Но чем сильней проявлялся натиск стихии, тем активней срабатывала защита. Корабли ТГ-флота были устроены по принципу: на действие — усиленное противодействие. Одну из основ этого принципа составлял так называемый метод магнитной терморегуляции. Атомные структуры атермального корпуса корабля в случае перегрева выводились в режим “нуль-колебаний”. Тем самым температура оболочки могла быть снижена до миллиардных долей кельвина. Получалось так: чем жарче становится снаружи, тем холоднее может оказаться внутри — был бы источник магнитного поля, желательно естественного происхождения, чтобы не задействовать бортовой энергосервер. Когда-то на учебном гелиоскафе Шлейсер спускался в солнечные недра, где температура превышала миллион градусов. Тогда магистрат ГУРСа чуть не отстранил его от практики. Случилось так, что в ручном режиме управления он едва не заморозил членов экзаменационной комиссии, умудрившись снизить температуру внутри vip-модуля до температуры арктической стужи.
Примерно такое же испытание предстояло пройти и “Ясону”, но в щадящем режиме: вхождение в конвективную зону заданием не предусматривалось. Аллоскаф предназначался для работы в иных условиях и для других целей.
Ровно работали гравистаты, спектрозональные синтезаторы, антиаттракторы ЕМ-поля. Террагерцевые излучатели выискивали в ближнем космосе малейшие проявления аномальности, а рефусы мгновенно их диагностировали и тут же, в случае необходимости, компенсировали признаки любого, будь какой причиной вызванного гелиокаприза.
Перед тем, как зависнуть над “метаастралом”, артинатор еще раз подверг анализу сведения о состоянии субэкваториальных поясов.
В области аномалии плазма действительно проявляла повышенную активность, но не более.
Положение ”Ясона” выбрали так, чтобы иметь возможность отслеживать все изменения в текстуре фотосферы, и в то же время не оказаться в тисках гравитационной перильстатики. Пульсации звезды не ощущалось. Да ее и не было, как таковой. Солнце — это не Эбогард, в системе которого Шлейсер провел без малого полтора года. Тот пульсировал так, что окажись на месте Солнца, граница его конвективной зоны в периоды максимума перекрывала бы венерианскую орбиту.
Артинатор ввел в рабочий режим стереомониторы анаглиматоров. Теперь любой участок поверхности мог быть воспроизведен во всех частях спектра и в разных масштабах. Управляемые им ПФ-тенденсаторы приступили к сбору и обработке информации.
С высоты стационарной орбиты отчетливо просматривались фрагменты основных гелиоструктур. Поначалу наблюдаемая картина особого интереса не вызывала. Каких только космогонических чудес не насмотрелись кампиоры за время работы в ГУРСе. С какими только проявлениями астрогенеза не приходилось иметь дело. Карлики и супергиганты; умирающие звезды и еще не раскрытые планкеоны; сжатые до невероятной плотности массы и субразреженные конденсации. Всего не перечесть. В отличие от них, Сета, только готовящаяся к вступлению в ряды инфортационного корпуса, не могла оторвать глаз от огнецветной, исходящей чуждым земному естеству жаром, не укладывающейся в мыслимые масштабы пангелии, и буквально сгорала от желания разгадать секрет необычных гипервыбросов.
Кипящее и бурлящее вещество фотосферы находилось в постоянном движении. Хромосферная сетка, в целом, совпадала с рисунком грануляции и почти не создавала помех для наблюдений. Солнце готовилось к очередной полярной инверсии. Это стало ясно после того, как на границах периодически появляющихся, исчезающих или сливающихся с другими гранулами ячеек, а их размер достигал не одну тысячу километров, автоматы отметили перепады напряженности магнитного поля, многократно превышающие усредненные значения. Увеличение числа корональных дыр и гипертермальных аномалий также свидетельствовало о крайней нестабильности плазмы. В центральной части “метаастрала” размещалась группа особо контрастных пятен, которые как крышки горшков с горячей кашей, или иными словами, как шлак в ковше стали, прикрывали очаги формирования гигагауссных циклонов и эрупций. Из под пятен вырывались исполинские петли протуберанцев, волокна которых частью прошивали корону и в виде ветра уносились в пространство, а частью деформировались и, обращаясь в конденсат, стекали обратно к фотосфере. Наиболее устойчивые из них вибрировали с огромной силой, как настроенные на басы гитарные струны, натяжку которых определяет магнитное поле, а “медиатором” служат выбросы высокоэнергичных частиц и магнитодинамические волны. По виду протуберанцев опытный гелиодор мог без труда определить состояние не только конвективной зоны, но и подстилающего ее зеркала. Как и следовало ожидать, в пределах “вытканного” магнитными полями особо сложной конфигурации “метаастрала”, кроме классических протуберанцев в немалом числе присутствовали и другие магнитодинамические формы: округлые, линейные, ажурные, в виде причудливо очерченных заборов и горных цепей. Все это, в сочетании с взрывоподобными вспышками, порождающими не только необычайно яркие факелы, но и сверхдлинные, поднимающиеся на десятки тысяч километров языки пламени — спикулы — свидетельствовало о наличии в приповерхностном слое мощнейшего источника магнитных возмущений, пока не проявляющихся в полную силу.
