Его никто не встречал. По крайней мере, так ему казалось. Качаясь от слабости, он ступил на посыпанную щебнем дорожку, ведущую к площадке перед торцом ближнего корпуса, за полупрозрачной стеной которого скрывалась неизвестность.

Пятьдесят шагов по открытой местности дались с величайшим трудом. Обостренные чувства зашкаливали. Ощущение особой, еще не испытанной новизны на какое-то время притупило рефлексы, заставило забыть о существовании скрытой и неведомо в чем заключающейся опасности. Глаза жадно выхватывали из разлива беспримерных по цветовому сочетанию красок отдельные фрагменты: зазубрины громоздившихся на горизонте скал, прикрытых сверху белыми и голубыми ледниками; курящиеся, отливающие перламутром вершины вулканов со следами недавних извержений; спадающие складками вниз предгорья, окрашенные в нежные пастельные тона — розовый, лимонный, смарагдовый под стать небу; массив низкорослых — не выше двух метров — деревьев по виду напоминающих псевдокоренные папоротники и хвощи с прогалинами, заросшими стрельчатым метатравьем; и… бирюзовое море — пожалуй единственное, что напоминало Землю.

Отвыкшие от живого звука уши пытались выделить из шелеста листвы птичий гомон, но не улавливали его. Руки касались колыхающихся под ветром стеблей, скользили по жестким упругоподатливым волокнам, а пальцы непроизвольно оглаживали пучки сочных, цвета аметиста стигмарий.

Открылся проход. Изнутри пахну, ло жильем и прохладой. Шлейсер вошел и остановился, привыкая после яркого солнца к сумраку просторного помещения, вдоль стен которого теснились блоки измерительной аппаратуры, соединенные с коммуникаторами бездействующих в настоящий момент AR-трансмиттеров и телекванторов. По верху стен в несколько ярусов тянулись гирлянды волнопроводных коллекторов из серого металлопласта.

Так прошло около минуты. Загустевшая тишина как воск набивалась в уши, прерываясь лишь отзывающимися в висках толчками собственного сердца.

— Есть здесь кто-нибудь? — Голос Шлейсера прозвучал сдавленно и глухо.

— Подойди, — последовал после паузы ответ, сухой и отрывистый как выстрел.

Он повернул голову влево, откуда раздался голос и, приглядевшись, увидел четыре пары впившихся в него глаз. Люди в такой же, как и у него одежде сидели в составленных в ряд креслах напротив затемненного окна, из которого во всех деталях просматривался участок только что проделанного им пути.

Шлейсер приблизился на несколько шагов и тоже уставился на четверку «аборигенов», поочередно обводя их настороженным взглядом.

Последовала еще одна долгая пауза. Когда дальше молчать стало невозможно, тот же голос произнес:

— Стало быть, оценен по заслугам?! И надо думать, наворотил немало. — С этими словами из ближнего кресла поднялся плотно сбитый мужчина возрастом под пятьдесят с густо заросшим лицом и черной гривой. Он подошел вплотную и, продолжая глядеть исподлобья, продолжил: — Забудь, кем ты был. Нас это не интересует. Запомни — здесь ты ноль, никто, кусок дерьма, и только. Выживешь или сдохнешь — никому нет до этого дела. Здесь свои порядки, свои законы. И никто не вправе их менять.

Шлейсер, обескураженный таким приемом, не знал, что отвечать. Надо же! Такое сказать! И без того понятно — не станет он здесь ничего менять. Пусть живут, как знают. Первые слова! Такими ли они представлялись?.. И как вообще должна была произойти встреча?.. Об этом, честно говоря, он раньше не думал.

— Я не собираюсь ничего менять, — отчужденно проговорил он первое, что пришло на ум. — Но и меня принимайте таким, какой есть. Другого не будет.

Какое-то время поселенцы молча изучали гостя. Потом бородач, откинув длинную прядь с выпуклого, прорезанного морщинами лба, протянул руку и сказал:

— Нам известно о тебе все, флаг-кампиор. Меня зовут Тибор Ленард. У нас не принято миндальничать. Поэтому для всех, я — Тиб. Отныне ты — Нат.

После этих слов остальные колонисты задвигались, заговорили, после чего встали и поочередно представились:

— Рон.

