— Не смей! Между нами сейчас ничего нет! Я тоже клялся, но она не приняла моих клятв, запретила ждать ее!

— Но и не гонит тебя! Ее тешат твои щенячьи взгляды, твое жалкое мельтешение рядом?!

Он резко остановился, вдохнул сквозь зубы воздух. Развернулся и быстро ушел. А я вспомнила, что так и не добилась, чтобы он вернул обещание и изо всей дури ударила ногой по большому камню, что лежал на обочине дорожки. Нога еще не коснулась его, а я уже сжалась от боли, что последует за этим ударом, внутренне сжалась… Но, стоило только коснуться камня, как он тут же осел серой пылью, рассыпался у моих ног.

Я покачнулась, теряя опору, и завалилась на еще зеленую по-летнему траву. Правильно упала — не плашмя, а на бок, сразу разворачиваясь в движении — как учили делать при падении с коня. Быстро отыскала глазами сына — он бежал ко мне. С трудом встала, выпутываясь из юбок, отряхнулась… не понимала ничего. Нужно было идти домой, опять говорить с Мастером.

Шла, спешила к нему и вдруг в голову пришло, что точно меня чуть ли не с самого рождения хранили Силы. Детство, все пронизанное любовью старших к единственному в семье ребенку, еще дар фэйри. Потом дар, который достался от старого Строга — страшный, но ценный, дающий мне силу. Пускай не свою, а чужую, но защищающую меня, дарящую веру в безбедное и безопасное будущее. А самое главное — мне дали Мастера, человека, всегда готового помочь, к которому я несусь, случись со мною хоть что — маленькое и хорошее, или великое и страшное. За него я была благодарна Высшим Силам особо и готова была платить за этот дар, как ни за что другое.

Мы с ним сидели за столом в комнате рядом с кухарней. В этой комнате — большой, красивой и уютной, мы ели по утрам, обедали и ужинали — всей своей небольшой семьей. Светлая скатерть, покрывающая стол, была уже привычна для меня. Как и приборы для еды, и дорогая разрисованная посуда.

Зорян набегался за день, и я уложила его спать пораньше. Наш с Мастером ужин припозднился, потому что я начала рассказывать ему про случай с рассыпавшимся камнем. Про свою дикую злость — на себя, на Юраса, и во что это вылилось. Мастер не дослушал… отослал меня кормить и мыть сына, потом я пела малому колыбельную на ночь. Ее почти всегда слушал и ведун — дар фэйри подарил мне хоть и не сильный, но приятный голос, который открывался в песне. Я знала только одну — приграничную колыбельную, но он не уставал слушать ее. Когда мы с ведуном сели за стол, за окном уже стемнело.

Я накладывала ему в тарелку вкусно пахнущую мясом кашу, которую мы обое любили, резала хлеб, зелень. Ели мы тоже молча. Только потом настала очередь разговоров.

— В тебе мало осталось от той Таши, в руках которой раскрылся цветок, дочка. Мало осталось от фэйри. Твой кокон стал темнеть уже тогда, когда ты впервые познала ненависть. Это мне рассказал Гнат. Как же давно это было, — удивился он, — я тогда и не знал еще тебя.

Да-а, тогда твой свет стал не таким слепящим, как раньше. И с каждым твоим… подопечным, скажем так, солнечный свет твоего кокона все больше напоминает рыжее пламя костра. Ненависть, злоба, действенный протест — борьба, не присущи фэйри. Они жертвы по самой своей природе — нежные, тонко чувствующие, жалеющие, добрые ко всем, всех оправдывающие, слабые от этого. Потому и редки. Я сомневаюсь, что сейчас ты сможешь пробудить цветок, а еще у тебя сегодня подгорел лук на сковороде…

Я фыркнула, расслабилась и заулыбалась, и он улыбнулся тоже.

— А как ты думала? Допустила бы ты такое раньше? Нет, ни за что! А ненависть — такое же чувство, как и другие. Только желательно, чтобы она была направлена в нужную сторону, и не стала главной в тебе. Сегодня проклятье прилетело в камень, а ведь могло и в спину Юрасу?

