Пункт сбора летно-техннческого состава. Говорят, что тут есть знаменитый майор Солдатенко. Он сражался в Испании и чуть не погиб в горящем самолете. Солдатенко формирует полк. Вот бы к нему!
Кожедуб и Амелин попали к Солдатенко. Вместе с ними попал и Петро Кучеренко, тоже инструктор училища летчиков-истребителей. Солдатенко при первом же знакомстве сказал, что мечтать о быстрой поездке на фронт нечего. Нужно еще изучать новые самолеты и тактику боя. Опечаленные летчики снова отправились на учебный аэродром.
Кожедуб попал ведомым к командиру звена младшему лейтенанту Габуния.
Габуния подтянут, строен, щеголеват. Летает он тоже как-то щеголевато. Он красив. Большими миндалевидными глазами и тонкими чертами лица он напоминает Кожедубу Шота Руставели, автора поэмы «Витязь в тигровой шкуре». Эту поэму Кожедуб читал, еще когда работал библиотекарем.
Габуния знает эту поэму чуть ли не наизусть: он ведь преподаватель истории, ему положено все знать. Когда, уже в который раз, вспоминали о подвиге Гастелло, Габуния сказал пылко, обнажая белые и блестящие, как у всех южан, зубы:
— Вот это человек! «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор!» Это сказал наш Шота. Хорошо сказал, верно, Ваня?
— Верно, — согласился Кожедуб.
— Есть еще хорошие слова, — задумчиво произнес Солдатенко, прислушивавшийся к разговору молодых летчиков. — Они очень похожи на эти стихи Руставели. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Эти слова принадлежат самой прекрасной женщине, перед которой я преклоняюсь, как перед собственной матерью. Вы знаете, о ком я говорю, друзья?
— Нет, — сказал Кожедуб. — О ком?
— Я говорю о Долорес Ибаррури, об одном из вождей испанских республиканцев. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях», — сказала она. Испанцы называли ее Пассионария, что значит — пламенная.
— А вы видели ее, товарищ майор? — спросил Кожедуб.
— Видел, и не раз. Только вот поговорить не приходилось. Говорят, под Сталинградом у нее сын сражается... Ну что ж, друзья, помните всегда завет Руставели и Долорес.
19 ноября 1942 года началось наступление наших войск под Сталинградом. Снова Кожедуб еще острее почувствовал себя не у дел. Но нужно подчиняться дисциплине, нужно изучать новую машину конструктора Лавочкина — истребитель «Ла-5». Уже начались учебные полеты на этих замечательных машинах.
Сталинградская битва закончена. Прибыли новые самолеты «Ла-5», построенные на трудовые сбережения горьковчан — земляков Валерия Чкалова. «Имени Валерия Чкалова» — написано на каждом из них.
Наконец долгожданный приказ: «По машинам!»
На передовом аэродроме, куда попал Кожедуб, он впервые увидел летчиков, которые только что вернулись из боя. Солдатенко бегает по аэродрому, устраивает новоприбывших, отправляет на задания «старичков», встречает их, расспрашивает, напутствует вылетающих. Но Кожедуба он в бой не отправляет. Кожедубу приказано тренироваться и тренироваться над аэродромом.
На фронте наступило затишье. Немцы готовятся к наступлению на Курской дуге. Но об этом пока еще никому не известно. Идет весна, и все дороги так развезло, что ни о каком наступлении и думать нечего.
Кожедубу в паре с Габунией приказано вырулить на старт. Предстоит дежурить в воздухе, охранять аэродром от вражеских бомбардировщиков.
Первые же боевые полеты Кожедуба подтвердили, что в воздушном бою огромное значение имеет слетанность ведущего и ведомого, крепкая спаянность людей, ежесекундно рискующих жизнью друг для друга, умение угадывать малейшее движение партнера.
Заходящее солнце зажигает снопы огня на стеклах кабин, слепит глаза. В это время немцы очень любят наведываться на наши аэродромы: солнце светит с их стороны.
Габуния разворачивается и набирает высоту. Потом разворачивается Кожедуб. Но где же Габуния? Его не видно.
— Габуния! — кричит он по радио. — Габуния!
Радио молчит.
