Вдруг он свернул куда-то вбок. Вот он отворачивает в сторону плитняк, открывается узкий колодец. Кнопка звонка.
— Эге, да у вас даже лифт устроен — смеется Титов, — усаживаясь рядом с Курковским в бадью.
Электрическая проводка. Сырые стены подземелья. Извилистые ходы.
Курковский опять торопится. Титов щупает на ходу электрический револьвер, обычный, каким вооружена вся красная армия.
— Наклонитесь! — кричит Курковский.
Вдруг ослепляет яркий свет. Они в громадной зале. Колонны. Скамьи. Оружейный склад. В дверях часовые. Десяток людей за столом.
Титов узнает двух инженеров. Других он, кажется, не видал. А это кто в углу? Титов кусает губы, чтобы не выдать себя: Вардин, которого Титов сам, своими глазами, видел в покойницкой, подал ему условный знак, знак агента Г. П. У.
— Объявляю заседание открытым! — говорит инженер Сургин: — в повестке дня суд над шпионом Титовым, начальником Г. П. У.
Титов вскочил. Но Вардин опять делает ему знак. Титов держит рукоять револьвера. Курковский кривит губы в улыбку:
— Успокойтесь, товарищ Титов.
— Обвинение, — продолжает инженер Сургин, — в следующих поступках: первое, попытка запутать Курковского в убийстве Вардина. Между тем Вардина убил орден «Твердого знака». Второе — Титов проник в тайны заговора, втерся в доверие Курковского и даже добился командировки в «Союз Золота». Третье — повидимому, он предполагал расстроить заговор, предупредив Пеллерова и власти о замышляемом. Признаете себя виновным, подсудимый?
Титов во время медленных слов инженера успел разглядеть подземелье. В углу был склад бомб.
— Что если пустить их и самому с ними взлететь в воздух? Для этого достаточно выстрелить в ворох бомб.
— Вы должны были, друзья, прежде всего разоружить меня, а после уже разговаривать. Разве можно судить в помещении, где лежат бомбы? Вы наивны, друзья! Достаточно мне выстрелить в провода — чтобы мы все оказались в темноте. К чему так глупо рисковать жизнью, как вы рискуете?
Кое-кто беспокойно оглянулся на бомбы. Курковский сказал:
— Вам тоже, милейший, не захочется умирать. Мы вас привели сюда не убивать. Мы вас привели сюда объяснить, что вы имеете дело с хорошо налаженным аппаратом. Вы понимаете, как мы узнали о вас? Вы дали расписку в получении документов и бумаг для «Союза Золота». Вы забыли, что почерк — это ваш паспорт! Теперь, чего мы от вас хотим? Хотим предложить вам миллион долларов за инструктирование в управлении аппаратом «Це».
— Почему миллион, а не два?
— Потому что второй миллион вы получите, если согласитесь поступить механиком на аэротанк.
— Так. Но где гарантия, что я, выйдя на свет, не заявлю тотчас о вашей организации? — спросил Титов.
— Гарантия? Мы вам ее покажем, для этого вас и привели сюда.
— Мигрин! — крикнул Курковский.
Подошел тот, кого принял Титов за умершего Вардина.
— Проводите арестованного подземельем под дом Пеллерова. Покажите заряженные, готовые ко взрыву щели. Он поймет, что завод в наших руках и что взорвать его мы можем в любую минуту. Нам нужно не это. Если милейший начальник Г.П.У. захочет, он спасет от гибели изобретения Пеллерова: он будет молчать.
— Идемте.
Титова повели. Он шел впереди. Его страж — сзади. Вдруг Титов услышал шепот.
— Товарищ Титов, это я — Вардин.
— Чорт возьми, но ты убит.
— Убит Мигрин. Я его выделал электрическим всасывателем под Вардина, а себя под него. Понятно?
— Но даже я ошибся. Кто его отравил?
— Я.
— Что со мной сделают?
— С вами? Ничего. Выпустят. Только вы не бойтесь. Все их батареи будут разряжены. Кучка сумасшедших. Я думаю, мы их обезвредим в скором времени. Главное тешить их мыслью о синем камне, тогда они будут беречь лучше нас товарища Пеллерова…
Когда Титов приведен был снова в зал, судьи спросили:
— Согласны ли вы на сделанные предложения?
— На второе — да. Быть механиком я согласен. А если я обучу вас — вы меня отравите, как поступили с Вардиным.
