От волнения у нее закружилась голова. «Эх, не надо было отправлять Астьера, — подумала она. — Теперь все что надо можно исследовать и здесь».

При мысли о том, что анализы можно проводить не сходя с места, она хлопнула в ладоши и от избытка чувств рассмеялась. Не теряя времени, метнулась к гибернатору, выхватила из штатива несколько кювет с размножающимися культурами и, распечатывая на ходу упаковку, выскочила из лаборатории.

Аксоль, как обычно, индифферентно катила своей дорогой. Малиновый цвет неба не предвещал перемен. Повсюду та же одинаковая мертвенность, каменные свалы, толпящиеся на горизонте облака. Разве что ветер стал тише, да отдаленные вершины подернулись сизоватой дымкой.

Расставив пробы в тени и на солнце, Грита вернулась — задать работу компьютеру и обработать статистику по стендам. Хотела связаться со Шлейсером, но вспомнив, что он далеко и вряд ли ему сейчас до ее открытий, передумала.

Провозившись около получаса с аппаратурой, она снова выбралась из помещения. К ее удивлению гибридомы сдохли. Обычно они держались три-четыре часа.

Грита расстроилась, но ненадолго. Наверное, не надо было торопиться и следовало более тщательно подготовить пробы к переселению — смягчить так сказать первый, самый болезненный контакт с атмосферой.

Она расконсервировала еще одну партию и отправила ее на адаптацию, но уже соблюдая меры предосторожности. После этого занялась систематизацией поступающих сигналов. Подключила к обработке ПФ-тенденсатор, выделила главное направление развития реакционной последовательности и определилась с ее альтернативными ветвями. Потом ознакомилась с результатами. И надолго задумалась…

В тот злополучный день Астьер с утра находился в прекрасном расположении духа. Близилось время его дежурства на орбите. Шлейсер, отказавшись от вахты, автоматически передвигался в конец очереди. Таково было правило, и никто не собирался его менять. Астьеру, как и остальным, тоже до чертиков надоел Геонис. Особенно изматывали вынужденные стерилизации, которые порой приходилось проводить по несколько раз в день. В отличие от большинства ситуаций, условия здесь были очень тяжелыми — главным образом из-за специфических запахов. Слов нет, КЗУМ — надежный изолятор. Но проводить большую часть времени в скафандре, спать в нем (бывало, на очистку от миазмов сил уже не оставалось), не только утомительно, но и вредно. Об этом знали все. Но по-другому не получалось. С неудобствами мирились, уже оттягиваясь кто как мог во время орбитальных дежурств.

Как только Астьер остался один, он дал волю чувствам и теперь сколько душе угодно мог упиваться свободой. Не теряя времени, он разогнал слайдер до звуковой скорости, быстро достиг пункта назначения, но задерживаться не стал, а заложил круг над шельфовой зоной, безошибочно ориентируясь по лентам течений, которые, зародившись в глубинах абиссали, тянулись к берегу, но там отталкивались прибрежными отмелями и вновь уползали в морскую пучину.

Вот он, первородный мир! Высокое коралловое небо, пусть даже чуждое земной натуре, но не лишенное притягательности; уклад напитанных рудоносными соками недр, сулящий тьму волнующих открытий; непередаваемый словами, но без труда обыгрываемый чувствами колорит первобытного декора. Кажется, еще немного, еще чуть-чуть, и падет заслон густопсовой закоснелости, ограждающий сущее от воображаемого, желаемое от невозможного, а вслед за тем без всякого стороннего указа, выстроится в ясно обозначенную цепь бессистемная взвесь интуитивных позывов. И тогда, в минуту откровения, на смену слепому недомыслию придет понимание извечных истин: откуда и зачем воспроизвелись материя, время, сознание…

Напоследок, вдоволь намотавшись над взбитым с бурунами водным зеркалом, он несколько раз проутюжил дендрит береговой кромки, и только потом приземлился у режимной подстанции.

