Глава 5. Грациано Малли

Иногда Дэй приходил в себя. Стоило разлепить глаза и попытаться разглядеть хоть что-то сквозь мутную пелену, он видел перед собой Лисс. Её лицо было то встревоженным, то расслабленным и успокаивающим. Она поила его горячим отваром из горьких трав, что-то говорила. Жар лихорадки мешал Дэю разобрать слова, мешал даже пошевелиться. Все сознание заполнилось тенями, обрывками воспоминаний, прерываемыми лишь редкими приступами кашля.

Моменты бодрствования, поначалу короткие и почти неразличимые, удлинялись с каждым разом. Наконец, наступил момент, когда Дэй проснулся и почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы оглядеться.

Он лежал на соломенном тюфяке в подвальном закутке, занавешенном грубо сшитыми кусками мешковины, из-за которой пробивался слабый свет. Рядом, на сыром полу, лежали такие же самодельные матрасы, служившие Падальщикам кроватями. Сейчас общая спальня была пуста и Дэй растерялся, не найдя возле постели своей спасительницы. Он осторожно ощупал горло — воспаление будто бы пропало. Выцветший шейный платок обнаружился на перевёрнутом ящике, стоящем рядом. Там же была гнутая оловянная миска из которой Лисс поила его в бреду.

Привычными движениями завязывая платок, Дэй понял, что ящики, обычно встречавшиеся на овощном рынке в Гоббс-Корте, заменяли обитателям подвала прикроватные тумбочки — они стояли рядом с каждым спальным местом. Там Падальщики хранили свои скудные пожитки.

Любопытно было бы узнать, что именно они в них прятали… Но Дэй сумел подавить подобное желание. Это вряд ли привело бы его к изобретению, а вот проблем прибавило бы наверняка.

Он попытался встать. Ухватился за трубу, проходящую по стене позади и с усилием подтянулся. Плохо закреплённая труба дёрнулась и загудела, передавая возникшую вибрацию дальше по соединениям. Обессиленно выдохнув, Дэй рухнул обратно — перед глазами все плыло.

В ответ на шум послышались шаги и занавеска отодвинулась — за ней стоял мелкорослый паренёк лет четырнадцати. Он был одет в холщёвую куртку и кепку, из тех, что выдавали в работных домах Марлоу, но несмотря на это, не выглядел измученным фанатиком. Веснушки и курчавые светлые волосы придавали ему озорной вид.

Кажется, Морт называл парня «Олди». Он посмотрел на Дэя и, убедившись, что гость пришёл в себя, дружелюбно улыбнулся.

— Не пытайся пока вставать, Лисс строго запретила, — сказал он. — Можешь звать меня Джошуа. Я тоже из Падальщиков. Как твоё горло?

— Вроде бы в порядке, — осторожно проговорил Дэй, опасаясь снова услышать хрипы. Голос прозвучал слабо, но здоро́во.

— Это все те странные травы Лисс. Возилась с тобой как кошка с котёнком, дни и ночи напролёт. Орала на нас почём свет стоит, не позволила Крису тебя выгнать. Сказала, что теперь ты — её личная проблема, — сообщил Джошуа. — Сейчас она работает. Разводит богатеньких простаков, притворяясь цветочницей.

— Как это — разводит? — насторожился Дэй. Доброжелательность нового знакомого казалась подозрительной, равно как и бескорыстность Лисс.

— «Благородный сэр, купите цветок для своей дамы. Порадуйте букетом достопочтимую леди», — передразнил Джошуа тоненьким голосом, подражая девчачьей жеманной манере. — А сама — декольте расшнурует поглубже, грудь выпятит, глазками сверкнёт — и нет больше у мусье кошелька, а то и золотого колечка. Лисс это умеет. Богатеи даже не замечают пропажи. А когда хватятся — её уже и свет простыл.

— Хорошая тактика, — сказал Дэй, позволив себе усмехнуться. — Сколько же я здесь пролежал?

— Без малого два дня, — пожал плечами паренёк. — Здорово достал всех своим кашлем, спать было невозможно. Мэри не раз порывалась тебя пристрелить, но тут уже Морт вмешался. Думаю, у него на тебя есть какие-то планы. Ты жил у газоперерабатывающего завода, в конце Коук-стрит?

— Почему ты так решил? — спросил Дэй, напрягаясь. Около этого завода, низкого и обшарпанного, он обретался последние полгода. И никому не говорил о комнатке с заколоченными окнами, находящейся на первом этаже заброшенной ночлежки. Разнюхай эту информацию его преследователи… Кто знает, как долго ему оставалось бы после этого жить.