В подземелье поднялся хохот.
— У вас железная логика! — закричал Курковский: — Ну-с, — добавил он, — теперь идемте мирно спать, зная, что под нами на сажень глубины стоят подземные мины, готовые превратить завод в пепелище.
9. Выстрел
Утром Курковский и Титов встали как ни в чем не бывало на работу.
Пеллеров был весел. Шутил. Пришли тревожные вести из штаба.
Курковский проворчал:
— Пронюхали.
Пеллеров сказал:
— Скорее бы хоть война.
— Вы милитарист, оказывается!
— Еще какой! — засмеялся Пеллеров.
Титов подумывал, как бы известить Пеллерова, чтобы он забрал у дочери своей приемной связку ключей и не оставлял ей в своё отсутствие.
Вдруг вошла Юлия. Она старалась не смотреть на Курковского.
— Папа, — сказала она тихо, — я думаю проехаться, так куда-нибудь. Возьми ключи и дай мне денег на дорогу.
Курковский позеленел. Но Юлия на него и не взглянула. Вечером она уехала. Курковский был взбешен. Ночью опять разбудил Титова.
— Как вам нравится? Уехала ведь! Вы знаете, она оставила мне письмо: говорит, хочу тебя проверить, любишь ты меня или любишь славу, которую можешь украсть при моем участии. Только для этого и уезжаю. Чорт знает, что такое!
Титов теперь играл роль купленного за деньги изменника.
Он в ответ на бурную речь Курковского потребовал у него задаток.
— Дайте хоть тысяч пятьдесят. Вы думаете легко мне продаться?
— Помилуйте, но вы войдете в историю, если согласитесь с нами лететь на аэротанке. Это будет ловкая штука — выкрасть первейшее в мире изобретение!
— Да, — вздохнул Титов, — мы будем знаменитые воры.
— Победителей не судят. Мы будем победителями — воскликнул Курковский.
Титов слушал его нескончаемые планы будущей богатой жизни и думал:
— Какой-то золотопсихоз. Они так верят в силу золота, что поверили начальнику Г.П.У. в измене за миллион!
Утром получил Титов деньги. Изобразил жадность. Считал, пересчитывал, купил себе новый костюм, заодно известив в городе, кого следует, об усилении охраны на заводе.
В городе носились упорные слухи о предстоящей войне. Газеты полны были описаниями издевательств, какие позволяют себе усмирители рабочих в капиталистических странах.
К Пеллерову направлена была из центра военная комиссия.
Пеллеров беседовал с ней у себя в кабинете. Курковский из себя выходил:
— Юлька должна была подслушать и нам сообщить! Какая она после этого любовница! Ведь пора уже действовать. Ноябрь на носу.
Юлия приехала. Измученная, похудевшая, она не могла скрывать своего отношения к Курковскому и чуть не бросилась к нему.
Неизвестно почему — по рассеянности ли или по каким-нибудь соображениям, Пеллеров не передал связку ключей Юлии.
Курковский рвал на себе волосы:
— Упущен момент! Упущен!
Титов должен был пойти в мастерские. Эго было четвертого ноября.
Ему показалось подозрительным лицо Курковского. Он был возбужден, глаза его блестели, губы подергивались судорожно.
Титов поэтому хлопнул дверью, но не ушел. Вернулся в темный угол коридора, где он сиживал уже несколько раз.
Курковский и Пеллеров работали в мастерской молча. Пеллеров заканчивал приготовление каких-то масок. Опять никто не знал ни назначения этих масок, ни состава прозрачных кружков — не то стеклянных, не то слюдяных.
Юлия сидела в соседней комнате и играла на рояли.
Пеллеров заговорил первый.
— Вячеслав! — сказал он: — ты любишь Юлию?
Курковский видимо растерялся:
— Учитель! — пробормотал он, — ваш вопрос так неожиданно поставлен… Да, учитель… Я боялся вам об этом сказать.
— Почему ты так вздрогнул? На твоем лице печать преступления. Разве любовь преступна?
В голосе Курковского была растерянность. Но вот он оправился, вот он окреп и голос его — грозит.
— На моем лице, — говорит он, — написано другое: оскорбление ученика и помощника, которого используют как машину, как сверлильный станок, а потом, по миновении[4] надобности, вышвырнут. Ваша машина…
4
Так в книге. Слово образовано от глагола «миновать» (надобность миновала = надобность прошла).
(Примечание С. П.)