По спине у меня пробежал холодок, привычно уже онемели кончики пальцев. Я сказала об этом Мастеру.

— А то ж, — покивал он головой, — оно собирается из злости, страха, ненависти, копится на кончиках пальцев рук. Еще и ног, оказывается. Век живи — век учись. Интересно мне с тобой.

— Оно?

— Темные, ненужные, плохие, злые чувства питают эту Силу. Которые требуют ответного действия в сторону вызвавшего их — мести, а в твоем случае — проклятия. Из-за неумения чего-то другого, ты способна только на этот выброс злой силы. А месть всегда более продумана. В тебе же зло вовсе не хочет копиться, ждать своего часа — суть твоей натуры, натуры фэйри, отторгает все темное, что всплывает в твоей душе. Оно ищет выхода немедленно… я так это понимаю. Во-от… и что мы имеем на выходе? Лишившись любви, потеряв надежду на счастье и исполнение главной мечты…

— Какой мечты?

— Семья… Ты всегда и больше всего хотела семью, которой были лишены дорогие для тебя люди. Простая и незамысловатая мечта — муж, дом, дети… много детей. Лишившись этого — надежды на ее исполнение, ты меняешься. Становишься темной. Не злой, нет. Пока просто темной, но способной уже и на зло. Сегодня ты могла не только проклясть, но и убить. Это вовсе и не приговор, почти все ведуны, которые при войске — темные. Я темный. Способен на зло, но не делаю его. Осознанно не делаю… хотя тебе вот сделал, решая за вас с Микеем.

— Не на-адо. Это неосознанно. Значит, не считается.

— В результате вместо нежной и трепетной, сострадающей всем фэйри имеем темную ведунью, способную насылать проклятия и убивать. Считается это или нет, как ты думаешь? Ты накинулась на мужика, и правда — толком ничего не зная о нем. Не зная, что у него из-под носа увели пару и тому поспособствовали вы с односельчанками, забравшись в его постель.

А Дарина, которая владела способностью смотреть на расстоянии глазами своих светлячков, узнала… больше того — увидела это. Как ей было тогда, ты можешь себе представить? А он тогда был ей не безразличен. А получилось — предал… прощения тогда так и не получил и потерял ее — любя всем сердцем.

Его в том не вини — он был под нехорошими чарами и вот что еще я хочу сказать? Что-то это становится слишком уж частым делом, почти обыденным. Куда ни глянь — везде проклятые! Это считается? Что я приложил руку, плодя и множа зло? Нет, ты пока не совершила его, но надолго ли это? Приедет сюда завтра вредный Тарус, выведет тебя из себя и что дальше?

Реши для себя, как в свое время решил я. Или ты остановишься на этом и будешь тренировать выдержку и терпение… Научишься прощать и забывать, переступать через свою гордость и чужую глупость, не придавая ей значения. Или развиваешь новое умение — боевое ведовство. Что уже есть зло в чистом виде! И на которое у тебя есть полное право — право на кровную месть.

Что это значит? Что бы ты ни совершила в отношении степняков — любое, самое страшное и безумное злодеяние останется безнаказанным для тебя. Дорога на ту сторону для тебя, как для всякого воина, будет открыта всегда. Про это если захочешь — расскажу и даже научу боевому ведовству. Но я бы для своего дитяти такого не хотел, не хочу, значит, и для тебя. А решать только тебе.

Я уже обещал и повторю еще раз — теперь решаешь только ты сама. Я лишь отвечаю на твои вопросы и помогаю.

Уснуть после такого разговора было трудно. Я крутилась в постели, сбивая простыни и накручивая длинную сорочку на ноги. Прислушивалась к дыханию Зоряна, ловила звуки с улицы — там к ночи разгулялся ветер и, скорее всего, он принесет дождь. Потом поняла, что все равно ничего решать сейчас не способна — устала. И под шлепки первых дождевых капель, а потом дробный и частый перестук дождя по оконному стеклу и крыше, я уснула.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: