— Прекрати, Михаил. Насчет бала решили. Теперь — профессия. — Заговорил папа.
— Пение. Для начала сопровождаю вас на гастролях. Вы даете мне возможность выхода на сцену. Представляете как дочь, подающую надежды. Я гениально исполняю, и со мной заключают контракт.
— Ой-ой-ой, мы согласны на протекцию! Но это недостойно и нечестно по отношению к тем, у кого мама и папа не так знамениты.
— Согласны. Достойно. Честно.
— Это тоже решили. На зимний сезон тебя заявляем. Пока берешь уроки у Марии Генриховны. Я договорюсь завтра и оплачу.
— Викочка, тут такое дело… я думаю, что ты уже в состоянии обсудить твое отношение к молодому графу. Нужно окончательно закрыть этот вопрос. Ты должна разобраться в своих чувствах. — Огорошила меня мама.
Я опешила. Родители смотрели совершенно серьезно, брат… Брат не считается.
— Вы о чем это? Я думать о нем забыла. Он вообще в другом мире остался. Что тут обсуждать?
— Девочка моя, неужели ты осталась совсем равнодушной к вашему поцелую?
— Мама, к какому нашему?! Он чуть не раздавил меня, закрыл рот и нос прижал. Да я чуть не сдохла! Брат — свидетель.
— Вика, следи за своей речью.
— Извини, мама. А ты прекрати ржать! — Я честно не понимала к чему этот разговор.
— Я думаю, Виктория, что мальчик действительно тебя любит. Как бы не получилось так, что ты совершила огромную ошибку. Видишь ли, не все так просто с этим предназначением.
— Мама, когда меня насиловали, ломали руку и лицо, он развлекался с очередной блондинкой. Какая любовь?
— Как ты можешь знать это?
— Да я прямо ему об этом сказала и он не отрицал.
— Мелкая, ты закатила ему сцену ревности? — Веселился брат.
— Я отказала ему во взаимности и аргументировала свой отказ.
— Викочка, а он после этого не говорил больше с тобой о своих чувствах?
— Ну, я же тогда рассказывала… Или нет? Говорил раз десять, что любит. Что недостоин меня и ему достаточно будет просто смотреть на меня, если я не хочу с ним общаться. Как я утром чай пью — смотреть и гоняют меня как…это — на лошади. Что во мне вся его жизнь. Что я чиста и прекрасна, как первый снег и просил не отвечать сразу отказом, а дать ему хоть несколько часов надежды до конца бала. — Мой голос становился все тише и тише. — Говорил, что умрет за меня, что боготворит, что глаза, как грозовое небо и что глаза целовать, и в руках меня держать… и что о любви молит. На колене стоял. Локон насильно срезал и целовал его. Мотыльки… показывал.
Брат выдохнул с завистью:
— Силен, бродяга. Нужно взять на вооружение, хотя-а… если не подействовало…
Мама печально смотрела на меня:
— Бедный ребенок, так страшно ошибся, как же он теперь…
— Мама, он не ребенок. Ему лет тридцать. Я знаю, что ему нужно было от меня: он меня уговорит, женится, наделает детей. Отец перестанет его доставать, занявшись внуками, и не лишит титула и наследства. А сам он спокойно с блондинками…
— Мама, папа, как вы могли родить такую дуру?! Лучше бы остановились на мне. Ты что, серьезно думаешь, что ради банальных бабок взрослый серьезный мужик на виду у всей страны станет ползать на коленях и молить о любви? Ты когда повзрослеешь? Что он, действительно, в тебе нашел? — Брат подозрительно прищурился. — Ты пела ему?
— Ничего я ему не пела! Делать мне больше нечего! Он сам случайно услышал, и на балу — тоже не ему!
— Что. Ты. Пела?
— Колыбельную из «Баллады» и «Белую акацию», — раскололась я.
— Мать! Отец! Да она злонамеренно совращала его! В тебе только и есть, что голос. Куда ты его высунула? Влюбился он, это точно и я сейчас не шучу. У тебя нет сердца! Зашить бы тебе твой рот.
— Викочка, а как выглядит мальчик?
— Мама, я уже говорила — он давно не мальчик. Здоровенный детина, военный. Черные волосы и карие глаза. — Я посмотрела на всех своих по очереди, и мне стало стыдно. Они болели за меня, хотели разобраться во всем, я не была им безразлична, и чувства мои тоже. — Необыкновенно красив, мама, просто ослепительно. Я рядом с ним, как Жучка из будки.
Настроение стремительно портилось, я боялась расплакаться.
— Вот почему ты ему не поверила. — Прошептала мама.
— Мамочка, поверила, не поверила — сейчас уже не актуально. Поезд ушел. Ты чего добиваешься вообще? Вы все? Чтобы я вдруг резко осознала, что люблю его, что совершила ошибку и что? Всю жизнь хранила ему здесь верность и плакала в подушку? Смысл? Ну, просто допустим — лохонулась я…мама, я слежу. Не беспокойся, я могу соответствовать, если в этом возникнет необходимость. Ты бы слышала, как я там язык и мозг выворачивала, и ни разу не прокололась. Никто не усомнился в моем высоком происхождении — ни прислуга, ни король. На роялях играла, романсы пела, полонезы танцевала, на лошади боком ездила в амазонке с хвостом и шляпе с вуалями. Брат, возьмешь меня на выездку? Я там класс покажу.
— Ты меня не брала к актрисулям на открытые прогоны. Так что…Не истери, сестра, это не твое. Мама, отец, можно я расскажу? Ага.
И рассказал…