Не мое.

У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.

Не знаю, каким чудом в руках оказалась высокая кружка с травяным отваром, и пирожок. Почему-то он особенно растрогал… надкусанный с одного бока, но все равно родной.

- Я целителя вызову, - сказал Эль, пытаясь отжать хвост. А я ему говорила, что от длинных волос одна морока.

- Ага… - пирожок, оказавшийся капустным – раньше я капусту в пирожках недолюбливала, было в этом что-то донельзя подлое, ищешь мясо, а тут тебе вареные капустные листочки – примирил меня с действительностью. – Себе…

- Я почти уже здоров, - он продемонстрировал идеальный эльфячий бок, на котором виднелось белое пятнышко шрама. – Я… от земли. Там много силы было. А у тебя насморк.

Еще какой.

Сопли вдруг оттаяли и потекли весенними ручейками, а следом зачесалось в глазах и откушенный пирожок встал поперек горла. Мне даже спорить не хотелось, и когда на кровать забралась высушенная и почти не воняющая погостом нежить, я только подвинулась.

Мурлыкать маншул умел.

А эльф…

Надеюсь, у него есть сменные подштанники. Из шелку… надо будет сказать, чтобы еще прикупил как минимум дюжину. А то жизнь, она такая… непредсказуемая. Подштанники в ней точно пригодятся.

Следующие несколько дней я провела в постели.

Что-то ела, когда получалось пережевать.

Что-то пила, большей частью горькое, оставляющее на языке характерный травяной привкус. Давилась лекарствами. Слушала убаюкивающее мурлыканье мертвого маншула и тихие рассказы мужа.

А рассказывать он и вправду умел.

Зря его Юся отпустила… то есть, сама виновата. Но у нее теперь кладбище, а я вот слушать буду… про границу и про нежить, про города эльфов, которые не совсем города. Про леса вечные и величественные… сказки я всегда любила, главное, не думать, что когда-нибудь любая сказка заканчивается.

- …а устрицы вам дохлые подсунули, - сказала я, потыкав в устрицу двузубой вилкой. Бывшая подруга скривилась, а папуля, большую часть времени выразительно помалкивавший, позволил себе приподнять бровь.

Что? Может, я и не высокого воспитания, но было у меня дело на морском берегу… ловила мелких пакостников, которые повадились добрым людям сети путать. Вот там, пока ловила, и научилась, что в устрицах разбираться, что в морских гребешках, которые вовсе не нужно выжаривать до состояния подошвы, чтобы потом эту подошву в белом вине утопить.

- Какой кошмар, - воскликнула Марисса, покосившись на супруга, который сидел, тихонько в тарелке ковыряясь. – Я непременно с этим разберусь.

- Ага…

Эль от устриц благоразумно отказался, как и от икры летучей рыбы, которая, пусть и считалась деликатесом, но явно подгулявшим. Интересно, это для меня так расстарались или и вправду не понимают, что кухарка их дурит?

Папенька мой, подремывавший в углу стола с видом независимым, встрепенулся.

Поднялся.

И сказал:

- Пришло время кое-что обсудить… - обе руки его легли на стол, и на мизинце блеснуло такое до боли знакомое колечко.

Помнится, это его я оставила перед склепом.

А Юся пообещала, что не станет убивать человека, который это колечко придет забирать. Нет, если бы папенька сам явился, она бы вряд ли сдержалась, но, как я и подозревала, послали за колечком мальчишку из беспризорных…

Сказать, что не то?

Он знает.

Должен был понять. Почувствовать. Родовые вещи, они ведь не просто так… а здесь… подумаешь, белое золото и пара камешков средней паршивости. Красиво, но бестолково. Однако папенька напялил, и это само по себе внушало немалое подозрение. Как и эта вот, внезапно появившаяся, благостность во взгляде. Не люблю, когда на меня так смотрят.

- Что? – и глазами похлопать.

- Дядя… - вздохнула Марисса.

Глава Гильдии некромантов отмахнулся.

А ведь я на него не похожа… счастье-то какое.

- Девочке пора покинуть этот город, - прозвучало веско.

- Зачем? – я ткнула вилкой в полупрозрачное желе, в котором застыли комки зеленых водорослей. Желе содрогнулось, но вилке не поддалось.

- Климат здесь… не подходящий.

- Ага, - согласилась я. – Дожди идут. Крыша течет, но мы уже договорились, что ее починят. Надо только подождать пару дней, пока бригада освободится. И с погреба заодно воду откачают. Стены тоже бы поправить не мешало, но это уже другим разом.

