ракеты. За Донцом то и дело вымахивали зарницы, сопровождаемые тяжелым и

глухим стоном орудий. А потом южнее, там, где без умолку токовал наш

"максимка", рвались снаряды, разгребая черноту ночи яркими рассыпающимися

искрами. Во тьме тарахтел "У-2". Длинные языки немецких прожекторов жадно

вылизывали небо, но не могли найти маленького самолета.

Выйдя из леса, разведчики спустились в один из многочисленных ходов

сообщения и пошли по нему, шурша маскхалатами. Забаров с удовлетворением

отметил, что, кроме этого шуршания, ничего не было слышно. "Молодцы!" --

подумал он, ныряя под бревенчатое перекрытие и отжимая к стене встречного

солдата с термосом за спиной.

-- До переднего еще далеко? -- словно бы шел впервые, спросил Ванин,

задерживаясь.

-- Да нет. Может, метров двести, -- ответил тот.

"Ну ж, врет!.. Еще с полкилометра топать",-- усмехнулся Сенька.

В другом месте разведчики натолкнулись на какого-то солдата, лежавшего

на дне траншеи. Думали, спит. Забаров даже ругнулся вполголоса и тихо пнул

лежавшего носком сапога. Но солдат не шелохнулся. Осветив его фонариком,

старшина увидел, что боец мертв; лицо его было залито еще не запекшейся

кровью, руки неловко закинуты назад, будто кто-то хотел связать их. И только

сейчас Забаров заметил свежую воронку на кромке траншеи. Пригнувшись, он

быстро пошел вперед. Разведчики, жарко дыша, поспевали за ним. Всегда

хочется поскорее убраться от того места, где только что прогулялась

смерть...

...Наконец дохнуло свежестью реки. Над головами разведчиков все чаще

стали попархивать немецкие пули. Бойцы находились уже в расположении

стрелковой роты, занимавшей оборону почти у самого берега. Здесь Забаров

оставил разведчиков ждать условленного часа, а сам с одним солдатом ушел

вперед организовывать переправу. Шахаев, Аким и Сенька протиснулись в

блиндаж старшины роты, остальные разведчики вместе с комсоргом Камушкиным

забрались в пустой блиндаж, оборудованный для раненых на случай боя.

В старшине роты Шахаев узнал сержанта Фетисова, когда-то так здорово

отбранившего Акима.

.-- А, старые знакомые! -- приветствовал вошедших сержант, вставая

из-за столика. -- Владимир Фетисов! -- и он сунул большую ладонь в руку

Шахаева. Затем поздоровался с остальными. -- Значит, туда? -- махнул он в

сторону реки.

-- Выходит, что так, -- улыбнулся Шахаев.

-- В час добрый. Только будьте осторожнее. Немец что-то беспокойно

ведет себя. Целыми ночами возня за рекой.

-- Спасибо за совет. А это что у вас? -- вдруг спросил Шахаев, заметив

на столе рядом с листом бумаги, заполненным какими-то цифрами, целую

пригоршню осколков от мин.

-- А-а... Это я голову ломаю тут над одной штукой.

-- Над какой?

-- Один интересный расчет произвожу, -- живо заговорил сержант, беря в

руки исписанный лист. -- Эти осколки я собрал на дне воронки от нашей

батальонной мины. А вот эти -- от немецкой. Немецкая мина всего лишь на один

миллиметр меньше нашей в калибре, а осколков от нее, в самой лунке, остается

в два раза больше. Поражения эти осколки, что в лунке, понятно, никакого не

приносят. Стало быть, убойная сила нашей батальонной мины в два раза

превышает убойную силу немецкой. Значит, наши минометы и мины куда лучше

немецких!

-- Это же известно! -- заметил Ванин.

-- А я не об этом хочу знать. Мне кажется, что мощь нашей мины можно

еще увеличить. Вот о чем я думаю!

-- Что ж вы намерены сделать? -- заинтересовался Шахаев.

Фетисов снова посмотрел на осколки.

-- Проведу свои расчеты до конца. Составлю кое-какие чертежи. Пошлю в

Москву, там посмотрят.

-- Пока ваше изобретение утвердят и дадут ему ход, пожалуй, война

кончится, -- сказал Шахаев, вынимая из-под маскировочного халата кисет с

табаком.