После совета с кампиорами, а те уже сообразили, что от солнца действительно можно ожидать чего угодно, Шлейсер отдал артинатору распоряжение с максимальной детальностью обрисовать обстановку и рассчитать прогноз на ближайшие “сутки”.
Результаты измерений указывали на очень высокую степень энергетической нестабильности значительной части пангелии. Разыгравшаяся примерно год назад магнитная буря утихать не собиралась. Вызванные ей ударные волны продолжали дестабилизировать не только подповерхностные горизонты, но и корону, даже в той части, где плазма уже не подчиняется действию гравитации и диссипирует в пространство. Блуждающие вихри и скопления магнитных облаков, способные создавать поля высокой интенсивности, способствовали перераспределению, искажению и растягиванию силовой составляющей, что в свою очередь вело к еще большему повышению активности конвективной зоны. Именно по этой причине в критические моменты происходило перенапряжение всех сдерживающих сил. И тогда через корональные дыры, или как их еще называли “магнитные сопла”, уже выступавшие как бы в роли исполинских орудийных стволов, происходил отстрел тех самых солароидов, которых так опасались террастиане и которые при определенном раскладе могли накрыть не только Землю, но любой другой объект системы. В первом приближении “метаастрал Джеранана” можно было сравнить с долгоживущей климатической аномалией, с той лишь разницей, что вызвана она была не атмосферными, а глубинными тектоническими процессами. Магнитные поля звезд не вращаются однородно, как на планетах земной группы. Как и звездная плазма, они поделены на пояса, скорость вращения которых тоже зависит от географической широты. К тому же, из-за отсутствия твердой поверхности, поля разной плотности перемещаются не только по плоскости, но и на глубину. Исходя из этого, первопричиной образования “метаастрала” можно было считать сдвиг или сбросо-сдвиг в экваториальном поясе, в результате чего произошло столкновение двух мощных конвекционных потоков из числа тех, что с разной скоростью вращаются на границе периодически (и в одном и том же месте) проявляющихся супергранул размером в несколько земных диаметров. Они терлись, как планетарные плиты в сейсмических зонах, а это приводило к вспениванию прорывающегося из недр плазмопродукта и периодическому сбросу излишков энергии в пространство.
Что касается прогноза, то по версии исинта развитие активной области, если не принимать в расчет возможность наступления апокалипсиса, должно было происходить по следующей схеме. В ближайшее время следовало ожидать еще большего упорядочения структуры хромосферы, а также увеличения числа пятен, вспышек и протуберанцев, размеры которых также будут расти из-за растягивающего воздействия дифференциального вращения слоев и движения плазмы в супергранулах. Но за эрупцией или даже серией мегавыбросов должно последовать ослабление вспышечной деятельности. После одного-двух оборотов, при условии, что звезда не выйдет из состояния самоконтроля, большая часть пятен исчезнет. После трех оборотов нормализуется атмосфера, а к четвертому восстановится, хотя опять же неизвестно на какое время, равновесие между главными солярообразующими элементами. Останутся лишь вытянувшиеся до максимальных размеров гипертрещины-гетерофейсы восточно-западного направления. Они станут перемещаться к полюсу, сохраняя при этом изначальную ориентировку. Размеры их постепенно уменьшатся и они рассеются, но останутся еще различимыми до шести-десяти оборотов. Что касается вертикальных колебаний атмосферы, а они подобны действию океанских волн, то градиенты плотности потоков на разных высотах вернутся в соответствие с тяготением. Но в период максимальной активности корональные магнитные поля, корни которых уходят под фотосферу, заставят плазму, подобно твердому телу, вращаться над “метаастралом”. Действие этого эффекта распространится на расстояние до трех звездных радиусов, потому как далее, где управление динамикой процесса переходит к солнечному ветру, плазма уже не крутится, а там, где силовые линии направлены радиально, она вытягивает поля в межпланетное пространство, образуя сложносформированные спиральные структуры. Там же излучение обретает окончательную спектральную окраску, а ветер — вещественный состав.