Моряку всегда тяжело видеть гибнущее судно. Тяжело даже и в том случае, когда он сам принимает все меры, чтобы возможно скорее потопить его. Обыкновенно мы это проделывали следующим образом.

Подрывная партия спускалась в машинное отделение и отдавала фланец отливной трубы главного холодильника; через это отверстие вода била фонтаном высотою в 2 человеческих роста и толщиною в человека. Предварительно отдраивались водонепроницаемые двери в кочегарное отделение, так что два самых больших отсека корабля сейчас же наполнялись водой. Вдобавок затоплялись еще 2 меньших отсека ночью подрывными патронами, а днем несколькими снарядами. Через некоторое время судно начинало шататься и крениться. Оно садилось все глубже и глубже и наконец погружалось по фальшборт. Волны начинали перекатываться через палубу- Казалось, будто какие-то невидимые лапы тянут гибнущее судно в пучину, толкают его и кренят, ускоряя гибель. По нему пробегают как бы судороги, дрожь. И если верно, что у каждого корабля есть душа, то это, наверное, ее последние усилия спасти свое обиталище от ужасной гибели. Затем как бы минута оцепенения, после чего носовая часть погружается вниз, корма высоко поднимается вверх, из трубы вылетает последнее облако дыма и пара. Еще несколько секунд корабль остается неподвижным в вертикальном положении, а затем, как камень, идет на дно. Давлением воздуха выбрасывает на поверхность кормовые надстройки и различные деревянные предметы. Последний воздух из отверстий, вентиляторов и люков, с шумом выбрасывает целые фонтаны воды высотой в несколько метров. Вода кипит в водовороте, но скоро и он расходится. Море спокойно, и от погибшего судна не остается ничего. Еще через полминуты, как последнее "прости", из глубины выносит на поверхность обломки такелажа, бимсы, шлюпки и другие деревянные предметы. Длинные деревянные рейки, бревна и рангоутное дерево вылетают из воды в вертикальном положении и, как стрелы из лука, выбрасываются вверх на несколько метров. Наконец последним свидетелем гибели судна остается на поверхности воды громадное масляное пятно и жалкие остатки разбитых шлюпок, какие-то щепки, несколько спасательных поясов и разная мелочь. А "Эмден" уже дает ход и идет в поисках нового рангоута на горизонте.

Команды потопленных пароходов всегда бывали особенно благодарны нам за то, что мы им давали время собрать свои пожитки. Это с благодарностью было отмечено в газетах. Мне кажется, что я не преувеличиваю, если скажу, что в конце 1914 года "Эмден" был самым популярным кораблем в водах Ост-Индии. Да в конце концов англичане и не сочувствовали этой войне. Для них война с Германией отнюдь не была национальной войной. К военным действиям они относились в достаточной степени равнодушно и готовы были аплодировать успехам и друзей и врагов только с точки зрения спортсменов. Так что индийскиегазеты не стеснялись печатать дифирамбы по адресу "Эмдена" и его командира; о деятельности нашей писали легенды; нам посвящали стихи. Наш командир заслужил кличку "gentleman-captain"[* Капитан-джентльмен. (Прим. ред.).], и все газеты писали, что "он затеял крупную игру и играет хорошо".

С пассажирами, которые не причиняли нам особого беспокойства, мы старались обращаться как можно любезнее, всегда шли навстречу их законным просьбам и часто даже жертвовали своими удобствами, чтобы доставить им некоторый комфорт. Я вспоминаю, что при уничтожении одного из пароходов ко мне подошел один англичанин и просил не лишать его самой дорогой для него вещи, единственного его сокровища – мотоциклетки. И мотоциклет этот откопали среди других грузов, а это было не так легко, и на специальном катере отправили на наш "странноприемный дом" к владельцу, который был тронут до слез нашей заботой.

