Данное в законе определение умысла ориентировано на преступления с материальным составом, и желание связывается в нем только с общественно опасными последствиями, в которых воплощается причиняемый объекту вред. Однако в Уголовном кодексе РФ большинство составов преступлений сконструированы по типу формальных, поэтому последствия лежат за пределами их объективной стороны и не могут быть предметом ни интеллектуального, ни волевого отношения. В преступлениях с формальным составом признаком объективной стороны, воплощающим общественную опасность деяния, во всех случаях является само запрещенное законом действие или бездействие. Поэтому в формальных составах волевое содержание умысла исчерпывается волевым отношением к самим общественно опасным действиям (бездействию). Например, «согласно диспозиции ст. 129 УК РФ уголовная ответственность за клевету наступает в том случае, если виновный заведомо осознавал ложность сообщаемых им сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию, и желал их совершить»[131] (курсив мой. — А. Р.). Аналогично насильник, осознавая, что вступает в половое сношение с женщиной вопреки ее воле посредством применения насилия, во всех случаях желает совершить действия, обладающие именно такими социальными свойствами. Следовательно, при совершении преступлений с формальным составом волевой элемент умысла всегда заключается в желании совершить общественно опасные действия, запрещенные уголовным законом, то есть он может быть только прямым.

Конструкция умысла в преступлениях с формальным составом как сознательно-волевое отношение именно к действиям (бездействию) постепенно внедряется в уголовное законодательство. Так, в ст. 24 УК Республики Беларусь, которая называется «Вина в преступлении, не связанном с наступлением последствий», закреплено положение, что «в преступлении, для наличия которого не требуется наступления общественно опасных последствий, форма вины устанавливается по отношению лица к общественно опасному деянию». В части 2 этой статьи сказано: «Преступление признается совершенным умышленно, если лицо, его совершившее, сознавало общественно опасный характер своего действия или бездействия и желало его совершить», то есть предметом желания является само общественно опасное деяние, а единственно возможным видом умысла в таких преступлениях УК Беларуси считает только прямой умысел[132].

Помимо содержания важным показателем прямого умысла является его направленность, которая во многих случаях определяет квалификацию преступления. Под направленностью умысла понимается мобилизация интеллектуально-волевых усилий виновного на совершение деяния, посягающего на определенный объект, совершаемого определенным способом, причиняющего конкретные последствия, характеризующегося наличием определенных смягчающих и отягчающих обстоятельств. Учитывая значение направленности умысла для квалификации преступлений, Верховный Суд РФ неоднократно подчеркивал необходимость ее установления по конкретным делам. Так, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указала, что деяние не является преступлением, если умысел лица «после приобретения маковой соломки был направлен (курсив мой. — А. Р.) на доставку ее к месту своего жительства для личного пользования»[133]; что убийство может быть квалифицировано как совершенное с особой жестокостью, если умысел виновного был направлен на причинение, в частности, особых страданий близким потерпевшего[134]; что убийство может квалифицироваться по п. «а» ч. 2 ст. 105 УК только при условии, что умысел был направлен на лишение жизни именно двух лиц (смерть обоих охватывалась единым умыслом)[135]; что хищение квалифицируется как кража или грабеж в зависимости от направленности умысла на изъятие имущества тайным или открытым способом[136].

Об определяющем влиянии направленности умысла на квалификацию преступления наглядно свидетельствует следующий пример.

Р. и К., договорившись об ограблении потерпевшей, обманным путем проникли в ее квартиру, где К. стал избивать потерпевшую, требуя выдачи денег и ценностей, а Р. стал обыскивать квартиру. Затем К., продолжая требовать выдачи денег и ценных вещей, стал сдавливать шею потерпевшей матерчатой удавкой. В процессе удушения у потерпевшей произошел сердечный приступ, от которого наступила смерть. После этого нападавшие завладели деньгами и ценным имуществом потерпевшей.

Президиум Верховного Суда РФ, отклоняя протест заместителя Генерального прокурора РФ, признал правильным осуждение К. по ч. 1 ст. 109 УК РФ (помимо ответственности за хищение), подчеркнув, что неоднократное сдавливание шеи потерпевшей имело целью понудить ее к выдаче денег и ценностей, поэтому умысел не был направлен на лишение жизни, хотя К. должен был и мог предвидеть наступление такого последствия своих действий, то есть причинил смерть по неосторожности[137].

Направленность умысла является тем показателем, который определяет не только квалификацию преступления, но и вид умысла. Между тем в теории уголовного права данная функция умысла явно недооценивается. Это проявляется в том, что при определении вида умысла и раскрытии его содержания в конкретном составе преступления комментаторы механически используют законодательную конструкцию умысла, ориентированную на преступления с материальным составом, и делают вывод, что преступление может быть совершено как с прямым, так и с косвенным умыслом. Такой подход оправдан лишь в тех случаях, когда предусмотренные законом последствия являются тем объективным признаком состава преступления, в котором в концентрированном виде воплощается общественная опасность описанного в законе деяния (как, например, при убийстве, заражении ВИЧ-инфекцией, нарушении правил охраны окружающей среды при производстве работ и т. п.). Такие преступления можно условно именовать преступлениями, состав которых является материальным по существу. В них действия сами по себе, в отрыве от предусмотренных диспозицией уголовно-правовой нормы последствий, не обладают свойством общественной опасности в уголовно-правовом смысле. Однако во многих случаях юридическим признаком, концентрирующим общественную опасность деяния, являются не указанные в диспозиции уголовно-правовой нормы последствия, а сами запрещенные уголовным законом действия. Последствиям же законодатель придает значение признака, отграничивающего преступление от иных правонарушений, либо квалифицирующего признака, выполняющего функцию дифференциации наказания. А в некоторых случаях указание на последствия выглядят вообще ненужными, поскольку они неотделимы от действий и составляют их неотъемлемое качество (например, указание на то, что разглашенные сведения, составляющие государственную тайну, стали достоянием других лиц (ч. 1 ст. 283 УК), поскольку именно в этом и заключается сущность разглашения сведений; ссылка на то, что неправомерный отказ должностного лица в предоставлении собранных в установленном порядке документов и материалов, непосредственно затрагивающих права и свободы гражданина, должны причинить вред его правам и законным интересам (ст. 140 УК), поскольку указанные права и интересы нарушаются самим фактом отказа в предоставлении требуемой информации, и т. д.). Такие преступления можно условно обозначить как преступления, состав которых является материальным по конструкции, поскольку они ничем не отличаются от таких, например, преступлений, как нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (ст. 136 УК), нарушение неприкосновенности частной жизни (ст. 137 УК), нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений (ст. 138 УК), нарушение неприкосновенности жилища (ст. 139 УК), которыми точно так же нарушаются права и законные интересы граждан, хотя на это в диспозиции статьи УК прямо не указывается.