидение становится невыносимым, потому что сегодня как раз он собирался пойти купаться, а потом в город.

Вдруг из лагеря неподалеку доносится «ура>. Митинг в лагере, что ли? Что еще за новости?

— Инструкторы, на центр аэродрома! — раздалась команда.

Кожедуб бежит с другими к центру и становится в строй.

— Отбоя не будет,— говорит командир. Лицо его сурово и печально. — Война началась, товарищи. Немцы напали на нашу страну. В четыре часа утра они бомбили Киев, Харьков, Севастополь, Житомир... Приступайте к своим делам.

Потом слово берет комиссар.

— Фронту нужны летчики, — говорит он. — Отличные летчики. Все зависит от вас, инструкторов. Все вы хотите на фронт. Но вы нужны здесь. Это понять нетрудно, хотя и согласиться с этим нелегко. Пока никаких разговоров о фронте, товарищи.

Курсантам выдали винтовки, усилили охрану аэродрома. По ночам слышен грозный, леденящий гул. Это фашистские бомбардировщики летят на Харьков. О наших самолетах почти ничего не слышно. Сводки с фронта очень и очень невеселые. Один город за другим оставляют наши войска.

5 июля газеты принесли весть о подвиге капитана Николая Гастелло. С фотографии на Кожедуба глядело совсем молодое лицо со смешно оттопыренными ушами. Летчик Гастелло вел бой. Машину его подбили, и она запылала. Гастелло направил горящий самолет в гущу вражеских танков. Раздались оглушительные взрывы. Летчик погиб, но с ним погибли десятки фашистов.

Многие в этот День задумывались над тем, что такое подлинный героизм и сколько нужно величия духа, чтобы быть настоящим героем. Многие спрашивали себя: а хватит ли сил, чтобы, если придется погибнуть, погибнуть так, как Гастелло?

Курсанты один за другим покидают училище. В газетах уже появляются сообщения о том, что они сбивают немецкие самолеты. Сидеть в стенах училища, когда какие-то мальчишки, которые пришли сюда позже тебя и вот уже на фронте, — невыносимо. Пусть здесь остаются старики. Стариков тоже много. А ведь ему двадцать один год. Ему воевать надо, а не торчать здесь!

А тут еще досадный случай — глупейшая авария самолета, в которой он сам виноват и больше никто! Теперь нечего и думать о фронте. Командир эскадрильи каждый день напоминает об аварии, а потом говорит: «На фронт мы посылаем только лучших». Этак всю войну просидишь в училище.

Из дому — никаких вестей. Яков ушел в армию 22 июня. Сашко где-то на Урале. Враг подходит к родным местам...

В училище получен приказ об эвакуации в глубокий тыл. Идут сборы.

Путь далекий — в Среднюю Азию. Все это казалось верхом бессмыслицы. Враг у ворот Москвы, и вдруг им— в Среднюю Азию. На фрукты, видите ли, на виноград, на кишмиш, или как это там называется!

Но вот враг отогнан от столицы, и смысл происходящего становится понятнее. 23 февраля 1942 года, в двадцать четвертую годовщину Красной Армии, Иван Кожедуб получает звание старшего сержанта.

Вечерами он подолгу просиживает над самодельным альбомом, куда собирает вырезки из газет с описаниями наиболее интересных боев. Последняя вырезка — из газеты «Сталинский сокол». В короткой корреспонденции— сообщение о бое семерки советских летчиков с двадцатью пятью фашистскими самолетами. Трое из семи — питомцы родного училища.

Все курсанты, подготовленные Кожедубом, получили назначение на фронт. Идет уже Сталинградская битва. На берегах Волги решается судьба второй мировой войны. Весь мир пристально следит за событиями в Сталинграде.

Однажды утром — вызов к командиру эскадрильи. Вот оно!

— Завтра поедете в Москву, Кожедуб. Оттуда, очевидно, на фронт. Поздравляю!

На другой день Иван просыпается раньше всех и долго лежит с открытыми глазами.

— Подъем! — кричит дневальный. — Подъем! Подъем! — разносится по лагерю. Иван вскакивает и бежит к арыку. Через час в путь! Прощай кишмиш, хотя он был не так уж плох! Прощай Средняя Азия! На фронт! На фронт!

В вагоне Иван быстро сдружился с летчиком соседней эскадрильи Леней Амелиным, тоже старшим сержантом. Говорят, он хорошо владеет самолетом. Может, придется воевать вместе.

Морозное утро восьмого ноября. На вокзале в Москве — одни военные. Кожедуб и Амелин спускаются в метро. Ехать недалеко, выходить не хочется. Первый раз в жизни в метро. Интересно, долго ли придется жить в Москве?