- Уезжай.

- Куда? – желе я все же проткнула, но лишь затем, чтобы убедиться, что вилка надежно застряла в дрожащей этой массе.

- Не имеет значения. Здесь тебе не рады.

- Так… это не мои проблемы.

- Будут твоими.

Эх, папенька, не любите вы свою дочь… единственную, между прочим. То есть, я полагаю, что единственную, но мало ли. Жизнь, она любит сюрпризы преподносить. И папенька хмурится зря. Никуда я не поеду. Мне теперь тут жить интересно.

Стало.

И между прочим, эльфячья бабушка, снизойдя до визита в наши пенаты, сказала, что места, конечно, маловато, однако в остальном у дома хорошая аура.

Почти одобрение.

И росток высадила какого-то жутко редкого древа. Малина тотчас переползла к нему, обвила белоснежный ствол, растопырила колючки, всем видом своим показывая, что обидеть сиротинушку не позволит… и вот куда нам ехать?

С эльфом, маншулом, малиной и этим… сиротинушкой, который за две ночи вымахал до уровня крыши.

- Папенька, - я откинулась и ноги вытянула. – А не пойти ли вам в эльфийские чащи… я даже проводника найду. Хорошего.

Глаз папенькин дернулся.

Левый.

Правый потемнел. Ишь ты… ему бы у целителей провериться.

- Когда узнала…

- Юся рассказала… небось, меня в ее честь назвали? Чтоб точно не обозналась.

Запыхтел.

Поднялся тяжко. Ишь, сила клубится, что туча черна. Давит просто-таки… ничего, не раздавит.

- Если ты… когда-нибудь раскроешь рот… тебе не поверят.

- Успокойтесь, - тихо произнес мой муж, отодвигая тарелку с нетронутой перепелиной тушкой. Что, и их умудрились испортить?

- И доказать ты не сможешь…

- Я и не буду, - больно оно мне надо, по судам ходить. Нудно, долго и, что куда важнее, дорого. А результат сомнителен. В самом деле, в смерти Юсиной папеньку не обвинишь. За деяния предков он ответственности не несет. Сама я жива, здорова и вообще…

…поди-ка докажи наличие преступного умысла.

Да и грех жаловаться, руку на сердце положа. Не будь у папеньки желания вернуть родовой перстень, глядишь, и я на свет бы не появилась. Но это еще не значит, что я позволю себя из города выживать.

- Надеюсь, вы понимаете, - Эль поднялся. – Что я… и не только я озабочен происходящим в городе.

Вот, оказывается, и он умеет делать эльфячью рожу, которая невозмутима и величественна, аки все древние леса, вместе взятые.

Спина прямая.

Взгляд отрешенный.

И по коже прям мурашки от этого… папеньку вон тоже проняло. Правда, не настолько, чтобы отступить:

- Не лезли бы вы в это дело…

Эль чуть приподнял бровь.

- Это только людей касается.

- Уже не только. Я никому не позволю обидеть мою жену.

…видят боги, на душе стало тепло.

Крышу мы всенепременно починим. Остальное… как-нибудь да приложится.

…я сидела, подперев рукой подбородок, и глядела на деревянную шкатулку, чьи бока покрывал хитрый рунный узор.

Красиво, демон меня побери.

Изысканно.

А главное, серебро за годы не поблекло, дерево не износилось. И выглядит шкатулочка нарядной, будто вчера только сделана, что внушает определенные опасения. Да и тянет от нее… недобрым. Крышечка изогнутая, на защелке держится. Манит.

- И долго смотреть собираешься? – поинтересовался Эль.

Он устроился напротив с кружкой травяного отвара и пухлым масляным пирожком. Причем масла было столько, что оно стекало по пальцам, и Эль время от времени совершенно неблагородно эти пальцы облизывал.

- Не знаю… я не уверена, что хочу в нее заглядывать.

- А придется.

- Почему?

- Нельзя держать дома неизвестные вещи.

Это да… и вот что-то подсказывает, что следовало бы эту самую шкатулку оставить в Ясином саркофаге, но нет, польстилась на неизвестный клад, а теперь маюсь.

- Если хочешь…

- Нет, - я убрала его руку. – Шкатулка скорее всего кровью заперта.

А еще десятком заклинаний, призванных защитить от излишне любопытных рук. Я провела пальцем по острому серебряному ребру.

Коснулась замка.