— А… а как же, а если дежурство?

— Ну, так это ж людям помощь, Андрюша, здесь греха нет.

Андрей кивнул, соглашаясь. Оглядев убранную столовую, Устинья Капитоновна ушла на кухню. Андрей, ещё раз поблагодарив за завтрак, поднялся к себе, в свою комнату. Да, это действительно его комната. Странно, ведь он — жилец, квартирант, а комната — его. Там, в Спрингфилде, он ни на минуту не забывал, что жильё временное, не его, а здесь… надо будет спросить парней, скажем, Эда или Майкла, как это у них. У Криса-то всё ясно: где Люся, так ему и дом, и Родина.

В углу — Андрей уже знал, что его называют «красным», но всё ещё не понимал почему — висела икона, обрамлённая вышитым полотенцем. Андрей встал перед ней и, старательно крестясь, прочитал заученную ещё с голоса тёти паши молитву: «Богородице-дево, радуйся…». Слова он понимал плохо, да и не старался понимать и делал всё это: ходил в церковь и молился, чтобы доставить удовольствие Серафиме Панкратьевне и Устинье Капитоновне. Ему нетрудно, а им приятно. Чем же заняться? Почитать? Но солнце такое, и тепло… Его неудержимо потянуло в сад. А… а ну если работать нельзя, он в беседке с книгой посидит.

Андрей перебрал книги на этажерке. Рейтера… нет, это он читает серьёзно, с выписками, проверяя себя по словарям, покупному и своему самодельному, а в сад… ага, вот это. Он вытащил томик «Занимательно о серьёзном» и пошёл вниз.

Серафима Панкратьевна сидела на веранде в плетёном кресле и перематывала шерстяную пряжу. Андрей остановился, посмотрел и нерешительно предложил:

— Я помогу…

— Спасибо, Андрюша, — Серафима Панкратьевна с улыбкой показала глазами на книгу в его руке. — В библиотеку собрался?

— Нет, я думал в беседке читать, — и уже смелее: — Давайте… давайте я буду… нитки держать.

— Это пасма называется, — кивнула Серафима Панкратьевна. — Ты аккуратненько, чтоб не спутать, сними, ну вот, и на руки себе надень, нет, только на пальцы, чтоб легче сходили.

Под её указания Андрей устроился на стуле напротив Серафимы Панкратьевны, держа на растопыренных пальцах пушистые серо-голубые нити.

— Это Пасма, — повторила Серафима Панкратьевна и стала объяснять: — Вот я её в клубок смотаю, вязать буду. Видел, как вяжут?

— Да, — кивнул Андрей. — Тётя Паша, моя… крёстная, она вязала носки, я видел.

— Ну вот, — улыбнулась Серафима Панкратьевна.

Клубок быстро вращался в её руках, увеличиваясь на глазах. Андрей завороженно следил за ним и, когда нить кончилась, невольно разочарованно вздохнул. Серафитма Панкратьевна засмеялась, видя его огорчение.

— Тебе понравилось?

— Да, — кивнул Андрей.

Он не кривил душой, ему в самом деле нравилось вот так сидеть и смотреть, как Серафима Панкратьевна и Устинья Капитоновна что-то делают, хлопочут по хозяйству. Нравилось помогать им. Ещё в первые дни, да, это был третий или четвёртый день, он вернулся из госпиталя и увидел, что Устинья Капитоновна собирается мыть ванну.

— Здравствуйте, я сейчас! — крикнул он, взбегая по лестнице.

Быстро, швыряя одежду на кровать, переоделся в старые армейские брюки и скатился вниз. Решительно, сам удивляясь своему нахальству, отобрал у Устиньи Капитоновны щётку и тряпки, чуть ли не вытолкал её из ванной и взялся за дело. Нет, он всё-таки не совсем голову потерял и штаны снять не рискнул. И так… они обе даже слегка испугались. А когда он отмыл ванную и уборную, долго ахали и восхищались. И он никак не ожидал, что их похвала настолько его обрадует. Тогда же он и решил: что-что, а мытьё полов и кафеля он знает… по-настоящему. И натирку полов тоже. Вышколили его в питомнике так, что на всю жизнь хватит. Так что это его делом и будет.

— Я пойду в сад, хорошо?

— Конечно, Андрюша.

