— Теперь я знаю, что значит посиделки. Не удивительно, что это понравилось всем. Я с удовольствием принял бы участие. Но вы правы, Наташа, без меня все чувствовали себя свободнее. Песня красивая. И тоже танцевать хотелось, но боялся помешать. Так у вас всегда, или только сегодня? — обратился он ко мне.

— Сегодня было особенно весело. А вы давно тут?

— С самого начала. Раян подсказал, где я могу спрятаться, чтоб ничего не пропустить. Не сердитесь, Наташа, он не мог отказать командиру.

— А когда вы приехали?

— Вечером, темнело уже. Все, как раз, собирались здесь. Я остановился в доме охраны. Открытое окно выходит прямо сюда. У меня была еда и развлечение. Я очень хорошо отдохнул. Спасибо всем, — он слегка поклонился, улыбнувшись, остальным артистам.

Напряжение спало. Народ загомонил, засмеялся. Стали расходиться. Он сидел молча. Выражения его лица не было видно, только контур.

— Спокойной ночи, — я встала, чтобы уйти.

— Наташа, я не могу без вас. Мне плохо и одиноко, я постоянно вспоминаю, что вы сказали, как смотрели, как мы ругались. Теперь буду вспоминать, как вы танцевали, смеялись.

— Бывает, ваша светлость. Пройдет со временем. Извините, поздно уже.

Я не знала, что еще сказать, было страшно неловко. Оглянулась — все, кто не успел уйти, замерли, слушая, о чем мы говорим.

— Постойте. Задержитесь немного, — герцог сделал движение, пытаясь взять меня за руку.

— Мне опять уйти в лес? Вы не оставите меня в покое? Да, ваше сиятельство? Не успокоитесь, пока не добьетесь своего? Я ведь объяснила вам, что никогда не стану вашей любовницей. Довольствуйтесь теми, кто у вас уже есть.

— А женой, Наташа? Вы бы стали моей женой? — тихо спросил герцог.

— Извините, нет. — Говорить о таких вещах прилюдно было немыслимо.

— Почему?

— Потому. Вы сами знаете — почему. К чему этот разговор вообще? Вы что, как-то испытываете меня? Я сделаю свою работу, не переживайте. Для этого мне не нужен мужчина. Мой дар отличается от дара Мари и Галы. У меня уже получается. Вы бы поинтересовались у Раяна. Я не хочу продолжать этот разговор, извините.

— Мне уже все равно — получается у вас или нет. С некоторых пор это перестало иметь значение…

Я не слушала его больше, уходила к дому. Обсуждать такие вещи при посторонних, по меньшей мере странно. Что он, не понимает, что даже если бы я хотела что-то уточнить, выяснить, я не могу делать это при стольких свидетелях. Например, у них что, принято двоеженство? Если ему все равно, получается у меня или нет, что — он согласен и дальше обслуживать Галу? Меня раздражало и утомляло его упрямство, какое-то топтание на одном месте. Как я мечтала, чтобы он оставался просто работодателем.

— Он отложил помолвку, деточка, зря ты так с ним, — укорила Марашка.

— А я должна была об этом догадаться? Что я должна была думать, что он предлагает мне стать второй женой?

— Да что ты? Двух жен не берут, не положено.

— А я знаю, что тут у вас положено, а что не положено?

— Ну, теперь знаешь же.

— Марашка, не надо. Отложил же — не отменил? Что изменилось? Она в запасе. Гала никуда не делась. Сколько там остальных и как с ними дела — не известно. Это все противно, гадко. И мне не нужно. Хоть вы объясните — что ему надо? Я ничего не понимаю. Что за представление перед всем отрядом? Я не могу думать о работе — я думаю, как сделать, чтобы он отвязался от меня. Человек не понимает слов, я пыталась бежать от него — он не делает выводы. Что мне еще сделать, чтобы меня услышали? Убить себя? Не изводите хоть вы меня, пожалуйста. Что он сюда мотается? Сил уже нет.

— Сама не думала, что все так вот… Видно полюбил, деточка, все поняли кроме тебя.

— Ага, и узнаю я это от вас. Бред. Когда любят, ведут себя иначе.

— Как я должен вести себя, Наташа? Как себя ведут, когда любят? — неожиданно раздалось от подножья лестницы.

— Вы?! Вы шли за нами и подслушивали? Ну и…тем лучше.

Я пыталась открыть дверь в свои комнаты. Он подошел и помог мне. Оглянулся и сказал: — Оставь нас, няня, мы просто поговорим.

