жители придерживались причудливой планировки своих строений. Конюшни,
хлевы и в особенности отхожие места они выносили подальше от своих
домов, на переднюю линию усадеб. Немощеные улицы Иркутска, проходившие
в каменистом, несколько углубленном грунте, оказывались стоком всех
нечистот, шедших из-под стен этих столь необходимых в хозяйстве
пристроек.
Ни в ком из градоправителей, как и из обитателей города, такая
упрощенная канализация не вызывала сомнений. Приказ
генерал-губернатора сломать возвышавшиеся над улицами Иркутска
конюшни, хлевы и отхожие места и перенести их в глубь усадеб вызвал
даже всеобщий ропот и хитроумные изворотливые обходы.
- По улицам только шпыни да люди подлого звания пешком ходят, и
не беда, если они ноги подмочат. Где это видано, чтобы нужники и хлевы
в садах позади дома ставить?! - жаловались владельцы усадеб частному
приставу, вручавшему им приказ губернатора под расписку.
- А вы помаленьку, не торопясь отодвигайтесь, а там, бог
милостив, и начальство смилостивится, видя ваше послушание, -
уклончиво советовал им блюститель градоустройства.
Злосчастные пристройки после всевозможных проволочек, связанных и
со штрафами и со взятками, постепенно отодвигались с уличной линии. В
посадах Иркутска, с бедными насельщиками, дело подвигалось успешнее -
воля начальства здесь осуществлялась более решительными мерами:
штрафов тут с медлительных владельцев не брали, а прямо тащили в
холодную на высидку. Зато в центре города потеки разной дряни по
канавкам, проложенным дворниками, продолжали нарушать благоустройство
иркутских улиц.
Начало этой нелепой "нужной", как окрестили ее иркутяне, войне
положил долетевший до генерал-губернатора из Петербурга слух о
предстоящем путешествии наследника-цесаревича или даже самой
государыни-матушки на восток для ознакомления на месте с интересами
необъятной империи. Не делай Якобий из этого государственного секрета
и объяви об ожидающей Иркутск высокой чести, жители на месте "нужных"
строений возвели бы по фасаду своих усадеб греческие портики и
китайские беседки - такие же, какими были украшены берега Днепра
Потемкиным во время путешествия Екатерины Алексеевны по Украине.
Якобия в Иркутске не любили еще и за то, что он, высказывая свои
воинственные замыслы против Китая, противодействовал возобновлению в
Кяхте русско-китайской торговли, к которой население Иркутска, от
больших до малых людей, давно уже приспособилось всем своим
экономическим укладом.
Начальник прикрывающей Кяхту Троицкосавской крепостцы и
блюститель кяхтинского торга с русской стороны майор Перфентьев,
старый служака из сибирских солдат, набрался смелости оспаривать
потребованную Якобием огромную сумму "интереса" в торговле России с
Китаем. Поддержанные Перфентьевым, русские купцы осмелели и сказали:
"Таких денег нам не поднять". Тогда Якобий, сочтя вопросы своего
личного благосостояния делом все же "не казенным", настаивать на
взятке не стал, а принялся бомбардировать Петербург своими донесениями
о подготовке Китая к войне с Россией: "Из Индии уже и слоны приведены
и под Кяхтой спрятаны".
Внимание царицы было поглощено Ближним Востоком и Польшей, -
здесь пролегала кратчайшая и легкая дорога к обмену хлеба на новинки и
моды культурных народов Запада.
- Какая там война с Китаем!.. Дуроломит Якобий! - отмахнулись в
Петербурге, но на всякий случай послали инструкцию: усилить гарнизон
Троицкосавской крепостцы батальоном солдат и двумя сотнями из
уральских - после Пугачева - ссыльных казаков.
