— Август, сентябрь, октябрь, ноябрь… 7 ноября — дата, до которой вы должны или выполнить все задания, полученные раньше: похищение секретных бумаг, планов, а главное этого синего камня, о котором пишет Курковский. Если не успеете — вы должны просто взорвать весь завод, произвести панику, а мы будем действовать. Следовательно, использовать свой синий камень они не успеют… Хотя мы не особенно верим в этот синий камень… Этот ученый-выскочка Пеллеров очень раздут. Ну, вот и все инструкции. Правда, просто?

— Гениально просто! — пробормотал Титов: — срок жизни СССР — четыре месяца. Пустяки.

— Вас это не огорчает?

— Меня это приводит в бешеный восторг. Ведь вы представить себе не можете, сколько раз в день мы там рискуем своей головой, когда работаем по заданиям Союза Золота.

— Мы это оценим! — сказал лысый сэр. Титов поклонился и вышел.

Однако, выехать ему в этот день не удалось. Рабочие бастовали. Улицы замерли, затихли, погрузились в темноту.

Где-то прогремели выстрелы.

— Восстание на военных заводах! — пронеслось топотом по городу.

Пролетели отряды полиции.

Титов узнал о новом способе, применяемом здесь к бунтовщикам: полиция с авиоциклетов сбрасывала особые колпаки на бунтовщиков. Колпаки выхватывали из толпы горсти людей, прикрывали их, разбивали толпу, остатки ее загонялись в особые изоляционные камеры.

Главным же средством были знаменитые прививки доктора Шторбе, которые убивали в человеке инициативу, притупляли его память. Эти прививки назывались «сывороткой кротости» и широко применялись при всех мятежах.

Несмотря на то, что на военных заводах громадный процент негров (это позволяет механизированный труд по системе проф. Гроггера, развившего положение старого практика 20-х годов — Генри Форда). Несмотря на то, что были приняты крутые меры против бунтовщиков, восстание затянулось неделю.

Титов рвался обратно, ему нужно было тотчас известить о замыслах врагов Главный Штаб Революционных войск.

Но приходилось набраться терпения и ждать. Он бродил по бетонным коробкам улиц, вслушивался в дикую музыку разгульных кафе, щупал удостоверение и шептал:

— Четыре месяца! Четыре месяца — и снова польется кровь. Успею ли я проникнуть в недра организации и предупредить взрыв?

Курковский не тратил понапрасну времени. За отсутствие Титова он выполнил задание на сто процентов.

В первые же дни своего приезда Титов понял, что между Юлей и Курковским установились ближайшие отношения. Наедине они даже говорили на ты.

Титов услышал обрывки разговора:

— Зачем старику машина! — говорил с жаром Курковский: — старик обожрался славой, почестями, деньгами. Почему ты, я — оба молодые, — должны тлеть жалкими головешками, когда нам только протянуть руку — и мы возьмем от жизни ворох радостей, бессмертие, славу, золото. Или ты хочешь ждать, пока одно из бессчисленных покушений на старика удастся и все рухнет в бездну, останется неоткрытым навсегда? Он нисколько не бережется. Письма с предупреждениями, угрозами, с предложениями продать секрет он сжигает, не читая или оставляет их валяться, где попало. Чем же это кончится?

Юлия похудела за это время. Она не сводила глаз с говоруна, шептала:

— Вы гипнотизер, вы гипнотизер!

Курковский продолжал:

— Ваша душа спала, как волшебная спящая красавица. Я пришел озарить вас, пришел звать вас к восстанию личности, к новой яркой яви!

— Удивительно, как она не замечает его театральности! — подумал Титов: — я гораздо лучше играю роль шпиона, чем он — роль соблазнителя.

