экспедиции в Америку. Лошади, быки, олени в санях и под вьюками,

бесчисленные собачьи упряжки в нартах, в сопровождении проводников -

тунгусов и якутов, - все это, вперемежку с подростками, обряженными в

невиданные для Иркутска уборы, со свирепой татуировкой лиц,

поднималось с Ангары в гору, прямо на Соборную площадь, к амбарам

шелиховского дома.

- Богатствам счет потеряли! - растерянно говорили иркутяне,

оглядывая стоявшего в воротах усадьбы виновника невиданного события

Шелихова, который считал входившие в ворота упряжки.

Он с женой и новорожденным на легких собачьих нартах опередил

караван и за несколько дней до его прихода незаметно въехал в Иркутск.

Здесь надо было заблаговременно подготовить и помещения и разгрузку

добра.

2

Привезенные Шелиховым вести и наглядные доказательства чудес

Америки недолго занимали иркутское население.

"Хороша Маша, да не наша", - подавляя зависть, сказали иркутяне и

вернулись к той поглощающей их интересы и воображение войне с властью

из-за распоряжения губернатора убрать нужники в глубь дворов. Эту

войну они назвали "нужной" войной.

Свара между компанионами из-за дележа добычи, борьба

морехода-купца Шелихова со своими полухозяевами-полукомпанионами -

Лебедевым-Ласточкиным и Голиковым - поначалу иркутянами была не

замечена, она протекала скрытно, в стенах домов, и не бросалась в

глаза.

А между тем мытарства "росского Колумба" начались как раз по

возвращении его в Иркутск. Здесь мореход оказался, как он горько

отшучивался в своих разговорах с Натальей Алексеевной о нарастающих

неладах с компанионами, "на приколе". Иркутская земная тишь и твердь,

столь привлекательная после морской кипени, пахнула на него тоской, и

он почувствовал всю злобность судьбы, не дававшей ему хода.

Только десятая частица из большой, стоившей так много труда и

здоровья добычи приходилась ему, а все остальное компанионам-купцам, -

нет, такой несправедливости мореход принять не мог. Да и не наживы

ради клал он жизнь и труды. Помыслы и усилия открывателя земель

направлены были прежде всего на то, чтобы прославить отечество...

Места себе не находил Шелихов и в конце концов стал искать

утешения в запойном чтении жизнеописаний великих мореплавателей. В

особенности его трогала "История адмирала Христофора Колумба",

составленная сыном великого мореплавателя и переведенная с испанского

Федором Коржавиным. В жизни потомка генуэзских ткачей-суконщиков

Шелихов находил большое сходство со своей судьбой.

- Гляди, Наташенька, в одном разнствуем: королевской милостью

пока не взыскан и в тюрьме не сидел, - говорил Григорий Иванович,

сравнивая книгу-отчет о своем плавании, которую он писал с оглядкой на

судьбу Колумба.

Мореход находился всецело под впечатлением состоявшегося на днях

объяснения с компанионами по разделу промысла, и, читая жизнеописания

мореплавателей, он особенно остро переживал злобу и грызню из-за

дележа добычи, которыми обычно завершался подвиг каждого из них.

- Пока до королей не дошел, нечего на них и жалобиться, а

Голиковы с Лебедевым, ежели дурить будешь, до сумы и тюрьмы

беспременно доведут, - напоминала ему о кривде жизни Наталья

Алексеевна.

Однако Гришата не послушал ее совета разделиться в промысле так,

как было обозначено в договоре, а потом уже судом требовать и

увеличения своей доли. Григорий Иванович собрал компанионов и без

обиняков выложил пред ними свои мысли и решения удержать равную с ними

долю промысла силой, пользуясь тем, что промысел сложен в его амбарах.

- Доверие ваше, господа вояжиры, я и люди, отданные под мое

управление, оправдали, - сказал Шелихов усевшимся за его столом

компанионам. - Нашими трудами и подвигами, в коих, часто бывало, и

жизнь на кон ставили, нагромоздили мы на каждый учредительный пай по

двести пятьдесят тысяч рублей в мягкой рухляди и иных американских

товарах...

