Но как все-таки хотелось найти что-нибудь такое, что в корне изменило бы развитие научной мысли, перевернуло бы сложившееся от незнания предначал жизнеструктурного филогенеза представление о “витаспектральной” направленности вселенских процессов.
Да, речь уже не шла об открытии здесь органической жизни. Искать надо было что-то более раннее, “шлиховать” главные, отделяющие живое от неживого органоструктуры. Фактически речь шла о синтезе специфических “квазиживых” молекул, неких биоплазменных органоструктур, которые, обладая свойствами живого вещества, объединялись бы в некий таинственный молекулярно-преджизненный мир.
Следуя архитектуре и текстурным узорам формирующегося мироздания, которые могут существенно отличаться в разных частях континуума, диссимметрические структуры зарождающихся биокомплексов не вступают с ними в антагонизм, а наоборот подстраиваются под них, приспосабливаются к штампам главенствующих в тех или иных областях космоса мировых констант, в результате чего усложняются и совершенствуются. Так течет вода, бессознательно и самопроизвольно выбирая те направления, где поток встречает наименьшее сопротивление. Так складывается морфология водотоков, дельт, эстуариев, лиманов, часто достаточно сложная. Так растут кристаллы, когда из множества комбинаций межэлементных связей спонтанно выбираются те, которые в наибольшей мере вписываются в свойственный данному соединению тип симметрии, тем самым обеспечивая ему устойчивость. Так, учитывая уникальную способность атомов углерода образовывать многовалентные связи и огромное число сложных органических молекул, сформировались и первичные диссимметрические органокомплексы — те самые “запасные части” по Снарту, которые впоследствии на Земле и Каскадене развились в самокодирующиеся элементы, доклеточные прокариоты, давшие начало всему остальному…
Все! На этом цепь логических построений, касающихся вопроса происхождения жизни обрывалась. Лучшие умы космоцива поколениями бились над загадкой: А ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО ДАЛЬШЕ?..
Да, с появлением клетки, митохондрий, плазмид, других репликаторов и переносчиков наследственной информации, а с ними вироидов, вирусов и бактерий, Мир обрел историю. Но как это произошло? Каким образом собрались “запчасти” и запустился “двигатель”, по степени сложности которому нет ничего равного?
Чем больше специалисты узнавали об устройстве молекулярного аппарата биологических агентов, тем уверенней они заявляли о невозможности самопроизвольной организации миллионов межмолекулярных связей в единый сбалансированный, самодостаточный, защищенный от разрушительного воздействия среды организм. И главный первоэлемент того, что уже с полным основанием можно было причислить к проявлениям органической жизни, не мог быть сотворен путем последовательной эволюции. Эта структура возникла сразу. Она одинаково сложна как у простейших, так и у высших организмов. Все компоненты в ней строго ориентированы в пространстве, благодаря чему она и действует. Но как такие системы могли образоваться? Понятно: химическая эволюция за сотни миллионов лет вполне может подготовить набор должных соединений. Но что заставляет их, прежде чем начать развиваться по антиэнтропийным правилам, вдруг объединиться пусть даже в простые, но уже упорядоченные биоструктуры? Пример Геониса свидетельствовал: далеко не всегда “преджизненная фаза” сменяется активным витагенезом. Значит, при определенных обстоятельствах такое состояние может длиться сколь угодно долго — вплоть до бесконечности. И в этом нет ничего удивительного, потому как для оживления уже сложившихся добиологических гетероструктур требуется какая-то причина, особая гиперфлуктуация, направленная против начал термодинамики, порождающая поток энергии, способный вызвать в косной материи кардинальную перестройку вещества на атомно-молекулярном уровне. То, что с одной стороны может угробить уже зародившуюся жизнь, с другой — может дать начало качественно новому состоянию материи и в особых случаях оживить ее.