— Арни.

— Фил.

И хотя холодок неприятия еще отражался в глазах и поведении присутствующих, Шлейсер почувствовал, как спадает внутреннее напряжение, рассеивается в голове туман, ровнее бьется сердце, а в душе вязкой патокой разливается смирение. Все! Судьба определена окончательно и бесповоротно. Не надо никуда спешить, отдавать приказы, исполнять распоряжения. Никакой ответственности. Ничто не изменится ни от его бездействия, ни от его трудов. Мир сузился до границ собственного “я”, а это означало полную свободу, как в мыслях, пусть даже самых несуразных, так и в поведении.

Тиб отключил светофильтры и в помещение хлынул солнечный свет, напомнив, что жизнь продолжается.

— Фил, — обратился он к человеку средних лет с лысиной от лба до затылка, хитрыми глазами и лисьим лицом. — Ознакомь Ната с нашим хозяйством и помоги ему устроиться.

— Без проблем, — отозвался тот и повел Шлейсера по длинному, выстеленному эластиком коридору вглубь строения.

Из встроенных в потолок бестеневых светопроводов струился мягкий приглушенный свет. От располагавшихся по бокам загерметизированных овалов дверей с врезами лазерных запоров веяло отчужденностью и неприкасаемостью.

— Здесь размещены обеспечители задействованной части мозга ультиматора для информобмена с Метрополией, — стал пояснять по ходу Фил. — Доступ к ним заблокирован. Этот корпус, как и остальные, разделен на пять секций, каждая из которых в случае опасности обособляется от остальных. Это я так говорю, на всякий случай. Пока удовольствия полюбоваться этим зрелищем у нас не было. Второй этаж, центральная башня-ствол и два остальных корпуса тоже запечатаны. Там основная часть оборудования, главный процессор, энергораспределительная система, информационные и программные терминалы. Подземная часть с резервным обеспечением в полной исправности, но и туда к нас доступа нет. Вроде бы где-то должен быть запасной вход. Но где — мы не знаем, потому как раньше с такими станциями дела не имели.

Они подошли к месту, где торец корпуса сочленялся со стволовым цоколем. От конца коридора в обе стороны отходили закругляющиеся, повторяющие форму башни ответвления.

— Справа жилой отсек, слева все остальное, продолжил Фил. — Места предостаточно. Столовая. Кухня. Утилизатор. Склады. И все такое прочее. У нас нет палочной дисциплины. Кто хочет, кормится в компании. Нет желания — заказывай еду в бокс или куда захочешь. Дзетл обслуживает всех. Только его надо заранее предупредить.

Он свернул налево и толкнул плечом вторую по счету дверь. На вопросительный взгляд Шлейсера ответил:

— От автоматики отказались. Раздражает… Это кухня.

Шлейсер вошел следом и оторопел. У массивного заставленного посудой стола, спиной к ним, колдовал человек высокого роста с фигурой атлета и черными гладко зачесанными назад волосами. Он был одет в такую же, как и колонианты одежду и не обратил на вошедших ни малейшего внимания.

Фил, заметив изумление Шлейсера, рассмеялся:

— Ну и видок у тебя.

— Кто это? — прошептал Шлейсер онемевшими губами. — Вас же должно быть четверо… живых… А это пятый. Откуда он?..

— Успокойся, — Фил был безмерно доволен произведенным эффектом. — Никто из мертвых не воскрес. И никто не прилетел без спроса. Это Дзетл. Парабиандр. Один из тех, кто был раньше.

— Ну, дела, — Шлейсер выдавил улыбку. И давно он с вами?

— С самого начала. Сперва их было пятеро. Остался один. Так распорядился ультиматор.

— Почему?

— Долгая история. Как-нибудь расскажу.

Фил подошел к парабиандру и что-то сказал ему. Тот обернулся, внимательно осмотрел Шлейсера, легким кивком поприветствовал его и вновь вернулся к прерванному занятию. В его облике было что-то от витринного манекена, а может это только казалось. Высокий лоб, правильные черты, карие глаза, тонкие нитки бровей. На вид возраст около сорока или чуть больше. Взгляд спокойный. Приветливый.

— Пойдем, — заторопил кампира Фил. — Покажу твою комнату.