— Да, они из верного источника, который я не могу назвать.

— И они действительно нагло собирались нарушить мою волю, отменить мои указы и представить мне все как fait accompli[54]? — регент оперся локтем о колено, держась рукой за подбородок и нахмурившись. — Невероятно! — снова повторил он.

Госпожа де Парабер рассмеялась:

— А вы не находите, что невероятным всегда является то, что случается? И потом в этой истории все довольно вероятно. Ваша чрезмерная доброта, Филипп, попустительствовала этим господам.

— Да? — с кривой усмешкой он посмотрел на нее. — Маленькая черная ворона наслушалась Сен-Симона.

— Нет, нет, — запротестовал герцог. — Госпожа говорит об очевидном для всех кроме вас, Ваше Высочество, — с фамильярностью, присущей ему с тех времен, когда они с регентом были друзьями детства, он продолжал: — Ваша доброта лишила вас в глазах мятежников всякого авторитета. То, для чего раньше достаточно было бы складки на лбу, теперь потребует использования артиллерии.

— Они опьянены тщеславием и самонадеянностью, — пробасил д'Аржансон. — Они начали атаку и смелеют по мере своего продвижения.

Сен-Симон продолжал:

— Они ощущают себя парламентом в английском стиле, представляющем ассамблею, выбранную всем народом.

— С правом, — напомнил регенту мистер Лоу, — требовать ответа даже у короля, как и произошло с Карлом Первым.

— Peste![55] Вы не очень тактичны, — упрекнул его регент. Но тут Сен-Симон поспешно вставил, чтобы замять возникшую неловкость:

— Они будут оправдывать себя тем, что действовали в интересах Франции. Все обвинения сразу можно будет снять, так как они скажут, что хотели блага своему народу.

— Это потребует от вас твердости, монсеньер, — сказал Дюбуа.

Парабер засмеялась:

— Одолжите ему свою, господин аббат.

Но Его Высочество не был настроен шутливо.

— Замолчи! Тихо! — приказал он ей. На его лице читались усталость и раздражение. — Ради Бога, что делать? Созвать Генеральные Штаты?

Совет дал д'Аржансон:

— «Вправления мозгов» будет достаточно, Ваше Высочество.

Он напомнил об этой мере, которую использовал иногда покойный король, чтобы призвать парламент к выполнению своих обязанностей. Король приходил на заседание парламента в запыленном костюме для верховой езды и с хлыстом в руках, подчеркивая этим свое неуважение. Сейчас, по мысли д'Аржансона, наступило время протрезвить особо горячие головы.

Они начали обсуждать план «вправления мозгов». Вспомнили, как важна в этом деле неожиданность, и что в связи с этим лучше провести заседание не в королевском дворце в Версале, а в Тюильри.

Последнее было важным, чтобы раньше времени не напугать членов парламента. Пусть они думают, что им предстоит обычное заседание. И только в последний момент неожиданный вызов заставит их — полторы сотни членов парламента, одетых в красные мантии — пройти пешком по улицам мимо шеренг вооруженных солдат, чтобы показать им силу королевской власти.

Через два дня в Тюильри все состоялась так, как было задумано у регента в кабинете. Наследник трона был одет в горностаевую мантию, в руке он держал скипетр. Его окружали принцы крови, бастарды[56] и пэры. От имени короля выступил канцлер д'Аржансон. Он сказал, что его задача прочистить мозги некоторым чересчур обнаглевшим господам в мантиях.

Голос его резонировал, тон был резким. Он начал с того, что напомнил членам парламента, что они являются судейской, а не законодательной палатой, и что присвоение себе не данных им прав, то есть их узурпация, является серьезнейшим преступлением. Он напомнил им, что границы их полномочий установили еще короли Франциск I и Карл IX, а совсем недавно их подтвердил последний король Людовик XIV, который, как они, наверное, еще не забыли, обходился с ними без лишних церемоний. Потом он с неприятной усмешкой указал, что для изменников в государстве существует Бастилия.

