— Ну, кто?.. Кто объяснит мне, откуда берется жизнь, — пробормотала Грита, вытряхивая на каменистый грунт содержимое последней партии кювет. — Что я скажу в ТИВЖе? Как объясню кураторам свою неспособность подобрать хотя бы пару пространственно совместимых структур?..
У Гриты имелись основания так думать. Название темы диссертации, а она с блеском защитила ее восемь лет назад, с трудом укладывалось в половину страницы печатного текста и в предельно упрощенном варианте выглядело так: «К вопросу о происхождении жизни: воссоединение в единую систему синтезированных из высокомолекулярных органических соединений белков и нуклеиновых кислот». Вторая диссертация — докторская — работа над которой близилась к завершению, уже в большей мере соответствовала избранной ею специализации. Тема в вольном изложении звучала так: «От естественного синтеза углеродсодержащих соединений в космосе до естественного оживления первичных эогенных гетероструктур в постаккреционный период формирования планет». Оставалось всего ничего — подтвердить теоретические разработки практикой. С этой целью Шлейсеру и передали право на исследование Геониса, а Грите (главным образом благодаря ее родственным связям с Маккреем), Совет предоставил полную свободу действий, фактически выдал карт-бланш на все виды виталогических изысканий, независимо от их масштаба, направленности и содержания. Высокое доверие подразумевало и столь же высокую меру ответственности. Отрицательный результат не только мог отразиться на ее личной карьере, но и грозил поставить под сомнение способность команды “Ясона” решать такого уровня задачи.
Шлейсер, здраво оценивая состояние дел, не мешал Грите. Он с головой ушел в свою часть работы и кроме общего руководства программой старался никого не обременять излишним вниманием. В довершение своих исследований ему удалось найти ковровое, чуть ли не в четверть планеты месторождение золота и серебра, главной особенностью которого было то, что металлы в рудах распределялись исключительно в виде тонкодисперсных агрегатов и в большинстве случаев, несмотря на сверхвысокие концентрации, невооруженным глазом не определялись. Такая особенность руд в известной мере снижала их качество, но запасы проявлений оказались настолько велики, что специализирующиеся в этой отрасли компании немедленно ими заинтересовались.
Разделяя мысли Гриты, кампиоры все же не отказывали себе в удовольствии развлечься, и порой ставили довольно рискованные опыты, основываясь прежде всего на том, что ввиду отсутствия на Геонисе жизни, здесь уже не было необходимости соблюдать предписанную инструктивами осторожность.
Астьер, например, в попытке сотворить из неживого живое рассеял выявленную Сетой крупную германиевую аномалию.
Не остался в стороне и Снарт. После того как материалы по расшифровке космических сигналов были переданы в ГУРС, он, не желая отставать по масштабности деяний от Астьера, нашел озеро, питающееся термальными источниками, и попытался сварить в нем первородный “бульон”. Конечно же, его затея с треском провалилась. После обработки воды и придонных осадков смесью из якобы стимулирующих преджизненные процессы составов и ускоряющих эти процессы каталтзаторов, большая часть резервуара вместо того, чтобы обратиться в ожидаемые биосовместимые углеродные соединения, переродилась в агрессивную гелеподобную массу. После этого только и осталось, как убраться оттуда подальше. Само же озеро теперь если и можно было сравнить с каким из производных жизнедеятельности, то разве что с особо загаженным шламоотстойником эпохи “черного техногена”.
Шлейсер тоже предпринимал аналогичные попытки, но действовал более осторожно. Он исследовал атмосферные аномалии, а также продукты наземного и подводного вулканизма, в особенности пепловые извержения, гейзеры, фумаролы [109], сольфатары [110], мофеты [111], лахары [112], “курильщики” [113] и другие, сопутствующие вулкано-плутонизму образования, с которыми могло быть связано возникновение и развитие биокосных структур. Обычно свои действия он согласовывал с Гритой, скрупулезно подбирал активирующие природный метаболизм реагенты и старался ни в чем не допускать излишеств.