- Земной поклон тебе, Григорий Иваныч, за усердие и попечение об

нашем интересе, - умильно проблеял Иван Ларионович Голиков и огладил

пухлой рукой свою мочалистую бороду, в которой уже серебрились нити

седого волоса. На него, вместе с посланным в Америку племянником,

"капитаном" Михаилом Голиковым, было записано шесть учредительских

паев. Иван Ларионович, прикрывая веками острые, как шильца, глазки,

прикинул тут же в уме прибыль и спрятал улыбку, снова оглаживая

бороду: полтора миллиона нежданно-негаданно упало в кубышку его. -

Земной поклон, земной поклон тебе, Григорий Иваныч, - говорил он,

кланяясь над столом и искоса посматривая на сидевшего рядом Ивана

Андреевича Лебедева-Ласточкина, бывшего хозяина Шелихова.

- Выходит... - начал тот и сердито заворочался на скамье,

облезло-мохнатый, что медведь по весне. - Выходит, просчитался я, на

три пая согласившись?! Из пустой, думалось, затеи, на кою Григорий

подбил, дело получилось, а! - и грохнул своим массивным, волосатым

кулаком по столу.

У морехода в ответ на это только глаза потемнели от

всколыхнувшегося, но не вырвавшегося наружу гнева. Шелихов знал, что

этот купчина следом за ним, мореходом, послал на Алеутские острова

свою ватагу, непозволительно враждующую с шелиховской компанией, и

двойной этой игрой медведеобразный купец внушал особенную неприязнь

Григорию Ивановичу.

Григорий Иванович, выждав, когда компанпоны успокоятся, сказал:

- Поклоны богу бейте, а просчеты уж при себе оставьте. Что же

касаемо меня и людей наших, поимейте совесть рассчитаться по

человечеству...

Купцы при таком неожиданном обороте речи аж замерли, Голиков и

рот даже открыл, уставясь на морехода. А тот, сжимая рукой угол стола,

говорил:

- Мы ли хребты не ломали, крови-жизни для вашего прибытку не

щадили!.. И потому полагаю: до того как к дележу приступать, одну

десятую промысла отделить в награждение усердных и добронравных

работных по моему списку. Я обещал, что мы их награждением не забудем,

тем паче, что и выдать-то пустое придется - по три тысячи рублей на

пятьдесят человек, что в живых состоят, да еще тысячи примерно по две

- семьям-сиротам сорока погибших передать... Это ведь за три года, что

мы под смертью ходили! Что до меня касаемо... - Шелихов снял со стола

руку, встал и резко, как вызов, бросил: - то требую: достальной

промысел поровну промежду нас разделить на четырех на учредителей,

хотя племяш твой, Иван Ларионович, и жалования капитанского отробить

не в силах был.

- Очумел ты! Али крест в Америке потерял? - вскочив из-за стола,

тоненько вдруг заверещал от Гришкиной продерзости Иван Ларионович

Голиков и подался ближе к Лебедеву-Ласточкину, как бы ища у того

защиты.

- От варначья храбрости набрался, - презрительно наконец

отозвался Лебедев-Ласточкин, словно теперь только сообразивший, чего

от него хочет Шелихов. - Не на боязких напал, - устоим, а нашего не

отдашь... в долговую посадим! Через три дня пришлем оценщиков и

понятых приемку делать и... На чужой каравай рта не разевай, Григорий!

- закончил он уже угрожающе. - Самого себя заглынешь...

3

И еще раз Григорий Иванович Шелихов мысленно обозрел свой

пройденный путь, который сегодня уперся в город Иркутск.

Иркутск конца восемнадцатого века, несмотря на сравнительно

небольшое население - около пятнадцати тысяч душ, - слыл среди людей

старой веры "четвертой столицей", после Петербурга, Москвы и Киева.