Получив это неожиданное распоряжение, правитель канцелярии
Селиванов удивился - "с чего бы сыр-бор загорелся?" Но вскоре разведал
дело, съездил под каким-то предлогом в Кяхту, убедил Перфентьева
написать в Петербург об истинной подоплеке донесений Якобия "о
готовящемся к войне Китае" и сам одновременно отправил письмо в Москву
семейству Соймоновых о "немецкой механике" своего патрона. Часы
пребывания Якобия у власти были сочтены...
- На наших даяниях немец не только живет, но и музыку содержит, и
нас же еще по миру пустить собирается, - возмущались иркутяне, ища
способов свалить чужеземца-сатрапа. - Музыку, твердит, люблю, а
музыкантов своих побираться посылает...
Генерал-поручик Якобий, немецкий ландскнехт, появился в России в
бироновские времена. Для поправки расстроенного состояния он на склоне
лет выхлопотал себе назначение в Иркутск. Привезенный губернатором
оркестр из сорока крепостных музыкантов стал для него воспоминанием о
бироновском раздолье, пользуясь которым он присваивал себе имущество
множества загнанных в Сибирь раскольников и людей более высокого
звания.
Якобиевские служители Эвтерпы* и впрямь бродили по Иркутску
голодные, в поношенных долгополых казакинах, с вышитой на груди
эмблемой многотрудного искусства - желтой флейтой. (* Одна из богинь
греческой мифологии, покровительница музыки и элегической поэзии;
атрибутом ее была флейта.)
- Исполняйте "Stabat mater"* великого Перголезе, и она вас всегда
накормит! - напутствовал своих выучеников якобиевский капельмейстер
синьор Реббиа, отпуская их тайком от хозяина "играть перед кем ни
придется". - А деньги потом пополам... (* "Страдание матери",
патетическая песня скорби.)
На кормление синьор Реббиа жаловаться не мог - как иностранец и
маэстро, он пользовался правом кушать на нижнем конце губернаторского
стола, но в деньгах всегда нуждался; генерал-поручик забывал платить
ему жалованье, так же как крепостным музыкантам выдавать месячину.
После нескольких крупных скандалов на почве увлечения купеческих
дочек генеральскими музыкантами, среди которых было немало молодых к
талантливых людей, пред якобиевскими скрипками и флейтами закрылись
двери богатых иркутских домов. В кабаках посадов и знаменитых
пригородных "хмельниках" по берегу Ангары, где приходилось теперь
музыкантам играть перед простонародием, патетическую "Stabat mater"
слушали внимательно и серьезно, после чего кидали в брошенную на пол
шапку медные пятаки.
Но домой музыканты возвращались с пустыми карманами и пьяные.
Синьор Реббиа сердился и грозил не пускать их больше в город.
- Сарынь на кичку! Не иначе, братцы! Придется по купеческим
амбарам пошарить, чтобы дракона нашего Репья ублаготворить, - подал
мысль Яшка Цыганенок - лучшая скрипка оркестра.
Для этой цели облюбовали прежде всего амбары Шелихова,
славившиеся в Иркутске вывезенными из заморских стран богатствами.
Много дней похаживали вокруг да около шелиховских строений,
высматривая и набираясь храбрости. И как раз через два дня после
размолвки морехода с компанионами сторожа усадьбы приволокли к
Шелихову рано утром нескольких изрядно побитых музыкантов губернатора.
Их поймали с поличным в ночной час, когда они подкапывались под стены
кладовой, заваленной мехами.
Григорий Иванович сидел за столом в гостевой трапезной, самой
большой комнате дома, пестро украшенной заморскими привозными
диковинками, и хлебал наваристые щи с кашей, заправляясь, как он
говорил, на дневную вахту - рабочий день от зари до зари, а то и до
полуночи, если дня не хватало. Ел он по усвоенной в странствованиях
привычке много, но не часто - два раза, а то и раз в день. "Неохота за
столом жизнь проедать, - примирительно отводил он упреки Натальи
Алексеевны, стремившейся вкусными блюдами - ему она всегда готовила