Волны с мерным рокотом обрушивались на крошечный фрагмент сохранившегося от размыва пляжа. С волнением, больше свойственным стажеру, вглядывался он в доисторический ландшафт. Тут господствовали порядок и пропорции, которые могли быть созданы только природой. Со стороны моря необозримая даль с редкими вкраплениями островов и плавающими на поверхности воды блоками вулканических пемз — продуктами подводных извержений. На горизонте тучи цвета сланца. Со стороны материка: пустыня и до блеска вылизанные песчаными шквалами скалы; кровь небесной подсветки с комьями грузных облаков; в отдалении цепь подозрительно затихших в ожидании очередного катаклизма вулканов. Справа и слева высоченные и отвесные, вздрагивающие под напором прибоя уступы. Под ногами россыпь гранитного крошева и камни, покрытые белесоватыми пятнами минеральных высолов.

Результаты знакомства с накопленной за ночь информацией не только удивили. Они ошеломили. Такого “крепкого” углеводородного “коктейля” Астьеру в условиях внеземелья встречать еще не приходилось.

Первая мысль была — связаться с Гритой. Потом подумалось: «А что, собственно, докладывать?» Сперва надо самому во всем этом разобраться. Собрать данные по атмосфере, воде, грунту. Наконец, сделать предварительные расчеты.

Лирический настрой как ветром сдуло. Первое что бросилось в глаза при подключении стехиометра — жуткая ионизация всего, что только может превращаться в анион-катионные пары. В воздухе витали отрывки соединений, которые в обычных условиях не образуются. Тут были и бензольные кольца, и другие гомологи бензола, и фрагменты насыщенно-ненасыщенных органоструктурных групп, и азот-углеродные сцепы типа дициана, и еще черт знает что. Концентрация их была невелика. Тем не менее этого вполне хватало, чтобы вести уверенную диагностику. Много ионов калия. Но это понятно — кругом граниты. Значит, калий естественно считать продуктом распада полевых шпатов. А их в гранитах больше половины. Но откуда прет хлор? Да и натрий тоже?..

Он дал миарту задание провести спектрозональное сканирование воды. И сразу все понял. Вода, по крайней мере ее поверхностный слой, уже не являлась собственно водой. Это был, как он мысленно скаламбурил: “чистейшей воды” диссоциат. Только сейчас он обратил внимание: по виду вода больше напоминала вспененное молоко или известковый раствор.

Собрав достаточный объем информации, он навел статистику. Ого! Коэффициент конвергенции* (*Коэффициент конвергенции — показатель, характеризующий степень сопоставимости тех или иных величин) атмосферных составляющих равен нулю. «Не иначе как в небесной канцелярии власть переменилась, — подумал он. — Органики, хоть завались. А толку?..» Действительно, в наборе поликомпонентных форм не наблюдалось ничего такого, на чем можно было бы заложить основу упорядоченности, динамичности и структурной организации живого вещества. Шла непрерывная рециркуляция ионов. Они объединялись в нейтральные молекулы, но почему-то снова распадались. Образно говоря, атмосфера “по холодному кипела”. И, похоже, именно поэтому шел синтез веществ, образование которых по известным технологическим схемам происходит лишь при температуре сотни цельсиев. Более того, подбор в общем-то безобидных ионов (если каждый брать по отдельности) грозил обернуться предельно токсичным суррогатом, способным не то что поддерживать, а наоборот уничтожить те жалкие поползновения эволюции, которые могли бы здесь иметь отношение к жизни. В пользу последнего заключения свидетельствовал тот факт, что опытные микроорганизмы погибли буквально через несколько минут после того как были разгерметизированы.

Как только Астьер убедился, что аппаратура исправна и ошибка измерений исключена, он вызвал на связь Гриту.

Выслушав отчет пилота, Грита не стала его комментировать, а распорядилась продолжить маршрут. Верный правилу не лезть без необходимости с вопросами, он не стал ни о чем спрашивать и, не утруждая себя поисками решений, вернулся к работе.

Управился он только к вечеру. Практически во всех пробах отмечалось наличие углеводородов. О результатах наблюдений миарт регулярно докладывал Грите, но ее реакция по-прежнему оставалась неопределенной.