полосатый плюшевый тигр, заграничная безделица. Марфуше игрушка нравилась.

Однажды, проснувшись, она обнаружила тигра у себя под одеялом, ленточкой к

нему был привязан отрез на платье и конфеты. Катя радовалась не меньше

Марфуши.

Вечерами они ходили в кино на Пятницкой. На обратном пути Екатерина

Александровна заставляла Марфушу пересказывать картину и объясняла

непонятные места. По воскресеньям ездили купаться в Серебряный бор...

Видимо, рядом с наивной, румяной девчонкой Екатерина Александровна сама

чувствовала себя моложе, счастливее. Она от души хохотала, когда, опустив в

металлический ящик монету и услышав ответ автоматического "точного времени",

вежливая Марфуша непременно отвечала: "Спасибо". В один из первых своих дней

на Софийской набережной девушка увидела в окно Кремль и замерла: "Такой

большой! И в год, чай, не обойдешь..." Катя решительно взяла с вешалки

пальто: "Идем!" И они несколько раз обошли вокруг знаменитой стены.

Родные Екатерины Александровны жили в Петрозаводске, и она, выросшая в

большой и дружной семье, где было два брата и три сестры, очень скучала по

ним. Один из братьев погиб во время финской войны, и Екатерина Александровна

тяжело переживала утрату. Марфуша, как могла, ее утешала.

Ночами Катя читала, а утром они, опаздывая на работу, бежали через мост

к трамваю, иногда хватали такси. В машине Екатерина Александровна заставляла

Марфушу есть печенье или бутерброд и... поедом ела себя, говоря, что не

станет больше так поздно читать. Но вечером брала книгу и вновь читала до

утра...

-- Она сделала меня человеком, -- говорила нам впоследствии Марфуша.

Марфа Ивановна Лежнина-Соколова. -- И специальность помогла приобрести и к

книгам пристрастила на всю жизнь. Всю душу мне отдавала...

Рихарда Зорге Марфа Ивановна не знала. Но помнит, как несколько раз его

ждали. Однажды в доме накануне Первого мая гостила Катина сестра Муся, и они

с Марфушей даже ушли ночевать к подруге: Екатерина Александровна была

почему-то уверена, что на праздники прилетит муж...

Он не приехал, не приезжал больше.

-- Нам не довелось лично познакомиться с мужем старшей сестры, --

вспоминает Мария Александровна Максимова, работающая в Госплане Карельской

АССР,-- но мне всегда казалось, что мы хорошо его знаем. Катя говорила, что

он -- ученый, специалист по Востоку. Она считала мужа настоящим человеком,

выдающимся революционером. Мы знали и о том, что он находится на трудной и

опасной работе. Между прочим, однажды Рихард рассказал ей о неприятных

минутах: проснувшись как-то в гостинице в чужом городе, он вдруг забыл, на

каком языке должен говорить. Тут же, конечно, вспомнил, но осталась досада

на себя: нервы сдают. Вообще-то, по словам сестры, он был очень спокойным,

собранным, уравновешенным человеком. Перед отъездом Катя зашивала ему под

подкладку большую пачку денег. "Вот какие большие деньги тебе

доверяют",--заметила она. "Мне доверяют гораздо больше, чем деньги", --

улыбнувшись, не без гордости сказал Рихард. Катя никогда не сетовала на

одиночество и ни на что не жаловалась.

Сестры бережно хранят оставшиеся им от Екатерины Александровны вещи,

фотографии. Особенно мы благодарны им за любезно предоставленные два

портрета Рихарда Зорге, один -- подаренный Катюше перед отъездом, второй --

присланный из Токио, тот самый, где он выглядит "не очень старым и усталым,

скорее задумчивым"... Есть и фотография маленького дворика и комнаты с

японскими гравюрами и книжными полками, также присланные из-за рубежа.

Думается, это токийская квартира Зорге на Нагасаки-мати, 30.

