— Если и да, то в пределах нормы. Он не был лишен чувства интроспективы, поэтому с ним было приятно общаться. К тому же у него проявлялись явно выраженные признаки скафоцефалии ^[87]. Исходя из известного, я был уверен в его здравомыслии. Люди с такой формой черепа вследствие более высокой степени развития таламуса редко становятся психопатами.

— Еще бы, — не стал возражать Шлейсер. — Полмиллиарда украденных галаксов так ведь и не нашли. — Далее он решил проверить Рона как возможного соумышленника с покойным исинтологом. — Слушай, а может он был тезавратором? И не исключено, что где-то таятся сундуки с припрятанными им драгоценностями?!

— Все может быть. — Рон демонстративно отвернулся, всем видом показывая, что обсуждение затронутой темы его нисколько не интересует. — По крайней мере, со мной Схорц об этом не говорил, — добавил он, после чего выжидательно замолчал.

— Понимаешь, — Шлейсеру надоело ходить вокруг да около. — У меня одно не выходит из головы: как могло случиться, что аппарат Янза врезался в землю, а хитрый и осторожный Схорц в совершенно безобидной ситуации упал со скалы. Не знаю как ты, но я, как ни пытаюсь, не могу в такое поверить.

Рон измерил кампиора отсутствующим взглядом, после чего с натугой проговорил:

— На этот счет уже столько сказано, что кроме оскомины эта тема ничего не вызывает. В обоих случаях я производил предварительное вскрытие. В дальнейшем мои выводы подтвердили эксперты Амфитериата. Что тебе еще надо?

— Нет! Не могли они вот так просто взять и разбиться, — досадуя на себя иэ-за невозможности доказать накопившиеся подозрения, сказал Шлейсер. — Не верю я в случайности. Не верю в идиотские, иначе не назовешь, стечения обстоятельств.

— Но почему, черт возьми? — в голосе Рона прозвучали нотки раздражения.

— Во-первых, система безопасности микролета устроена так, что даже в случае отказа двигателя, он еще может какое-то время парить практически с нулевой скоростью. А во-вторых, не пойму, какого дьявола Схорц полез на обрыв? Что его заставило? И потом, был ли он один?..

— Ты хочешь сказать, ему кто-то помог? — Выражение безразличия исчезло с лица Рона. Его глаза налились холодом, а сам он подобрался так, будто приготовился окунуться в прорубь.

— Вот еще… Такой мысли у меня нет, — Шлейсер прикусил язык, сообразив, что если по неосторожности, а главное прежде времени насторожит дока, то может все испортить. — Никаких сомнений. И конечно же никаких доказательств. Но пойми, как-то странно все это. Непонятно и необъяснимо.

— Ничего странного, — голос Рона прозвучал уже не так жестко, хотя нетрудно было догадаться, что последние слова кампиора ему не понравились. — Я уже говорил, мои заключения подтверждены специалистами Метрополии. Смерть Янза, и Схорца наступила в результате несчастного случая.

— Так-то оно так. — Шлейсер подумал: пора пускать в ход припасенные козыри. — Как ты, например, объяснишь это?..

С этими словами он разжал кулак и сунул Рону под нос миниатюрного каменного идола.

— Что это? — недоуменно спросил док, и тут же осекся. Глаза его расширились и стали похожи на две большие пуговицы.

— Тебе знакома эта вещь? — не сводя с него взгляда, спросил кампиор.

— Кажется, да… — через силу выдавил Рон. — Хотя, нет… — Он тут же взял себя в руки. — Нет. В первый раз вижу. — Пальцы его судорожно сжались, а затем сплелись в замок. Лицо исказилось.

Шлейсер понял: в этот раз он тоже промахнулся. Док наверняка что-то знает, но, как и Фил, не хочет говорить. Но раз игра пошла в открытую, то и отступать уже нет смысла.

Он дотянулся до ближнего стеллажа, выудил из гигиенического пакета салфетку и маркером набросал на ней: ШТ ЭСТЕКАС.

— Это тебе о чем-нибудь говорит?

Рон снова пришел в замешательство и уже с откровенным испугом посмотрел на кампиора.

— Ни о чем больше не спрашивай, — прошептал он помертвевшими губами. — Слышишь?.. Я ничего не скажу. Тебе вовек не разобраться с тем, что было… Не пытайся. Только себе хуже сделаешь…

Такого поворота Шлейсер и здесь не ожидал. Слова Рона подействовали как удар молота по голове. Он предполагал все, но только не столь резкую, таящую явную угрозу реакцию.