На заключительном этапе тестирования Астьер, исполняя наказ Гриты, обследовал значительную часть территории. Анализы проб на “унипринаж” результатов не дали. Если диссимметрия где и проявлялась, то лишь зеркальная, но никак не киральная. Вместе с тем были получены данные, на которые нельзя было не обратить внимание. В грунте обнаружились повышенные концентрации солей тяжелых металлов. И хотя их содержание не превышало долей процента, этого вполне было достаточно, чтобы убить любую микроорганику, не говоря уже о том, чтобы вообще не дать ей возможности зародиться. Вода и донные осадки тоже оказались подвержены действию этого фактора. Такое положение дел уже кое-что объясняло. По крайней мере становилось понятно, почему здесь не происходит образование биомолекул и затруднена адаптация земных форм. Вместе с тем, объяснения многим вопросам по-прежнему не находилось. В атмосфере Геониса было много дисперсного вулканического пепла и ветровой пыли. Смешиваясь с водой, эта масса переходила в состояние суспензий, эмульсий, коллоидов, что казалось бы в максимальной мере должно разнообразить число химреакций в приповерхностном и придонном слоях. В принципе так оно и было, но почему-то только в пределах абиотической химии.
Похоже, Гриту стало одолевать отчаяние. В опытах уже было синтезировано более двух сотен сложных молекул. При моделировании классических преджизненных условий, на матрицах из графитовых, пелитовых и ледяных частиц “лепились” первичные органокомплексы. Только полимеризоваться в активные органические структуры они не хотели. И даже если бы случилось чудо — этот факт еще ни о чем не говорил. Сами по себе белки и нуклеиновые кислоты мертвы, как и молекулы неорганических веществ. Оживают они лишь в том случае, если в определенной последовательности выстраиваются в пространстве и начинают между собой взаимодействовать.
Сета еще раз посоветовала ей открепиться от киленинской методики и подобрать реагенты для оптимизации состава атмосферы. Грита согласилась и поручила Аине заняться этим вопросом.
Между тем Снарт завершил исследование планетного актива и межпланетного пространства. Что касается планет, то ввиду экстремального положения орбит, интереса они не вызывали. А вот с наполнением межпланетной пустоты кампиоры связывали определенные надежды, исходя из предпосылки, что частицы космической пыли, плазмы и льда, которые могли представлять основу для еще формирующихся тел типа комет и планетоидов, содержали какие-то сведения о зарождающихся в космосе биокосных гетероструктурах.
Но солярный “венок” тоже оказался стерильным.
Убедившись в отсутствии у Геониса собственной биоты, Снарт потерял к этой теме интерес и занялся эстетством от футурологии. Началось с того, что он изловил сигналы из одного из боров [107] дипластума. Вероятно, они приходили и раньше, но поймать их удалось лишь с помощью квантовых фильтров.
Надо сказать, программа поиска ВЦ в условиях полета предусматривала отслеживание только стандартных узко сфокусированных сигналов. А тут вдруг зазвучала симфония в диапазоне множества спектров разных элементов.
На замечание Шлейсера не заниматься ерундой, Снарт ответил оригинальным способом. Он “по уши” загрузил артинатора противоречивой, большей частью не имеющей адекватной трактовки информацией, и велел искать признаки альтернативной жизни, не указав при этом, где именно, каким образом и с какой целью. При огромном объеме оперативной памяти и отсутствии эмоциональной окраски, исинтные алгоритмы вполне могли выдать что-нибудь такое, о чем ни один человек не додумается.
Начинать Снарту пришлось, отступив на несколько миллиардов лет в прошлое. В суждениях специалистов много было такого, с чем нельзя было не согласиться. Идея зарождения основ жизни еще на стадии формирования звездных систем выглядела весьма заманчиво, хотя не имела ни доказательств, ни подтверждения. Бортовая программа если и содержала сведения по диагностике проявления жизни на иной, чем органическая основе, то эти сведения были крайне скупы и отрывочны. А раз так, то и аллонавты относились к такой постановке вопроса формально, полагаясь главным образом на автоматы с их способностью быстро и беспристрастно оценивать течение событий.