— Однако оставим, Николай, про это говорить, — перебила княжна. Она заметила странный огонёк, блестевший в глазах Николая, да и горячность его ей не понравилась. Кроме того, они отошли далеко от дома и очутились в самой глуши сада.

— Нет-с, зачем же! Уж ежели начали говорить, так докончим-с, — настаивал Николай.

— Я не хочу говорить!

— Разговор наш не будет продолжительным, извольте выслушать, княжна.

В голосе влюблённого парня послышались даже повелительные ноты.

Софья широко раскрыла глаза и испуганно смотрела на него.

— Послушайте, княжна, я открою вам свою душу… Я полюбил, только не царскую дочь, а княжескую, да так полюбил, что ради своей любви на смерть готов идти, как на званый пир! — страстным голосом говорил Николай. — Что же молчишь, моя царевна, ответь, подари словцом ласковым покорного раба! Скажи: жить ему или умирать?

Княжна молчала; её душили и гнев, и слёзы; она никак не ожидала признания от Николая — признания, которое жестоко оскорбило её и уязвило её самолюбие. Она быстро пошла по дороге к дому и ничего ему не сказала в ответ.

Николай загородил ей дорогу; глаза у него блестели, как уголья; он дрожал, пожираемый страстью.

— Я не пущу тебя, пока не дашь ответа!

— Прочь с дороги, дерзкий! — крикнула княжна, отстраняя рукой Николая.

В это время в саду послышался громкий оклик.

— Ay, ay, княжна! Где вы? — звала Дуня.

— Я здесь, иди сюда, Дуняша! А ты прочь с глаз моих. Чтобы завтра же тебя не было в усадьбе! Ты с ума сошёл, жалкий приёмыш! Помни, если ты не уберёшься, я скажу о твоём дерзком поступке отцу и брату, — тогда отсюда нагайками выгонят!

Княжна бросила презрительный взгляд на Николая и поспешила к Дуне.

— Обруган, оплёван за мою любовь! Погоди, княжна, я полюбить тебя заставлю! Полюбишь, только надо выждать время! Поеду с молодым князем на войну — умру или вернусь героем. Тогда посмотрим, как ты оттолкнёшь меня, — проговорил вслед удалявшейся княжне Николай.

Настал день отъезда молодого князя Сергея в Петербург, а оттуда в действующую армию.

В княжеском доме, в огромном зале с колоннами, сельский священник в богатой парчовой ризе совершил напутственный молебен с водосвятием. Дьячок Петрович голосисто пел вместе с пономарём. По окончании молебна священник обратился к молодому князю с кротким, тёплым словом.

Княгиня Лидия Михайловна, всегда невозмутимо-спокойная, на этот раз не выдержала и, заключая в свои объятия сына, расплакалась.

— Серж, Серж, как тяжело, невыносимо тяжело мне с тобою расставаться! — сквозь слёзы говорила она.

— Прощай, Серёжа, укрепи тебя Господь! Будь храбр и мужествен, поддержи род Гариных! Святый архистратиг небесных воинств Михаил да укрепит тебя! — говорил старый князь, благословляя сына небольшой иконой святого Михаила Архангела. — Не расставайся с иконой, носи её на груди. Во многих битвах бывал я, и эта святая икона всегда была со мною; меня так же, когда я в первый раз отправлялся на войну, благословил мой отец покойный.

— До свидания, Серёжа! — прощалась с ним княжна Софья. — Возвращайся к нам полковником. Милый, милый, я буду молиться за тебя!

Княжна осыпала поцелуями лицо брата.

Тут же, прижавшись к колонне, одиноким стоял Николай, одетый по-дорожному; с какою-то мучительной тоской смотрел он на эту семейную сцену; ему было не по себе. «Плачут, целуются, а я стою как оплёванный, ни от кого не слышу ласкового слова, доброго пожелания… Если бы и у меня были отец с матерью, они точно так же меня провожали бы на войну. Батюшка с матушкой, где вы, живы ли вы?» — думал молодой человек, смахивая слезу, выкатившуюся из его глаз.

— Подойди сюда, Николай! — вдруг раздался голос старого князя.

Николай поспешил исполнить приказание князя.

— Николай! У тебя нет ни отца, ни матери, некому тебя благословить, — сказал князь.

— Некому, ваше сиятельство! — печально ответил приёмыш.

