— Нет, наверное, не выйдет из меня летчик, — как-то признался он инструктору.

— Обязательно выйдет! — уверенно ответил тот. — Только тренируйся побольше!

И курсант Коккинаки по много часов стал проводить в кабине самолета на земле, не отрывая взора от приборов. Он приучал себя сразу видеть стрелки всех трех циферблатов.

Постепенно Коккинаки освоился в воздухе, привык рассредоточивать внимание, не думать о том, что нужно сделать в данный момент, а механически выполнять именно то, что требуется. У него начал вырабатываться необходимый летчику автоматизм движений.

С пилотажем дело обстояло лучше. Уже в свой первый самостоятельный вылет Коккинаки безукоризненно выполнил все предписания инструктора и приземлил самолет точно у посадочного знака.

Быстрей товарищей по учебе он овладел немногочисленными в то время фигурами высшего пилотажа.

Будущие летчики со свойственной юности самонадеянностью несколько пренебрежительно относились к занятиям по изучению материальной части.

— Наше дело летать, пусть «технари» возятся с моторами, — говорили они.

Курсант Коккинаки был исключением из общего правила. Несмотря на насмешки товарищей, он с интересом наблюдал за работой техников, расспрашивал их, старался помочь. В свободные от занятий часы его всегда можно было найти в мастерских. И незадолго до выпуска из школы Коккинаки почти самостоятельно отремонтировал старый мотор. Так зародилась дружба с техникой, сыгравшая большую роль в его дальнейшей жизни.

...Молодой летчик начал службу в подразделении истребительной авиации и очень скоро стал классным воздушным бойцом.

Он был смел, силен и вынослив. Ему была присуща способность молниеносно реагировать на все окружающее и тотчас же принимать зачастую единственно правильное решение. Казалось, природа одарила его всеми качествами, необходимыми летчику-истребителю.

В начале тридцатых годов тактика действий истребителей была иной, чем в наше время. Они не поднимались на боевое задание парами или в составе звена, а летали в одиночку. Летчик в полете был свободен, как птица, и самолет, по меткому выражению одного писателя, казался ему лишь «металлической оболочкой его собственного тела». Истребитель в небе должен был рассчитывать только на свои силы, на свое знание техники. И это привлекало Коккинаки.

И все же он не стал летчиком-истребителем. В нашей авиации нашлось другое, более трудное дело, которое оказалось ему по плечу.

...С отличной аттестацией Коккинаки был командирован инструктором в ту самую авиационную школу, в которую его не хотели принять из-за незнания тригонометрии.

Он стал учить других и неустанно учился сам, оттачивая свое летное мастерство, совершенствуя знания авиационной техники. Нередко в свободные часы Коккинаки натягивал на себя комбинезон и уходил в мастерские — помогать механикам.

Молодая советская авиационная промышленность выпускала все больше и больше самолетов новых конструкций. Их надо было испытывать.

Открывался новый, постоянно действующий, фронт войны со стихией, за прогресс авиации, за безопасность полетов. В этой войне, как и во всякой другой, бывали раненые, бывали и невозместимые потери. Эта война требовала постоянного притока свежих сил.

Опытнейшие бойцы — лучшие летчики страны — становились испытателями. На заводах начали работать Громов, Чкалов. Шли неустанные поиски молодых, хорошо летающих и неплохо знакомых с техникой летчиков, чтобы пополнять ими ряды испытателей.

Владимиру Коккинаки предложили испробовать свои силы на испытательной работе.

Он с радостью согласился. Это было то, к чему он, может быть, даже отчетливо не сознавая, давно стремился.

Конструктор и пилот

Они встретились в 1931 году на авиационном заводе. Молодой конструктор Сергей Владимирович Ильюшин приступал тогда к проектированию своего первого самолета, а Владимир Константинович Коккинаки только начинал работать летчиком-испытателем.

Знакомство состоялось в заводском цехе, где стоял сделанный из фанеры в натуральную величину макет будущей машины. В кабине было установлено оборудование, как в настоящем самолете. Коккинаки залез в кабину, взял в руки штурвал.

— Удобно размещены приборы? Хорошо ли просматривается воздушное пространство?—спросил конструктор летчика.

Коккинаки ответил не сразу. Он долго сидел молча, мысленно проверяя, как будет действовать, когда построят опытный самолет и он первый поднимется на нем в воздух.

— Кажется, неплохо. Вот только, надо бы изменить...

Он дал несколько советов. Кое-что сразу принял конструктор, кое о чем поспорили, и Ильюшин увидел, что имеет дело с человеком, разбирающимся в технике.

Мало-помалу между ними установился такой взаимный контакт, когда один человек понимает другого с полуслова.

После нескольких полетов конструктор стал верить своему летчику-испытателю.

Творческое содружество дополнялось чувством большой личной симпатии. В жизненных путях и характерах конструктора и пилота было много общего, хотя один из них был южанином, а другой — северянином. Оба они родились в бедных семьях. Как и Коккинаки, Ильюшин рано начал трудовую жизнь. Он в молодости сменил множество профессий, был чернорабочим, возчиком молока, смазчиком на железной дороге, табельщиком, строителем на судоверфи, помощником машиниста на экскаваторе. Служа в армии, на Комендантском аэродроме в Петрограде, он стал авиамотористом и навсегда связал свою жизнь с авиацией.

Первый самолет конструкции С. В. Ильюшина — двухмоторная транспортная машина — вначале получил малозвучное название «ЦКБ» — Центральное Конструкторское Бюро. Позже самолет переименовали в «Москву».

«ЦКБ» испытывал В. К. Коккинаки. Последние недели перед тем как самолет вытянули из цеха на зеленое поле, Владимир Константинович сутками не отходил от него. Вместе с ведущим инженером и другими специалистами летчик-испытатель тщательно проверял действие каждого прибора, каждого механизма. Еще на земле он сроднился с новой машиной, изучил ее особенности и в какой-то мере представлял, как она будет вести себя в небе. Но у каждой машины есть свой неповторимый «характер», узнать который можно лишь в полете, и не в одном...

Изучение «характера» началось, как обычно, с наземных пробежек. Сначала самолет рулил по заводскому аэродрому со средней скоростью автомобиля. Постепенно летчик прибавлял газ, и новая машина уже мчалась по взлетной дорожке со скоростью отрыва от земли. Всем, кто находился на аэродроме, казалось, что вот-вот ее колеса отделятся от бетона и она взмоет в воздух, но летчик, разогнав самолет, сбавлял обороты моторов.

Потом начались подлеты. Самолет, словно нехотя, отделялся от земли и шел на высоте двух-трех метров. Полет продолжался считанные секунды, во время которых надо было оценить управляемость машины, ее устойчивость в воздухе.

Кажется все в порядке. Можно совершить прыжок в неизвестность — ведь каждый первый полет опытной машины по существу является трудным и дерзким прыжком.

...Заслуженный летчик-испытатель СССР Владимир Константинович Коккинаки за свою долгую летную жизнь испытал не один десяток машин — больших и малых, сухопутных и морских, военных и транспортных. Он разгонял самолет, машина отрывалась от земли, набирала высоту, и летчик не знал, благополучно ли он вернется на землю или санитарный автомобиль увезет его. Такова уж мужественная и опасная профессия испытателя!

Много раз совершал Коккинаки опытные полеты, много было с ним приключений в воздухе, когда смерть казалась неминуемой, но он не забывает прошедший без всяких чрезвычайных происшествий первый подъем на «ЦКБ».

О предстоящем полете на заводе узнали заранее. Смолк на время дробный перестук пневматических молотков. Опустели цеха. Все, принимавшие участие в создании воздушного корабля, ушли на аэродром. Шли, перекидываясь шутками, весело, как на праздник. А разве «крещение» нового детища не праздник? К тому же должен был подняться в воздух большой двухмоторный самолет, каких у нас еще мало строили.