Не обращая внимания на мое сопротивление, завел в спальню и усадил в кресло. Зажег толстую вечернюю свечу щелчком пальцев. Сел в кресло напротив.

— Ты права, Наташа, я не знаю, как себя вести. Я долго не понимал, что со мной происходит. Почему меня так тянет к тебе. Думал, что просто ты другая и это что-то новое для меня. Боролся с собой. Понял после той ночи. Мы ругались, а меня распирало от счастья. Мне нужно было понять и я ушел. И понял… что теряю… что в той комнате осталось все, что мне нужно в жизни. Шаг за порог — и чувство утраты, упущенных минут счастья.

У меня трудная ситуация. Договор о помолвке заключен задолго до твоего прибытия в наш мир. Просто разорвать его, опозорив не виноватую ни в чем девушку, я не могу. Нужно искать способ… я его пока не знаю. Да и нужно ли? Тебе ведь я безразличен? Ты сказала, да я и сам вижу. Был один момент, когда мне показалось…просто показалось. Когда я вернулся тогда. Я после того тянул с приездом сюда, откладывал. Боялся увидеть, что ошибся. Правильно боялся.

Гала… За три года, пока я завишу от ее прихоти, я возненавидел не только ее, но и саму близость. Отдалился ото всех. Но я молод, Наташа, и этот раз-два в месяц… да, устоять невозможно, тело реагирует, требует, предает. А я ненавижу тогда и ее, и себя. Сейчас она переключилась на брата. Он не против. Но в любой момент … Я откажусь, Наташа, если у меня будет хоть маленькая надежда. Раян известил меня о твоих успехах. Я боюсь поверить в это, сейчас там все перепроверяют, изучают. Это было бы спасением. Твой дар отличается, да, ты права. Если бы ты согласилась вернуться в столицу, там у меня работает целая команда, было бы проще, легче выяснять, планировать. Но ты не захочешь, да? Потому, что там я…

— Не только. Меня ненавидят там все. Натан, Назар — это точно. Как будто я виновата в чем. Натана просто корежит от ненависти, я не могу видеть эту его издевательскую гадкую улыбочку.

— Ну да, Натан… У него сейчас период отрицания. Я уже прошел это. Он тоже скоро поймет, что бороться бесполезно и будет смотреть на тебя больными глазами. Назар сильнее, он смог переломить себя, понял все про меня раньше, чем я сам. Он не станет бороться за тебя. Весь отряд, Наташа, весь отряд тогда…больше или меньше…Сейчас все горой за тебя. Я думал — это какой-то приворот, как у тебя получилось? Поручил, проверяли вероятность воздействия. Прости.

— Бред.

— Да, бред… Я вот сейчас понимаю, что пора уходить. И не могу, просто не могу себя заставить. Завтра опять ты будешь отворачиваться, уходить, говорить «ваше сиятельство», вокруг всегда кто-то есть. Я не выдержал сегодня, тебя же не отловить одну никак… мне было все равно, кто там. А ты не могла при них прогнать меня, просто вынуждена была слушать и я смог сказать хоть что-то. Я не узнаю сам себя… Боюсь, ловлю малейшие перепады твоего настроения, выражение лица. Боюсь, все время боюсь. Что ты исчезнешь… Не убегай больше, тебе ничего не грозит, куча влюбленных мужиков просто будет ходить вокруг, страдать молча… Смешно, да?

— Да уж, смешно. До колик. Скорее — странно, очень странно.

— Скажи… Нет, просто поговорим… А если выйти в сад, просто погулять перед сном? Расскажешь про грибы, как успехи в верховой езде, что еще?

— Скоро утро.

— Ну да, утро… Я и сам засыпаю уже и понимаю, что спать нельзя, нужно из этой ночи выжать все, что можно… Наташа, ты разрешишь? Волосы… я просто прикоснусь?

— Нет. Идите уже…иди. Пора давно. Сколько можно? — я отвернулась.

— Ага, иду уже. Правда, пора. А если…просто Зодар?

— Зодар уже есть. Дар, ладно?

— Дар… Да, так лучше… — улыбался светло, сонно, — сплю совсем, скакал весь день.

Он устало встал с кресла, пошел к двери. Открыл, остановился. Тихо спросил: — Наташа, мне показалось тогда?

Я не смогла заставить себя ответить. Та симпатия, теплота, сочувствие точно не были любовью. Возможно, началом ее, намеком на ее возможность. Но те его слова, когда меня нашли, когда он вез меня из леса… то, как он говорил тогда… Они точно что-то всколыхнули во мне. Но для него это прозвучит, как признание. Я промолчала. Дверь тихо закрылась.