— Я благословляю тебя вместо отца.

Князь взял со стола небольшую икону Богоматери в золотом окладе и благословил Николая.

— Ваше сиятельство, благодетель мой, отец! — Николай плакал навзрыд, целуя руки у князя.

— Владычица небесная да сохранит тебя! — благословил его старый князь, обнял и поцеловал приёмыша.

— Подойди и ко мне, Николай, я перекрещу тебя. — Лидия Михайловна истово перекрестила Николая. — С князем Сергеем не разлучайся и на войне будь всегда с ним; если что случится, пиши. Я на тебя надеюсь, ты нам не чужой.

— Князь, ваше сиятельство; и вы, княгиня — благодетельница, клянусь вам перед святой иконой, что я жизнь свою отдам для вас! Вот вы сейчас, как отец с матерью, меня благословили, ласкою одарили, не как безродного подкидыша, а как родного. Да за это я по гроб ваш верный слуга! — горячо проговорил молодой человек.

— Будьте всегда таким, Николай, какой вы теперь, — тихо промолвила княжна. — Таким хорошим, — добавила она.

— Простите меня, княжна! Может, мы никогда с вами не увидимся, — не смея смотреть в глаза княжне, чуть слышно сказал Николай.

— Простила, всё забыла.

Софья крепко пожала руку Николаю, обезумевшему от неожиданного счастия.

Тройка добрых коней, запряжённая в дорожный тарантас, давно уже ждала у крыльца. Все дворовые собрались проводить молодого князя и толпились около тарантаса. Сергей ещё раз крепко обнял отца, мать и сестру и быстро вышел на крыльцо. Он был сильно взволнован, слёзы виднелись на его красивых глазах. Сопровождаемый громкими пожеланиями, молодой князь сел в тарантас. Рядом с ним поместился Николай. На козлах с кучером сел денщик Михеев. Михеев уже лет пять состоял денщиком при молодом князе; Сергей успел привязаться к старому преданному денщику и не расставался с ним. Куда бы он ни поехал, Михеев повсюду его сопровождал.

Старый князь, княгиня и Софья до ворот проводили Сергея.

Владимир Иванович был молчалив и сосредоточен, Лидия Михайловна беспрестанно крестила уезжавшего сына, а Софья, с глазами, полными слёз, посылала брату воздушные поцелуи.

Вот выехали из усадьбы; кучер тряхнул вожжами, и добрые кони вихрем понеслись по утрамбованной дороге. Скоро тарантас скрылся из глаз княжеской семьи, и жизнь в усадьбе Каменки пошла обычным чередом.

Путь молодого князя Гарина из Каменок до Петербурга был неблизкий — пришлось ехать не переставая несколько дней. Приехал Сергей в Петербург за три дня до выступления наших войск в поход.

Первым делом князя было навестить своего приятеля и сослуживца Петра Петровича Зарницкого.

Ротмистр Зарницкий жил холостяком в своей небольшой квартирке на Невском, ему было лет тридцать пять, высокого роста, сутуловатый, с добрым, всегда смеющимся лицом, весёлый шутник, он был любим всеми в полку; солдаты называли Зарницкого отцом, он со всеми был добр и предупредителен. Зарницкий любил кутнуть, выпить, угостить на славу товарищей-сослуживцев, на это нужны были деньги; у Петра Петровича была только одна подмосковная вотчина, которая давала ему тысячи три в год, и на эти деньги должен был жить Зарницкий; подчас любил он широко пожить, и для этого пришлось закладывать подмосковную. Деньги, полученные от залога, недолго находились в руках ротмистра: по своей доброте Пётр Петрович готов был последним поделиться с товарищами. Происходя от знатного боярского рода, он нисколько этим не гордился, любил простоту, несмотря на хорошее образование, которое получил, всегда говорил «попросту» и терпеть не мог французских и немецких фраз и салонной болтовни.

— Если ты хочешь, брат, со мною вести знакомство или дружбу, ты все эти модные финтифлюшки брось, говори со мной попросту, без затей; «бонжуров» не подпускай — терпеть не могу иноземщины! — предупреждал Пётр Петрович тех офицеров, которые желали с ним сблизиться, сойтись.

Молодой князь Гарин сошёлся с Петром Петровичем, они жили искренними друзьями, а случай, происшедший с Сергеем, ещё более скрепил эту дружбу.