Что еще сказать о Катюше? Жил человек и, казалось бы, не оставил по

себе громкой памяти. Но вот, оказывается, есть Марфуша, считающая себя

"произведением" Екатерины Александровны, И другие люди пишут нам в редакцию,

заходят... И с ними она успела поделиться тем, чем была богата: самым лучшим

из человеческих дарований--талантом человеческого общения, душевным теплом и

чуткостью. Всегда исполненная внутреннего достоинства, она не была ни

бойкой, ни шумной, совсем непохожей на тех, кого называют "заводилами", и

все-таки всегда притягивала к себе других. Ее жизнь как будто не была так

тесно, так значимо сплетена с эпохой, как жизнь Рихарда Зорге. Но и ее

судьба, ее радости и печали несли на себе печать времени. Тяжело

рассказывать грустную историю этих двух хороших людей. Тяжело говорить о

женщине, что и в самые мирные дни жила солдаткой. Она писала мужу и

оставляла письма у себя, потому что Рихарду можно было передать о ней лишь

самые короткие весточки.

"Милый Ика! Я так давно не получала от тебя никаких известий, что я не

знаю, что и думать. Я потеряла надежду, что ты вообще существуешь.

Все это время для меня было очень тяжелым, трудным. Очень трудно и

тяжело еще потому что, повторяю, не знаю, что с тобой и как тебе. Я прихожу

к мысли, что вряд ли мы встретимся еще с тобой в жизни. Я не верю больше в

это, и я устала от одиночества. Если можешь, ответь мне.

Что тебе сказать о себе. Я здорова. Старею потихоньку. Много работаю и

теряю надежду тебя когда-либо увидеть.

Обнимаю тебя крепко, твоя К."

Это последнее письмо, которое написала мужу Екатерина Александровна.

Она зачеркивала фразы, одни слова заменяла другими и не знала, что Рихард

уже заключен в одиночную камеру токийской тюрьмы.

Екатерина Александровна Максимова умерла 4 августа 1943 года в деревне

под Красноярском. Она так и не узнала о величии подвига, совершенного

Рихардом.

Спустя год и три месяца был казнен Зорге. Он не знал, что Катюши уже

нет в живых.

Да, трудно об этом писать, хотя люди, о которых идет речь, не склонны

были жаловаться на судьбу. И все-таки сказать об этом надо хотя бы для того,

чтобы еще раз воздать должное их мужеству и мужеству многих других семей,

живших в те годы по самым трудным законам эпохи. И еще для того, чтобы снова

противопоставить жизнь вымыслу: в жизни все суровее, проще, но ведь это и

есть подлинный героизм...

Мы все те же

-- В сороковом году, -- продолжает генерал, -- исполнилось пять лет с

тех пор, как Зорге последний раз приезжал в Москву. У нас он был известен

как Рамзай. Этим именем Зорге подписывал свои донесения, -- говорит генерал

и вновь открывает папки, читает одно сообщение за другим. Теперь это

документы архива, а всего четверть века назад каждый листок содержал

сведения чрезвычайной важности, играл неоценимую роль в определении внешней

политики первого в мире социалистического государства.

Рихард Зорге не был разведчиком в обычном понимании этого слова. Он

действовал как исследователь, как политик, как дипломат. Анализ событий,

оценка происходящего, которые он проводил на месте, сделали бы честь

государственному деятелю.

Но для меня, когда я сегодня вчитываюсь в его письма, донесения,

главное даже не в этом. Человек пишет, коммунист пишет...

Январь 1940 года. "Дорогой мой товарищ, -- сообщает Зорге

руководителю.-- Получив ваше указание остаться еще на год, как бы мы ни

стремились домой, мы выполним его полностью и будем продолжать здесь свою

тяжелую работу. С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в

отношении отдыха. Однако, если я пойду в отпуск, это сразу сократит

информацию".

Май 1940 года. "Само собой разумеется, что в связи с современным

военным положением мы отодвигаем свои сроки возвращения домой. Еще раз