Но я помню одного англичанина, который вел себя совсем иначе. Он считал себя принадлежащим, по-видимому, к какой-то высшей расе. Занимая должность коммерческого агента в Калькутте, он сел на пароход, отходящий в Коломбо, и совершенно для себя неожиданно принужден был расстаться со своей каютой, чтобы переселиться на наш "странноприемный дом". Все его планы, по- видимому, были разбиты. Сам он был в самом отчаянном настроении. Вообще говоря, англичане, почти без исключения, принимают очень близко к сердцу все, что касается "коммерции". Пока мы готовили судно к затоплению, этот джентльмен преспокойно увязывал и запирал бесчисленное количество своих дорогих кожаных чемоданов и баулов и сложил их на верхней палубе. Затем с видом превосходства "гордого сына Альбиона" с трубкой в зубах и с руками в карманах своих дорогих шаровар он поднялся на мостик и стал ходить взад и вперед. Какие полные презрения взгляды кидал он на нас, бедных германцев! О вещах своих он, конечно, и не заботился. Он полагал, вероятно, что в свое время мы явимся к нему за приказаниями и доставим его вещи, куда ему будет угодно. Наконец все пассажиры со своими пожитками съехали с корабля. Все уже было готово к затоплению. И только величественная, полная презрения ко всему фигура "коммерческого агента в Калькутте" продолжала свою прогулку по мостику. Наконец ему предложено было оставить корабль. На это он соблаговолил вынуть из кармана свою руку и величественным жестом изволил указать пальцем на свой багаж. Он полагал, без сомнения, что его высокое положение заставит нас быть особенно предупредительными и особенно бережно отнестись к чемоданам и баулам, на которых прописан полный титул владельца: Traffic Master of Calcutta". К сожалению, команда наша совсем не так поняла его жест; она решила, что он оставляет эти вещи на произвол судьбы и стала бросать их за борт. Поплавать пришлось бы и ему, не поторопись он оставить пароход. Уже последняя шлюпка готова была отвалить. Тогда благородный джентльмен снизошел сначала с высоты своего величия, затем спустился с мостика, схватил последний самый маленький баул и поспешно стал спускаться в шлюпку. Вместе с ним уходили с уже тонущего парохода и наши молодцы из подрывной партии.

Конечно, провизия, принятая мной в Циндао, давно уже окончилась. Но благодаря предусмотрительности англичан, которые имеют на судах громадные запасы консервов лучших английских фирм, мы ни в чем не имели нужды. И должен даже сознаться, что наша команда с большой неохотой исполняла наше прямое назначение: уничтожать неприятельскую собственность на море во всех случаях. Затем могу заявить на основании опыта, что хорошие конфеты, тонкие закуски и деликатесы, вплоть до старых коньяков, прекрасно подходят даже и для командного стола.

Недалеко от Калькутты мы имели несчастье повстречаться с пароходом по имени "Loredano". Если бы даже он и не поднял своего флага, все равно сразу можно было бы догадаться, что это итальянец: так он был грязен. Не имея основания подозревать его в чем-либо, мы даже и не осмотрели его, тем более что в это время как раз были заняты целой партией пароходов, набежавших на нас, и по очереди отправляли их на дно. Покончив с последним, "Эмден" дал ход, и тут мы заметили, что этот "Lorenado" старательно выуживает из воды тюки с чаем, всплывшие с одного из потопленных пароходов. Мы не мешали ему. Но на следующий день мы были раздосадованы, перехватив радио этого нейтрального судна, которое, вопреки всем международным законам, объявляло на весь мир о местонахождении "Эмдена".

В этих местах мы уже оставались достаточно долгое время; пароходов совсем не стало видно, и поэтому командир решил перекочевать на другую сторону Бенгальского залива к Рангуну. Но и здесь нам не удалось встретить ни одного корабля. Позже из газет мы узнали, что здесь повсюду было прекращено всякое коммерческое движение из опасения встречи с "Эмденом". За все это время мы встретили лишь норвежский пароход, который принял на себя оставшихся у нас пассажиров с последних потопленных кораблей и таким образом избавил нас от беспокойных гостей.