Один артист в одной пьесе говорил -- "заложу свою я буйну голову" и при этом перстом нервно указывал на голову и колотил себя в висок. Зачем вы это делаете? Вы не думайте о голове, думайте о смысле. Смысл какой? Пропадай моя телега, все четыре колеса, не правда ли? На слова "пропадай моя телега" никто не будет пальцем колотить себя в висок, почему же это делать на слова "заложу свою я буйну голову", только потому, что упоминается голова? Не говоря уже о том, что голова в данном случае символ, а при символическом употреблении слова жест никогда не иллюстрирует предмета. Когда мы говорим -- "креста на тебе нет", ведь мы не думаем искать этот крест. Видал я Хлестаковых, которые, подходя к Бобчинскому с вопросом -- "что, как ваш нос?", считали нужным поднимать указательный палец к собственному носу, но когда мы говорим -- "побойся Ока Божьего", мы не указываем ни на чей бы то ни было глаз, мы даже не думаем об органе зрения. И в одном лишь искусстве, -- в том, которое лишено слова, -- символ изображается: потому что его нельзя назвать. Но я уверен, что никто никогда не укажет такого примера в жизни; почему же на сцене это стремление к физической иллюстрации того, что не имеет ни объема, ни веса? Тлетворен описательный жест не только потому, что сам прост, неинтересен, доступен ребенку, выручает глухонемого, но и потому, -- главным образом потому, -- что своею легкостью соблазняет ленивого, мало вдумчивого актера и является там, где бы нужно быть жесту психологическому.

   И вот мы вернулись к тому жесту, с которого начали, когда говорили о фразе -- "я его ударил, а он меня", -- к жесту психологическому, самому интересному, но и самому трудному. В двух словах -- психологический жест есть внешнее выражение чувства; но последнее, как известно, не только не всегда совпадает со словом, оно иногда прямо ему противоречит. Можно даже сказать, что в самом чистом своем виде психологический жест совпадает не с произносимым словом, а с каким-нибудь подразумеваемым. Так, в знакомом уже примере: "я его ударил, а он меня". Вы помните вторую иллюстрацию, защитительную речь на суде? В предложении -- "но ведь он меня ударил" жест не иллюстрирует ни одного из произносимых слов, ни "он", ни "меня", ни "ударил", он иллюстрирует подразумеваемое -- "вот вам настоящая причина". Представьте ту же фразу при других обстоятельствах, и жест будет иллюстрировать другую подразумеваемую фразу -- "мошенник этакий?" или "как это вам нравится!". Каждый раз те же слова с иным движением руки и головы.

   Не странно ли, что так сбивчивы представления о жесте, не странно ли, что так часто приходится слышать -- "жест соответствуете слову", когда никто никогда не скажет, что интонация соответствует слову. Всякий понимает, что можно, смотря по обстоятельствам, то же слово произнести на тысячу ладов, и что c'est le ton qui fait la chanson. Скажу мимоходом, что это одно из интереснейших упражнений, а с точки зрения школьной -- наиполезнейшее: произнесение тех же слов на разный голос. Вы сидите и пишете за столом, открывается дверь, входит кто-нибудь: "Ах, это вы". Какое разнообразие интонаций, смотря по тому, кто сидящий и кто входящий, и в какую минуту входит. Да можно ли даже перечислить все разновидности сидящего и входящего и сочетания каждой разновидности одного с каждой разновидностью другого! Ведь это целый мир! Впрочем, мы говорим не об интонациях, вернемся к жесту.