Титов передал вести из «Союза Золота» Курковскому. Тот нахмурился:

— Они дураки. Думают, синий камень — шуточка. Дураки! Впрочем, мы обделаем дельце задолго до ноября. Девочка — видели — готова. Но ведь легко сказать — взорвать. Разве можно надеяться взорвать площадь в несколько квадратных верст? Наконец авиотанки вывозятся в пограничные области. Они там совсем потеряли головы! Слушайте, дружище (Курковский подхватил под руку Титова). Вы храбрый человек? Я предлагаю вам рискованнейшее дело. Ставка: смерть или бессмертие. Мы захватим машину и секрет синего камня. С ними мы победим мир. Ведь этот старик — он мог бы сейчас повелевать всей планетой, а он сидит и ест вареную картошку. Заметили вы его обеды? Любой рабочий ест лучше, я не говорю об инженерах. Не знаю, это рисовка, не знаю, просто скверный плебейский вкус. Словом, мы с вами можем сделать хорошее дельце, если только я уломаю Юлию и заставлю ее отдать мне связку ключей.

— Но для этого нужно, чтобы Пеллеров уехал.

— Это налажено. Я могу особым аппаратом из соседней комнаты подавать радиограммы. Получив радиограмму-вызов, Пеллеров вытряхнется отсюда, мы все обделаем днем, пристукнув старуху…

— А стража?

— Стража! Ведь мы здесь живем. Никто ничего не заподозрит… Впрочем, мы еще одну попытку сделаем — выкрасть синий камень через подземный ход, через подкоп…

Тут Курковский споткнулся:

— Вы о подкопе не знали? Совсем забыл, что вы еще на испытании. Впрочем, вы сдали экзамен. Думаю, можно довериться вам?

— Мне было бы обидно, если бы вы и теперь боялись меня, — произнес Титов: — надеюсь, вы сделаете меня своим, пайщиком, когда реализуете барыши от вашего замысла? Больше мне ничего не надо.

— Отлично. Вечером сегодня я вам покажу подкоп. Во всяком случае я никогда не соглашусь взорвать заводы, если бы даже это было возможно. Скорее, я соглашусь умереть.

— Я разделяю ваше мнение, — на этот раз совершенно искренне согласился Титов: — а как вы думаете, — согласится эта самая Юлия заключить с нами союз?

— Со мной она заключила уже некоторого рода союз, — засмеялся поганым смешком Курковский: — сознаюсь, девица — огонь. Но теперь нужно убедить ее, что она создана для славы, что она рождена управлять. И тогда дело в шляпе.

— Действительно ли, как я слышал, она не родная дочь Пеллерова?

— Приемыш. И от знатных родителей.

— Ну, так я думаю, вам удастся ее уломать. Закваска много значит.

— Я думаю, удастся. Она влюблена в меня, как кошка. А у женщины ведь это много значит…

— Я еще хотел бы спросить вас, что вы думаете о Торне? В него за границей веруют, Торн у всех на языке.

— Торн, говорят, изобрел новые истребители. Ему принадлежат самые жестокие изобретения нашего века. Но ведь они не учитывают пластинок Пеллерова. Пластинки обессмысливают всю химическую войну. Свойство их таково, что они поглощают все изобретенные удушливые газы, окисляясь ими. Работая одновременно с кислородными разрядителями, они превращают химвойну в детскую забаву.

— Но ведь есть еще воздушная война, есть еще сверхтанки и глушители, которые впервые применялись в войне 31 года?

— Есть еще много вещичек, о которых мы с вами не слыхали. Теперь в Америке целые военные города. «Союз Золота», «Союз Голубой Крови» и «Общество миллиардеров» образовали трест. Наступают дни финала. Кто-то должен победить. Сейчас штатские люди и организации в Америке — придаточный орган при военной туше. Грядут огненные дни. Это будет времечко, когда нужно успевать захватывать положение — в обществе. Капитализм победит — и тогда…

— Тогда?

— Тогда девяти десятым человечества будут делаться при рождении «прививки кротости». Создастся армия скотинки, послушной, старательной, здоровенной, как все идиоты. Остальные будут прекрасно жить! Это будет сплошная радость! Вы любите золото?

— Гм…

— Я очень люблю золото. И думаю, что у меня будет его достаточно… Однако, мы через чур разболтались. Вы хотите сегодня осмотреть наш подкоп? Сегодня я возьму вас на заседание ордена «Твердый знак». До ночи!..

— Кто идет?

— Из дома Пеллерова.

Синяя уральская ночь. Осенняя прозрачность. Ветер в горах.

Курковский торопится. Титов еле за ним поспевает.