их. Пусть делятся своим опытом. Это сейчас очень важно. Я вот тоже для вас

кое-что тут написал... Но это, пожалуй, больше для пехотинцев.

Возвратившись к себе, Шахаев увидел в блиндаже нового бойца. Это был

только что пришедший солдат, комсорг роты Вася Камушкин. Представившись

Шахаеву, комсорг стал знакомиться с бойцами.

-- Камушкин Василий! -- протянул он руку сначала Акиму, потом Сеньке и

смутился.

-- Чего ты испугался-то? -- сказал прямой и неделикатный Ванин.-- Ну,

будем знакомы -- Семен Ванин!

Шахаев стоял в сторонке и улыбался, поблескивая крепкими белыми зубами.

Семен поглядывал то на него, то на Камушкина, будто желая сказать: "А вот мы

посмотрим, товарищ старший сержант, что это за комсорг к нам объявился".

В землянку вошел Пинчук. Узнав, в чем тут дело, он поздоровался с

Камушкиным, критически посмотрел на ноги комсорга и успел заметить дырку на

одном сапоге. Это был непорядок. Поэтому Пинчук предложил:

-- Писля зайдете до мэнэ. Щось придумаем с вашим чоботом...

-- Так вот, ребята, теперь вы познакомились. Учтите, товарища Камушкина

нам подобрал сам капитан Крупицын, -- сказал Шахаев, показывая глазами на

комсорга. -- Вася -- парень, видно, боевой, тоже из разведчиков.

Слова парторга заставили Сеньку вновь посмотреть на Камушкина.

Через минуту, окруженный разведчиками, Камушкин весело рассказывал им о

себе.

Впрочем, Сенька скоро его перебил:

-- Ну вот что, пойдем-ка, перекусим что-нибудь, Михаил Лачуга уже

заждался нас... А для лучшего знакомства найдем удобное местечко. Вон там...

-- и Ванин показал в сторону переднего края.

6

Этот поиск готовился особенно тщательно. Зная, что комдив обязательно

потребует "языка", разведчики во главе с Забаровым целыми сутками находились

на переднем крае. Оттуда они наблюдали за противником, намечая объект

будущей операции. Поэтому, когда Марченко передал Забарову приказ комдива,

разведчики уже были готовы к делу.

К вечеру собрались в путь. Ждали ужина. Но в хозяйстве Пинчука

случилась какая-то заминка. Забаров послал Ванина узнать, в чем дело. Еще

издали Сенька услышал шум около кухни. "Опять Петро Лачугу пиляет", --

подумал Ванин. Во дворе он увидел Кузьмича. Тот только что вернулся с ДОПа и

теперь распрягал лошадь, что-то обиженно ворча себе под нос. Лицо его было

страшно разгневанным. Сенька сразу догадался: тут произошло что-то неладное.

-- Ты что такой хмурый, Кузьмич? -- весело спросил он, помогая старику

развязывать супонь. -- Что случилось? Почему до сих пор нет ужина?

Но Кузьмич молчал, сердито сопя. Он изо всех сил нажимал ногой на

клешню хомутины. И Ванин понял, что Пинчук накричал на Кузьмича за какую-то

провинность.

-- За что он тебя?

-- А вот спроси его, -- уловив сочувственные потки в голосе Ванина,

пожаловался Кузьмич. -- Ума рехнулся человек. Орет, как скипидару хлебнул.

-- Кузьмич поплевал на руки и так натянул на себя супонь, что хомут хрупнул,

а лошадь качнулась в сторону.

-- Эге, а силенка-то у тебя еще есть, старик! -- позавидовая Ванин. --

Ну, а все-таки, что же произошло?

Кузьмич сделал вид, что не расслышал Сенькиного вопроса, и принялся за

гужи. Картина прояснилась, когда из мазанки вышел Пинчук. Oн держал в руках

кирпичик хлеба.

-- Накормил хлибцем, усатый бис! Ось подывись, Семен, можна такый хлиб

исты? -- рокотал он, покалывая Ванину хлеб. -- Нашел, в що хлиб завертаты --

в лошадиную попону. Сенька потянул носом и кисло поморщился: от буханки

несло терпким запахом конского пота.

-- Заставлю старого самого весь хлиб поисты! -- бушевал Пинчук.