— Твой кашель, — сказал Джошуа. — И жар. И лихорадка. Я такое уже видел. Как-то я нанялся посыльным в лечебницу Кади, так у него была тьма обитателей с Коук-стрит. И все — с такой же болезнью. Тогда-то их ночлежку и прикрыли. Жить там нельзя — слишком близко к заводу. Он старый и трубы у него худые, дым распространяется быстро. Сернистый водород, значит, они там сжигают — двуокись серы с дымом выделяется. Ты это вдыхаешь долгое время — и вот они, симптомы. Сказал об этом доктору Кади, а тот меня и вышвырнул.

— Двуокись серы? Звучит серьёзно, — хмыкнул Дэй.

Он прекрасно понимал, что Джошуа Олди, по всей видимости, жил в этом подвале уже давно, а потому чувствовал себя здесь как дома. Паренёк не скупился на эмоции и казался любителем поболтать, но разделить его желание было сложно. Дэй считал подозрительность и осторожность необходимыми качествами, чтобы уцелеть в Старом центре Коры. Не говори лишнего, веди себя тихо — проживи ещё один день.

— И чем мне это грозит? — спросил он, понимая, что Падальщик ждёт от него именно этого вопроса.

— У тебя лёгочная болезнь, и воспаление глаз, приятель, — сказал Джошуа. — Все это излечимо, пока что. Я многого нахватался от доктора Кади, но ещё больше — выяснил сам. Травы нашей цыганочки немного помогли, однако кашель вернётся, если не принять меры.

— Какие меры?

— Не знаю, могу ли я об этом говорить, — нахмурился паренёк. — У меня возникла идея кой-какого устройства, оно должно помочь. Но Морт из меня всю душу выбьет, если я затею работу без его позволения. Он вернётся вечером, вместе с Лисс и остальными. Там и потолкуем. А пока — отсыпайся.

После того, как Олди скрылся за занавеской, Дэй послушно откинулся на соломенный матрас. Перспектива провести в этом подвале ещё один день не очень радовала. Будь у него силы, Дэй уже сегодня выяснил бы все, что ему необходимо насчёт изобретения, а затем свалил обратно в свой Феттер-Вуд на окраине города. Там он жил четыре года назад, до того, как оказался здесь, в Старом Брайпорте. Хотел по-быстрому разобраться с делами отца и не подозревал, что поиски так затянутся.

Время шло медленно. От скуки разглядывая сеть прохудившихся труб под низким потолком и отсыревшую, плесневелую штукатурку на стенах, Дэй прислушивался к звукам, доносящимся из основной части подвала. Где-то там, за занавеской, мерно бряцали металлические детальки, словно их упорно прилаживали друг к другу, помогая молотком и отвёртками. Олди что-то мастерил. Отец сказал бы, что у этого паренька есть явные задатки, чтобы стать изобретателем — тот разбирался в механизмах и в химии. Интересовался наукой, несмотря даже на бедное происхождение.

Дэй усмехнулся — он никогда не услышал бы таких слов от отца про самого себя.

Потрескивали дрова, пахло варёной морковью — значит, у Падальщиков в подвале имелся очаг. Желудок привычно отзывался на запах еды тянущей болью. Аристократы считали, что человек не способен прожить без еды дольше недели, но Дэй был готов поспорить с этим утверждением. Он привык закрывать глаза на потребности своего организма. Иногда, чтобы насытиться, ему хватало пары пригоршней воды и куска чёрствого хлеба.

«На голодный желудок соображаешь яснее», — думал он. — «А у богачей от избытка жратвы даже мозг жиром заплывает».

Ближе к вечеру начали возвращаться Падальщики. Они не совались в общую спальню, и Дэй был этому рад. Он ждал Лисс. Она должна была ему все объяснить.

Невольно вслушиваясь в разговоры обитателей подвала, он вдруг осознал, что даже после краткого знакомства хорошо запомнил их имена и манеру речи. Так, холодный и высокомерный голос выдавал парня по имени Крис, звонкий и весёлый голосок принадлежал, конечно же, Олди, а хрипло и низко звучал тембр некрасивой мадемуазель с пистолетом. Кажется, Мэри, так её звали. Среди них затерялся ещё один голос, очень уж детский. Он с лёгкостью мог принадлежать малышу лет пяти.

Все хвастались сегодняшними приключениями на улицах города и добычей — едой, деньгами и украшениями. Падальщики промышляли грабежом и обманом, как и многие бедняки, потерявшие надежды. Особо предприимчивым нищим девушкам было попроще — у них всегда находилось то единственное, что можно выгодно продать.