«Что же здесь все-таки приключилось? — лихорадочно подумал он. — Они что, в самом деле сговорились? Убили Янза? Потом Схорца? Имитировали естественную смерть? Но зачем? На почве беспричинной антипатии? Ерунда! Так не бывает. По крайней мере пенологи, подбирая колониантов, не могли так грубо ошибиться. Но если даже так, то кто это сделал? Фил?.. Рон?.. А как же остальные? Тоже в заговоре? Или, как я, тоже ничего не знают?.. Нет, вряд ли. Без такого головореза как Арни, тут вряд ли обошлось. Он кому хочешь открутит голову. Да и Тиб не подарок…»

В мозгах у Шлейсера еще больше помутилось. Реальность, уже в который раз, повернулась ужасной, претворившейся в мерзопакостный гротеск стороной. Страшные догадки все больше обретали форму непреложной действительности. Значит, все-таки не жертвы эти беспрестанно скулящие уроды, а холодные расчетливые убийцы, готовые на все ради своих, неизвестных даже земным кураторам целей. И вовсе здесь не экспериментальное поселение, а обитель зла, инсектарий с шершнями, готовыми в любой момент всадить друг другу смертоносное жало.

«Господи! — подумал он далее. — Но что же может быть лучше удачного исхода? Свобода! Пусть не скоро. Но какая цель может быть выше? И что особенного могли сотворить два несчастных илота, чтобы найти здесь свою смерть?» Эти мысли вызвали на спине кампиора испарину. Наверное, то же самое было запечатлено и в его глазах, которые буквально сверлили утратившего снисходительную индифферентность Рона.

— Значит, ты отказываешься пролить свет на творящееся здесь паскудство? — спросил он с таким нажимом, что силе его голоса позавидовал бы сам Вельзевул.

Рон ни словом, ни жестом не выдал реакции, а лишь сжал аскетические губы и вперился невидящим взглядом в прозрачный панцырь находящегося у дальней стены наргинатора ^[88].

Кампиор задал еще несколько вопросов, но док на них не реагировал. Казалось, он заснул с открытыми глазами или же впал в состояние сомнабул-фрустрации.

Шлейсер, чувствуя себя в роли никудышного актера дешевого спектакля, уже утратил надежду добиться ясности и собрался уходить, когда Рон вдруг шевельнулся и расцепил побелевшие пальцы.

— Vae victis ^[89] — чуть слышно прошептал он, вкладывая в расхожую сентенцию свой, только ему понятный смысл.

— Переведи. — Теперь уже и Шлейсер не скрывал раздражения.

— Если я кому-то в своей жизни подарю цветы, то исключительно в виде икебаны. Икебана не вянет. Она показывают, как надо жить, когда тебя сорвали.

Кампиор не ответил и больше ни о чем не спрашивал. На душе было муторно и пусто. Вопреки ожиданиям, будущее не только не прояснилось, но представилось еще более неопределенным и шатким. Он смял отброшенную Роном салфетку с таинственной надписью, сунул ее в карман рубашки, где уже лежал не менее загадочный талисман, после чего встал и не оглядываясь вышел.

5

ИЗ КОМПЕНДИУМА МАККРЕЯ

…Как известно, наиболее прочные межатомные связи образуют атомы средних размеров со средними энергиями ионизации. Как правило, именно такие элементы, и прежде всего углерод, участвуют в формировании и функциональной деятельности биохимических систем. При этом, при низких температурах образовавшиеся связи полностью сохраняются и как бы замораживаются, при высоких же — вновь распадаются, не оставляя следов от прошлых взаимодействий. Известно также и то, что любая открытая эволюционирующая система должна сочетать в себе консервативность, то есть сохранение свойств и изменчивость при адаптации к окружающей среде, а значит, скорость эволюции системы максимальна в тех случаях, когда половина ее связей рвется, а половина сохраняется. Как выяснилось, температура среды от нуля до сорока градусов по Цельсию является наиболее оптимальной температурой для эволюции химического мира. Отсюда вывод — формы самозародившейся жизни, отличные от земной и каскаденианской весьма маловероятны. Следует учитывать и еще один немаловажный факт. Мироздание в том виде, в каком антропологическое мышление способно его воспринимать, существует лишь благодаря наличию констант со строго определенными параметрами. Малейшее предположительное изменение составляющих этот мир категорий коренным образом перевоплотит подвергшуюся трансформации часть пространственного распределения, вследствие чего развитие в ней приемлемой для существующего научно-философского обоснования модели органической жизни станет невозможным.