Кожедуб набирает высоту в полторы тысячи метров— никого нет. Должно быть, он замешкался, разворачиваясь, и Габуния не стал его дожидаться. Кожедуб, нимало не смущаясь этим, начинает экспериментировать с самолетом: интересно, какую скорость можно выжать из «Ла-5»? Он совсем забывает, что это уже не учебный, а боевой полет...
Кожедуб машинально посмотрел на аэродром и вдруг заметил черные разрывы бомб. Прошляпил! Дурень! Немцы уже пикируют на аэродром. Их много: четыре, пять, шесть... Что делать? Надо атаковать, а если гибель, то со славой...
Солнце режет глаза до боли. Надо развернуться и зайти с запада. Кожедуб разворачивается и идет на сближение с противником. Неожиданно он замечает, что сзади к нему пристраивается немецкий истребитель — «Мессершмитт-109».
За бронированной спинкой — резкий треск. Запахло чем-то инородным. Это — гидросмесь, которой наполняется гидробачок для выпуска шасси. Кожедуб похолодел. Резко бросил машину в сторону. Тотчас же он очутился в разрывах своих зениток. Через секунду зенитный снаряд отколол кусок правого крыла. Что они не видят, куда бьют? Ёще два снаряда попали в машину. Самолет уже клюет носом. Рулевое управление отказывается служить. Какая глупость погибнуть, ни разу не побывав в бою, не сбив ни одного немца, да еще от своих же собственных снарядов!
Вражеские самолеты, отбомбившись, уходят на запад, не обращая на Кожедуба никакого внимания. Он остается один на один со своим самолетом, который находится при последнем издыхании. Не спрыгнуть ли с парашютом? Вестибулярный аппарат... Нет, надо во что бы то ни стало посадить машину. Какой позор! Так оскандалиться! Полное нарушение всех правил. Надо хоть сейчас соблюсти их. Но самолет не слушается. Если шасси не удастся выпустить, тогда все пропало. Хотя нет, можно применить аварийный способ. Спокойней, спокойней, Иван...
Машину качнуло так, что она чуть не перевернулась. Одно колесо побежало по рыхлой земле на самом краю воронки от бомбы. Стоп!
— Цел? Не ранен? — Солдатенко уже у самолета.
— Цел-то цел. А вот машина...
— Машина действительно... держалась на честном слове. Но не унывай. Это первое боевое крещение, а первый блин всегда комом. У меня такое же было в Испании. И тебе и другим пойдет на пользу. Сейчас разберем твой вылет. Пусть-ка тебя товарищи продраят с песочком.
— А где Габуния, товарищ майор?
— Габунии нет... Будем ждать.
Габуния прилетел только на другой день — с прожженной гимнастеркой и опаленными ресницами. По неопытности он тоже не знал, что делать. Пристроился к каким-то нашим истребителям и полетел догонять фашистов, уходивших на запад. Никого они не догнали и сели на чужой аэродром. Но самому досталось во время погони крепко.
Этот случай послужил обоим хорошим уроком. С тех пор Кожедуб и Габуния никогда не теряли друг друга из виду и обо всех действиях договаривались предварительно на земле, а в воздухе все время держали радиосвязь.
Затишье на фронте продолжается. Только в небе Кубани в эти апрельские дни идут ожесточенные воздушные бои. По всей стране гремит слава о блестящем боевом мастерстве и подвигах майора Александра Покрышкина, который уже удостоен звания Героя Советского Союза.
Кожедуб и Габуния получают первое серьезное боевое задание: вместе с группой истребителей сопровождать штурмовики к цели и обратно.
— Смотрите в оба! — напутствует Солдатенко. — То есть даже не в оба, а в четыре глаза. Ваша задача — ни в коем случае не допускать к «Ильюшиным» вражеские истребители. Если собьют хоть один «Ил» — голову оторву!
И вот они уже на линии фронта. Кожедуб все время осматривается, даже шея начинает болеть. Штурмовики подходят к цели. Они сбрасывают бомбы, разворачиваются и идут домой. Снова — линия фронта, аэродром. Все обошлось благополучно, а если бы встретились вражеские истребители, что тогда?
Шея горит. Голова кружится. Но ничего, привыкнем!
На другой день к вечеру — боевая тревога. Со всех концов аэродрома для отражения крупного налета вражеских бомбардировщиков на город Валуйки поднимаются истребители.