Но больше всего инициативы исходило от Аины. Пытаясь оправдаться в глазах коллег за опрометчивое заявление, касающееся оживления здесь земных организмов, она не находила себе места, и какие только приемы не использовала для приведения в действие механизма витахимической машинерии.
Если где-то формировался грозовой или штормовой заряд, Аина мчалась к месту разгула стихии. Конечно, Геонис — это не Сципион из небулы Бычья Голова, где прямо на глазах “прорастали” чудовищной силы тлеющие разряды, завершающиеся совершенно фантастических масштабов пробоями. Но кое-что интересное она обнаружила. Прежде всего — это вырывающиеся из недр шаровые молнии черного цвета с пробегающими по поверхности огненными сполохами. Они образовывались в глубинных пластах, где накапливались электрические заряды колоссальной мощности. Черный же цвет их объяснялся налипанием на поверхность “шаров” частиц грунта.
Разговор, состоявшийся с Гритой перед отбытием Аины на орбиту, где в тот раз несла вахту Сета, оставил в душе Аины неприятный осадок.
— В последнее время ты отбилась от рук, — не скрывая недовольства, сказала тогда Грита. — Плановые наблюдения не ведутся. Носишься как угорелая. Скачешь по верхушкам. А результата нет.
— Я верю в правомерность эволюционных законов, — попыталась объясниться Аина.
— У нас другая задача, — глаза Гриты отразили накопившуюся за время бесплодных поисков усталость. — Наша работа должна отражать реальность. Здесь нет жизни, и никогда ее не было.
— Но я всего лишь хочу разобраться в эволюции бесклеточных систем, — возразила Аина.
— Здесь нет механизма, который мог бы обеспечить катализ жизнеструктурных форм, — жестко отреагировала Грита.
— Но он должен быть.
— Как видишь, его нет.
Эта фраза особенно не понравилась Аине. Она поняла: Грита сдалась. Факт разброда мнений стал очевидным. А потому будущее экипажа представилось ей ужасным. Рушилась вера в оправданность миссии, в конце которой на скрижалях истории должны были быть запечатлены их имена. К этой мысли настолько привыкли, что любое упоминание о возможной неудаче следовало расценивать или как внутренний надлом кого-то из них — фартовых кампиоров, баловней судьбы. Или…
После того как слайдер стартовал, время для Аины прекратило бег, но ненадолго. Когда миарт объявил готовность к стыковке с аллоскафом, она уже спрессовала уклад мыслей до необходимой для принятия решения кондиции.
Сета, как всегда, была приветлива. “Ясон” сиял чистотой. Шелест гравистатов привычно напоминал о надежности космоплана. После многодневной скученности в замкнутом пространстве, декоратив аллоскафа казался чуть ли не сказочным убранством. Мягкий свет в каютах и переходах, озонированный воздух, изысканное меню — это и не только это предвещало недельное блаженство в окружении тлеющего среди неисчислимых молекул космоса уюта…
Иной раз воспоминания так одолевали Шлейсера, что вызывали у него раздвоение сознания. В такие минуты он как бы перевоплощался в одного из своих кампиоров, думал не своим умом, смотрел не своими глазами, и все пытался понять их мысли, впоследствии ставшие причиной драматических событий…
…Аина не считала себя сведущей в нюансах молекулярной биологии, но ясно понимала: жизнь — это прежде всего обменный процесс между ее носителем и окружающей средой, кружево витахимических реакций.
Пытаясь еще раз переформатировать свои мысли и обособиться от известных представлений, она еще раз поставила перед собой ряд набивших оскомину вопросов. Что такое исходная система, эволюция которой могла бы привести к возникновению жизни? Какие процессы в коре, атмо- и гидросфере должны отвечать за самозарождение элементов живой материи?
На свой страх и риск Аина поставила задачу в этом разобраться. Но не так, как выстроила бы ход своих рассуждений Грита, а по-своему, с учетом личного опыта и сложившегося представления о природе вещей.