Далее он объявил им, что их решение аннулировать указ регента о передаче собираемых налогов в банки, было отменено регентским Советом, и что любая попытка с этим не считаться является нарушением закона и повлечет суровое наказание.

Король, гремел он, требует от них прекратить злоупотреблять правом вето, великодушно пожалованным им регентом. Если они не желают снова лишиться его, то пусть пользуются им в пределах своей компетенции, то есть ограничат себя субъектами права Его Величества, а не пытаются вершить дела государства.

Он закончил зловещим предупреждением, что отсутствие понимания и уступчивости повлечет для них самые строгие наказания, причем персональные, и если что-либо подобное повторится, то Его Величество не будет обращаться с ними с такой мягкостью и уступчивостью, как в этот раз.

Они еще имели вызывающий и независимый вид, но резкие, презрительные слова д'Аржансона, а также угроза Бастилии и высокомерные, не скрываемые усмешки пэров, быстро лишили их остатков храбрости, и они склонили головы, уныло подчиняясь.

Канцлер не входил в детали вылазки, готовившейся против мистера Лоу, он вообще не упомянул имени шотландца. Но члены парламента прекрасно поняли, что именно из-за него они подвергаются нынешней унизительной процедуре «вправления мозгов».

Поняв это, они, с одной стороны, возненавидели мистера Лоу еще сильнее, но с другой, стали по-настоящему бояться его. Они поняли, что он каким-то образом был предупрежден об их заговоре и имел достаточное влияние на регента, чтобы тот подверг их постыдному наказанию.

Опасаясь худшего, они отправили своего вице-председателя Бламона принести от их имени мистеру Лоу извинения в том, что они, будучи введены в заблуждение своими советниками, приняли неверное решение, о котором теперь глубоко сожалеют.

К господину де Бламону они присоединили старого маршала де Вильруа, участвовавшего в заговоре из-за того, что ему была ненавистна мысль, что французскими финансами будет управлять какой-то иностранец, и герцога Омона, близкого к Менам. Принеся от имени парламента свои извинения, они попросили мистера Лоу использовать свое большое влияние на регента, чтобы содействовать его примирению с парламентом.

Мистер Лоу, который спокойно возвратился в Отель-де-Невер после двух ночей, проведенных у аббата в Пале-Рояле, принял депутацию с ледяной вежливостью. Тоном, выражавшим прямо противоположное тому, что он говорил, мистер Лоу поблагодарил их за этот визит и уверил, что постарается выполнить их поручение относительно регента. Когда они вышли от него, призрак Бастилии продолжал пугать их с не меньшей силой, чем прежде.

В действительности причиной его тона было то, что они явились в крайне неудачный момент. За несколько часов до этого дома он имел ссору с возмущенной Катрин, которая желала знать, где он провел две ночи. Его ответ был коротким и простым:

— В Пале-Рояле.

Губы ее недоверчиво скривились.

— А графиня Орн? Она там тоже была?

Он никогда не выказывал раздражения, которое в нем вызывали ее постоянные и беспочвенные упреки. Также он не выказал его и сейчас, хотя это раздражение было гораздо сильнее, чем обычно.

— Если ты спросишь меня конкретно, что тебя интересует, я отвечу. Но на риторические вопросы, вызванные твоим плохим настроением, я отвечать не буду.

— Конечно! А визит ее сиятельства сюда? Это тоже риторика?

— Она принесла мне крайне важную информацию.

— Женщина, о которой ты говорил, что с ней незнаком?

— Это так и было.

— Знаешь что, все твои ответы можно назвать одним коротким словом: ложь.

Он вздохнул.

— Интересно, можно ли сравнить счастье, которое другие получали от твоей женственности, с моими частыми сожалениями, что ты не мужчина?

— Счастье от моей женственности? Что ты имеешь ввиду? — краска возмущения залила ее от шеи до бровей. — На кого ты намекаешь?