В саду солнечно и не жарко, шумят птицы, пахнет землёй и листвой, а в беседке сиренью. Он уже знает сирень, жасмин, шиповник… Ему рассказали, что сады здесь не для пропитания или дохода, а для красоты. Цветов побольше, овощи — только что для себя и на каждый день, ягоды, яблоки, груши с вишнями — тоже по одному, много по два дерева или куста. А беседка похожа на ту, что была в госпитале в Спрингфилде, только поменьше. Андрей сел за стол и раскрыл книгу. Ну-ка, что такое климат? Почитаем.

Из кухонного окна Устинья Капитоновна видела его чёрную, склонённую над книгой голову. Серьёзный какой парен, не в пример своему крёстному. Ваня, конечно, тоже и читал, прямо глотал книги, но и погулять был мастер, а Андрюша, как девица, домосед, скромный, не пьёт, не курит… в самом деле, будто и не парень, а… дитя он ещё. Она вздохнула, возвращаясь к работе. Ваня говорил, что парень — сирота, рабом был, ни дома, ни семьи не знает. А вот душа видно, что не застужена, тёплая душа. Это уж Ваня, конечно, постарался, отогрел. А когда Андрюша про крёстную свою, тётю Пашу, говорит, то аж слёзы на глазах блестят. Мягкий он, ласковый, каково-то ему в жизни потом будет? Нарвётся на какую-нибудь шалаву, прости, Господи, прегрешение невольное…

Выборы школьного совета провели, не дожидаясь августа — столько дел накопилось, и, к удивлению Ларри, от их класса выбрали его. Хотя… хотя чему тут удивляться? Он богат, самому себе можно не врать, богаче всех в классе, диплома, правда, и даже аттестата нет, только справка о функциональной грамотности, но что образованнее многих тоже ясно. Одно «но» — что он негр, чёрный, бывший раб, но… и опять же — на то и школа такая, новая и общедоступная. На прошлом заседании они только познакомились, да и были не от всех классов, и может потому толком ничего не решили.

Ларри позвонил домой Марку, чтобы тот пообедал без него, он задержится по делам.

— Пап, я лучше тебя подожду.

— Хорошо, — не стал спорить Ларри. — Но не сиди голодным, чего-нибудь поешь.

— Я… возьму орехов, хорошо?

Ларри улыбнулся и, хотя Марк не мог его видеть, кивнул.

— Хорошо. И обязательно выпей молока.

Попрощавшись с Марком, Ларри быстро всё убрал и вышел из салона. Маркет-стрит уже затихала. Обычно он уходил на час позже и шёл сразу в Цветной, но сегодня маршрут другой и время не то, и обменяться привычным кивком было не с кем.

Ларри шёл быстро, но без спешки, изредка быстро поглядывая на магазинные витрины. Дом он обустраивал по памяти и каталогам, но фотография — это одно, а в витрине те же шторы совсем по-другому смотрятся.

Заседания школьного совета проходили в конференц-зале, во всяком случае, именно там они собирались в первый раз, и, войдя в школу, Ларри сразу пошёл туда.

— Добрый день, Левине, — приветствовал его румяный седой Шольц от седьмого «а». — Завидная точность.

— Здравствуйте, Шольц, — ответно улыбнулся Ларри.

Прошлое заседание вёл директор и так повернул, что они сразу стали называть друг друга по фамилии, но без мистеров и сэров. И не официально, и без фамильярности.

Собрались быстро. На этот раз были все. Директор занял своё место, представил отсутствовавших в прошлый раз, и приступили к работе. Обсуждали устав, стипендии, поступление пожертвований, маршруты школьных автобусов, которые будут собирать учеников по утрам, а после уроков развозить по домам… Всё шло ровно и деловито.

Ларри чувствовал себя уже совсем уверенно, если бы не сидевшая напротив и чуть наискосок от него женщина. Он всё время чувствовал на себе её взгляд. Не враждебный, но очень упорный, изучающий. Будто она пыталась узнать его, вспомнить. Но… но он раньше не видел её, он уверен. Она… Она… внешне белая, но что-то… нет, если и есть какая-то примесь, то очень и очень малая, незначащая, и дело не во внешности, а… нет, что-то… Её взгляд тревожил, но не раздражал, как обычные «белые» взгляды. Под конец заседания Ларри окончательно убедился в своём предположении, что она хочет поговорить с ним и не просто хочет, а ей этот разговор важен и нужен. Ну, что ж, после заседания — пожалуйста. И, когда их глаза в очередной раз встретились, Ларри мягко улыбнулся и кивнул. Она поняла и тоже кивнула.