Автор статьи ставит перед собой более скромные задачи. Во-первых, уточнить списочный состав саратовских воевод (комендантов) рассматриваемого периода. Для Саратова XVII века такая работа была проделана А.А. Гераклитовым^{308}. Для первой половины XVIII века, когда Саратов выдвинулся в число значительных по населению и экономике городов России, важность такого поиска очевидна.

Во-вторых, имеющиеся в моем распоряжении документы позволяют раскрыть особенности деятельности отдельных администраторов. В частности, коменданта Дмитрия Ефремовича Бахметева (1714–1721) и воеводы Ивана Алексеевича Казаринова (1752–1757). Сохранившиеся следственные дела этих саратовских администраторов дают весьма колоритный, хотя и несколько односторонний материал для характеристики воеводской практики, службы и жизненных интересов провинциального дворянина в окраинном волжском городе.

Обращение к документам о строительстве воеводских домов в Саратове середины XVIII века позволяет выделить некоторые черты материального благосостояния, быта и повседневной жизни воеводской администрации.

Изучение местного управления в России первой половины — середины XVIII века имеет давнюю историю и позволяет в общих чертах представить эволюцию воеводской должности в этот период^{309}. Хотя городская реформа 1699 года лишила воевод финансовых и судебных полномочий в отношении посадского населения, они сохраняли в своих руках военную, административно-полицейскую, а частично финансовую и судебную власть над населением города и его округи. В окраинном городе-крепости эта власть могла быть практически неограниченной. Губернская реформа 1708–1710 годов переименовала городских воевод в комендантов. Последние назначались бессрочно. Они были поставлены в зависимость от губернаторов, но к ним в связи со сломом приказной системы перешли дополнительные судебные полномочия. В ходе реформ 1719 — начала 1720-х годов еще больше укрепилась власть губернаторов и воевод провинций. Были подтверждены права городских магистратов. Была предпринята попытка создать ведомственную вертикаль судебной и финансовой власти. Проводились, хотя и очень ограниченно и непоследовательно, принципы разделения и выборности местных властей. Однако в обстановке административных перемен, постоянной военной угрозы и непрекращающихся разбоев роль комендантов в жизни города едва ли уменьшалась.

«Контрреформа» 1727 года восстановила власть воевод в городах и уездах, сосредоточив в их руках все ветви управления и поставив под их контроль городские магистраты. Обязанности воевод были расписаны в «Наказе…» 1728 года^{310}. Воеводы назначались исключительно из дворян в офицерских чинах. Лишь воеводы крупных городов получали жалованье, остальные местные управленцы должны были довольствоваться «от дел». В 1730 году было принято решение о двухлетнем сроке воеводских полномочий, но на практике это узаконение не соблюдалось, и указ 1745 года повелевал «воеводам быть непременным, пока он умрет или впадет в какие подозрения»^{311}. В 1760 году Сенат предписал менять воевод через каждые пять лет.

Есть основания утверждать, что воеводская должность в Саратове в рассматриваемый период имела свою специфику. В начале XVIII века саратовские воеводы находились в ведении приказа Казанского дворца, с 1710 года коменданты Саратова подчинялись казанскому губернатору, а с 1717-го — астраханскому. С 1728 по 1739 год в связи с эпидемией чумы в низовьях Волги Саратов был временно приписан к Симбирской провинции Казанской губернии. Саратов, хотя и назывался уездным городом, официально такого статуса в рассматриваемый период не имел[65], как не имел и стабильной крестьянско-помещичьей округи. Население города и окрестностей отличалось социальной пестротой и текучестью. До строительства Царицынской укрепленной линии (1718–1720), да и позже, в Саратовском Поволжье сохранялась опасность набегов кочевников. В весеннее и летнее время Саратовское левобережье было местом, где кочевала большая часть калмыцких улусов. В последнее десятилетие петровского царствования и в 1730-е годы Саратов выделялся из среды периферийных городов тем, что исполнял роль своеобразной калмыцкой «столицы». В связи с этим на саратовских комендантов и воевод возлагались дополнительные обязанности, и подчинялись они не только губернатору, но и Коллегии иностранных дел. Вопрос о назначении саратовского коменданта решался на высоком уровне. Так, например, в 1725 году Верховный тайный совет решал участь известного администратора, бывшего до того астраханским губернатором, — Артемия Петровича Волынского: быть ли ему у «калмыцкого дела» и жить в Саратове или управлять Казанской губернией^{312}. В 1727 году подполковник Василий Пахомович Беклемишев назначался воеводой в Саратов специальным решением Верховного тайного совета^{313}.

Как крупный волжский город, близкий по численности населения к Астрахани, Симбирску, Нижнему Новгороду, Саратов после 1727 года управлялся воеводами в звании подполковника и полковника, что также было редкостью среди городовых воевод. Можно предположить, что они получали жалованье наряду с провинциальными воеводами полковничьего ранга (300 рублей)^{314}. В 1750 году саратовский воевода получал 441 рубль 6 копеек в год, и только в 1752-м ему было положено содержание «прочим не в образец» — 1200 рублей^{315}. Военное значение города зависело от политической обстановки в Нижнем Поволжье: в 1704 году гарнизон Саратова насчитывал 661 человека^{316}; в 1727 году в связи с обострением отношений с калмыками предлагалось «в лутчую оборону и преуспеяние и калмыкам в страх всегда стоять при Саратове» Астраханскому драгунскому полку^{317},[66] но на деле при воеводе состояли 900 казаков^{318}; в 1738 году здесь числилась лишь одна рота в 85 человек пехоты и 63 казака^{319}, а в 1740 году в команде воеводы состояло 300 волжских и хоперских казаков^{320}. В 1747 году в Саратове числились 202 казака и еще 150 были определены к соляному делу^{321}. Даже после создания Царицынской укрепленной линии и расположения там Ростовского драгунского полка опасность калмыцких набегов не исчезла: «от калмык беспрестанно подбеги бывают для отгону табунов и скота» (1727), калмыки поступают «яко сущие неприятели, грабят и бьют людей в смерть» (1728). К калмыцким набегам иногда добавлялись нападения киргиз-кайсаков (казахов). Саратовский воевода жаловался: «киргиз-кайсаки […] верст в 100 идущим из низовых городов российским людям на реке Волге чинят великие разорения и нападения, и для поиска над оными кайсаками, за малолюдством, послать некого» (1740)^{322}. Охрана Волжского пути постоянно была в поле зрения саратовских воевод. Им часто поручалась закупка лошадей и верблюдов для армии^{323}. В 1730-е годы в Саратове ежегодно закупалось лошадей для драгунских полков на сумму более 7 тысяч рублей^{324}.