   Позвольте еще пример того, что жест согласуется не со словом, а с мыслью. Известно, что утвердительный жест -- вертикальный, отрицательный -- горизонтальный (кто, может быть, сомневается, в справедливости этого, когда говорим о руке, пусть вспомнит о голове). Представьте, что вы убеждаете кого-нибудь в том, что ваш общий знакомый -- человек честный, благородный, возвышенных чувств. Ваша рука будет отмечать утверждающим жестом по столу каждое из этих качеств, а голова будет сопровождать ее подтверждающим кивком. Но представьте, что вы всей вашей фразе предпосылаете слово "видите ли", что вы не верите в произносимые слова, -- и рука, и голова пойдут с мыслью, бросят лживое слово: "Он, видите ли, человек честный, благородный, возвышенных чувств". Каждое из этих качеств будет сопровождаться отрицательно-горизонтальным жестом руки и головы, выдающим ваше отрицательное отношение к положительным словам {Тот факт, что иногда говорят -- "я не хочу" с вертикальным жестом (удар кулаком по столу), вовсе не противоречит теории. Это есть жест воли, каприза, а не отрицания: человек в этом случае не отрицает свое хотение, он утверждает свое нехотение.}.

   Я слышал много возражений против отождествления вертикального жеста с утверждением и горизонтального -- с отрицанием. "На востоке, говорили мне, наоборот, а в южной Италии "нет" выражается вскидыванием головы кверху". Это меня совсем не убеждает, частные отступления не опрокидывают общего характера человеческой привычки. Если в словесной речи есть провинциализмы и диалекты, то почему не быть им и в телесном языке? Подобные разновидности так же мало изменяют принципиальное значение жеста, как акание и окание не изменяют тождества русского языка в его наречиях. Да не только "провинциализмы", -- в языке телодвижений есть и свой "жаргон"; такие жесты, как тереть указательным правой по указательному левой, точно вы скоблете от сустава к ногтю, -- жест, которым французские ребятишки дразнят старуху -- "что, старая, гриб съела?"; или ногтем большого пальца задеть за зуб и щелкнуть, -- жест, которым вся латинская раса обозначает презрительный отказ; или четырьмя пальцами правой руки брить себе подбородок, что у неаполитанцев значит -- "как бы не так, дожидайся!" -- что все это, как не жаргон языка телодвижений, который известен посвященным, весьма выразителен для тех, кто знаком со "словарем", но никоим образом не может быть принят в соображение при объяснении абсолютного значения языка телодвижений, а в искусстве имеет только значение "быта".

   Интересны соотношения в движениях рук и глаз. Можно, в виде общего правила сказать, что глаз занят тем, с кем говорим, рука занята тем, о чем говорим. Когда Ларина в опере говорит -- "вот, дочери мои", она указывает на дочерей, а смотрит на Онегина. Когда мы говорим кому-нибудь -- "подите вон", глаза смотрят на него, а рука указывает на дверь. Достаточно бывает одного движения глаз, чтобы опрокинуть целое здание уверений и обещаний. Мягким, вкрадчивым голосом и с успокаивающим жестом вы говорите собеседнику -- "Я вас высоко ценю"; но переведите при этом глаза на третье лицо, -- и всякому ясна вся ложь ваших уверений. И опять-таки рука занята тем, о чем вы говорите, а глаза тем, с кем, или вернее в данном случае -- для кого вы говорите.

   Ясно, что жест могущественный выразитель иронии. Так, в вышеприведенном примере -- "Он, видите ли, человек честный и т. д.", -- стоит лишь иллюстрировать противоположное чувство, т. е. произносить "честный", "благородный", "возвышенный", а рукой говорить: "нечестный", "неблагородный", "низменный". Можно сказать, что иронический жест относится к положительному, как в, фотографии негатив к позитиву. То же и по отношению к голосу: при положительном смысле интонация твердая, краткая, как бы сверху вниз; при иронии -- размазанная, протяжная, как бы снизу вверх, или, как говорят учителя пения, -- на салазках.

   Здесь кстати скажем два слова о значении в жесте направления кверху и книзу. Возьмем для примера: рука ладонью кверху и рука ладонью книзу.

   Кверху -- жест

                       просящего

                       вопрошающего

                       убожества