-- Ну и что ж с того?

-- Как что? Мина-то никому не нужна будет, -- снова вмешался в разговор

Ванин, под шумок протягивая руку к шахаевскому кисету. -- Плуги и тракторы

будем после войны делать, а не твои мины.

-- Это, брат, хорошо, что ты в завтрашний день заглянул, -- возразил

немного обиженный Фетисов. -- Плохо только, что не все там увидел. Ты что ж,

считаешь, что после Гитлера у нас и врагов больше не будет?.. Мы, конечно,

будем делать и плуги и тракторы -- больше, чем до войны. Но и хорошее оружие

нам тоже не помешает.

-- А кем вы работали до войны? -- неожиданно обратился к Фетисову Аким.

-- До войны агрономом работал.

-- Агрономом?

-- Да. А сейчас, как видите, думаю об оружии.

-- И очень хорошо делаете, что думаете! -- Аким посмотрел в лицо

старшины, как бы изучая его. -- Вы правы, товарищ сержант. Вы очень

правильные слова сейчас сказали. У садовника самая что ни на есть мирная

профессия. И после войны мы сделаем нашу страну большим садом. А хороший сад

лучше стеречь с ружьем, чем без него.

Аким не спускал взгляда с простого загорелого лица Фетисова, с его

спокойных и умных глаз, с озабоченных морщинок на высоком лбу. И вдруг рядом

с этим лицом он увидел другое -- бледное, бородатое, болезненно

подергивающееся... Аким тряхнул головой, как бы желая избавиться от этого

воспоминания, и вновь стал пристально смотреть в опаленное войной лицо

Фетисова.

Глядя на Фетисова, Аким невольно вспомнил слова Пинчука, сказанные им

как-то о боевом солдатском опыте: "Його трэба собрать до кучи, посмотреть,

отобрать, якый поценнее, на будуще годится, и в книгу".

"Мы только мечтаем об этом, а Фетисов уже собирает крупицы военного

опыта", -- подумал он и сказал почти торжественно:

-- У вас светлая голова, товарищ сержант!

Шахаев следил за Акимом. Он вновь подумал о том, как был прав начальник

политотдела, сказавший об этом солдате: "Ваш Аким будет хорошим

коммунистом".

И Шахаев улыбнулся.

Время приближалось к полуночи, когда в блиндаж ввалились капитан Гуров

и румын Бокулей. Они принесли пачки листовок, заметив которые Шахаев

спросил:

-- Опять?

-- Опять, товарищ Шахаев. -- Гуров стащил с головы пилотку и обтер ею

свой голый, коричневый от загара череп: по дороге сюда они попали с Бокулеем

под сильный артиллерийский налет. Гуров прополз на животе метров двести и

теперь никак не мог отдышаться. -- Листовки надо забросить немедленно. Такой

приказ Поарма*.

* Политотдел армии.

-- Забросим.

Вернулся Забаров и приказал выходить.

-- Пора, -- сообщил он коротко. И, наскоро попрощавшись с Гуровым и

Фетисовым, старшина направился к выходу. Около двери его кто-то тихо дернул

за маскхалат. Забаров оглянулся и встретился с блестящими глазами румына.

Путаясь от волнения, Бокулей пролепетал:

-- До свидания, товарищ!.. Бун... Карашо желаю!..

-- До свидания, Георгий! Спасибо! -- и Забаров крепко пожал его руку.

Бокулей еще долго ощущал теплоту широкой забаровской ладони на своих

пальцах.

Разведчики завернули в ход сообщения и направились к Донцу. Грунт был

песчаный и осыпался от малейшего сотрясения. В брустверы траншеи, шипя,

слепнями впивались пули.

Шли молча. Ванин беспокойно сопел за спиной Акима.

-- Ты что? -- шепотом спросил Аким. .

-- Неловко получилось.

-- Ты о чем это? -- не понял Аким.

-- Не попрощался... Обидится...

Сенька беспокоился о Вере, работнице полевой почты. Аким знал, что в

последнее время дружба Ванина с этой девушкой все более крепла. Но все же

Акиму было странно слышать такие слова от озорного и беспечного Сеньки. Он