Сегодня он хотел отличиться и получше накормить разведчиков, уходящих в

поиск. Почти полдня он провертелся у котла, помогая Лачуге готовить ужин и

боясь, как бы тот не испортил пищу. И уж никак не мог подумать Пинчук, что

неприятность подстережет его совсем с другой стороны. Мог ли он

предположить, что старый и исполнительный Кузьмич его так подведет?

Кузьмич, обиженно кряхтя, молча насыпал ячмень в торбы. Он даже не

пытался защищаться. Старик, конечно, понимал, что дал маху, но стоило ли

из-за этого подымать столько шуму?! Пинчука же это молчание провинившегося

ездового злило еще больше, и он басил на всю округу:

-- Була б гауптвахта, посадил бы я тебя днив на пять, тоди б ты

научился думать головою!.. Що ж мэни теперь робыты? -- вдруг обратился он к

Сеньке, растерянно разводя руками. -- Бийцив накормить нечем. Бэз ножа

заризав, старый качан!

-- Не расстраивайся, Петро Тарасович! Слопают, -- успокаивал его Ванин.

-- Не слишком важные господа. Будут уминать за обе щеки, только держись. --

И, подтверждая свои слова делом, Сенька откусил от угла хлебного кирпича

большой кусок. Старательно прожевал его под внимательным, ожидающим взглядом

Пинчука, чмокнул губами и добавил: -- Так даже приятнее -- с душком-то.

Аппетиту придает.

-- А икаешь чому? -- испугался Пинчук.

-- Понятно -- что. Всухомятку такой кусище проглотить... Ничего,

пойдет, давай неси!.. И вообще ты, Петро Тарасович, поторапливайся. Нам пора

выходить. Говорят, из штаба армии какой-то представитель прибыл. Будет ждать

нашего возвращения. Знаешь, как нужен сейчас "язык"?!

Делать было нечего. Пришлось Пинчуку кормить разведчиков хлебом с

Кузьмичовой приправой. Бранились они здорово, но хлебец все же съели. А

потом еще долго смеялись друг над другом.

-- Что ты наделал, старшина! -- пресерьезно говорил Ванин. -- Ведь

теперь в разведку нельзя идти. Учует немчура, подумает -- кавалерийский

эскадрон наступает, да и подымет шумиху. Мы и вернемся с пустыми руками.

-- А ты бензину або солярки выпей, зараз весь дух из тебя вылетит, --

посоветовал ему повеселевший Пинчук.

Вскоре разведчики во главе с Забаровым тронулись в путь. Пинчук долго

смотрел им вслед. Это был первый поиск, проводимый без него. Дольше его

взгляд останавливался на разведчиках, с которыми он ходил на последнюю

операцию. Добрая, подбадривающая улыбка пряталась в его длинных усах. А

глаза, мудрые Пинчуковы очи, так и просили: "Возвертайтесь, хлопцы, живыми,

не згиньте!"

В дубовом лесу было сыро и сумеречно. По вершинам пробегал свежий после

дождя ветерок, и деревья шумно отряхивались, сбрасывая с листьев крупные

дождевые капли. Где-то в глубине леса барабанил носом дятел, грустила

сиротливая горлинка, да на поляне плакала иволга. Пучеглазая сова, прозрев к

ночи, неслышно носилась меж стволов, и ее крик оглушал лес, загоняя

маленьких пичужек по своим дуплам.

Разведчики шли гуськом, по-волчьи, след в след, и, как всегда, тихо.

Впереди -- Забаров. Он шагал, подавшись всем туловищем вперед; бойцы шли за

ним, словно были привязаны к нему веревкой, невидимой в темноте. Так идут на

поиск все разведчики. Они покидают свои блиндажи под вечер и, обвешанные

гранатами и ППШ, отправляются в путь. Идут без дорог, глухими тропами. Днeм

отсыпаются в своих обжитых норах -- маленьких блиндажах. Лeтом -- зеленые,

зимой -- в белых халатах. Кто знает, что чувствует разведчик, когда подходит

он к неприятельскому переднему краю, какие думы теснятся в его голове...

Вышли в район обороны правофлангового полка. Вторая, запасная, линия

обороны начиналась сразу же за лесом и глубокими ходами сообщения спускалась

к первой, где сухими горящими сучьями потрескивали пулеметы и автоматы.

Темную ткань неба разрезали красные ножницы прожекторов да расцвечивали