В прудах и озерах угри растут и нагуливают жирное тело (по Сабанееву) до четырех килограммов веса. Рыба эта ночная, днем предпочитает отлеживаться, «свернувшись веревкой», в укромных илистых и тенистых местах. Все рыбы обладают исключительным обонянием, угорь среди них — рекордсмен. Знатоки говорят: «В незагаженное прежде Онежское озеро довольно было уронить несколько капель розового масла, чтобы угорь почувствовал его присутствие». Приманку-насадку угорь находит легко и жадно хватает ее, оказываясь на крючке «автоматически». Немалых усилий стоит извлечение из усеянной мелкими зубами пасти.

На рану рыба-змея крепка. Обильная слизь позволяет быстро ранение залечить. А кровь угря считается ядовитой.

Живучесть угря велика. «Во влажном прохладном погребе угри, на пробу, жили до семи-восьми дней». Срок жизни угрей в природе (до поры размножения, означающего также и смерть) — от семи до пятнадцати лет. Но в маленьком, лишенном выхода водоеме подопытный угорь (по Сабанееву) прожил тридцать семь лет. Рыба эта очень подвижная. Все время ищет жизненное пространство. Из Средиземного моря часть угрей попадает в Черное и отсюда в некоторые реки этого бассейна.

Из рек, текущих в Балтийское море, по каналам и разветвленным, не всегда означенным на картах капиллярам водной системы угри достигают Волги и некоторых ее притоков. Но это «заблудшие» угри. Пути назад, в океан, для них нет.

Любопытно, что в пресных водах обретаются почти исключительно самки угрей. Более мелкие (до пятидесяти сантиметров) самцы держатся прибрежной зоны морей или же в устьях рек. Они ожидают, когда половозрелые самки рунным (массовым) ходом начнут скатываться из пресных вод в море, и тут начинается совместное свадебное и последнее путешествие змееподобных рыб. (Отнерестившись, угри погибают.)

Еще в пресной воде самки обретают брачный наряд: становятся желтыми, потом серебристыми, у них увеличиваются глаза. Попав в соленую воду, угри перестают питаться. Созревание половых продуктов (икры и молок) идет за счет жира, накопленного в теле угрей. Жиром же обеспечиваются энергетические затраты движения против Гольфстрима. Не слишком хорошие пловцы (около пяти километров в час), угри к Саргассову морю обречены плыть долго. От истощенья у них размягчается скелет, они слепнут, теряют зубы.

Некоторые ихтиологи считают, что все угри гибнут в пути, не достигнув места, где должны нереститься. И свадебная их одиссея кончается драматически — «у них изначально нет сил достигнуть Саргассова моря». Кто же, однако, там нерестится? Полагают, что нерестятся угри, которые вырастали в пресных водах Америки и которые в близкое Саргассово море добираются без труда. Они, как считают, поставляют личинки, которые Гольфстрим вносит в Европу. Но это только предположенье, нуждающееся в подтверждении. Во всяком случае, вылавливать всех угрей, валом идущих по рекам Европы «на гибель», пока считают опасным, вдруг часть из них Саргассова моря все-таки достигнут…

Большинство живых организмов чутко реагируют на соленость воды. Пресноводные в океанской воде погибают, морские организмы не живут в пресной. Угри, как видим, интересное исключение. Часть жизни они проводят в соленой воде, другую — в пресной. Но исключение не единственное. Вспомним лососей — кету, горбушу, кижуча, нерку, чавычу. Та же история: часть жизни в пресной воде, а часть — в соленой. Но есть и большое различие. Лососи в пресной воде (в чистых ручьях и речках) рождаются и скатываются в океан, где вырастают в огромных и сильных рыб, которых инстинкт размноженья влечет опять в пресноводные речки. Угри же в океане родятся, а вырастают (чтобы стремиться потом на родину) в тихой пресной воде прудов и озер.

Вы спросите: а ловля угрей в Подмосковье, как попали они сюда? Конечно, не своим ходом!

Уже много лет в значительные водоемы серединной России угрей поселяют. Маленькими («стеклянными») их ловят французы в момент, когда из океана огромным числом они устремляются в реки. В воде, насыщенной кислородом, маленьких угрей самолетами доставляли и выпускали в Селигер, Сенеж, в хранилища, из которых Москва пьет воду. Угри тут чувствуют себя превосходно и очень изобретательно расселяются, пользуясь малыми водотоками, болотцами и канавами, а может быть, все-таки ползают и по травам.

Мы ловили угрей на реке Озерне. Но попадаются они иногда и в торфяных ямах, в затопленных карьерах. Представляете удивление рыбака — ловил карасей, а выудил вдруг нечто, похожее на змею. Опытный рыболов обрадуется, новичок же может и испугаться.

Угри, поселенные в водоемы «на вырост», — заложники своей судьбы, на нерест им не выбраться. Два исхода — состариться и умереть либо попасть на крючок. При таком положении прироста угрей быть не может. Только убыль. Восполнять ее можно, выпуская все новые партии молоди. Пока, несмотря ни на что, этот процесс не прерван.

_{Фото автора. 19 августа 1994 г.}

(Окно в природу)

Время волков… В этих словах каждый справедливо усмотрит образ текущего бытия. Подлое, неуютное, безжалостное время. Но посмотрим, каково живется Природе в годы человеческих потрясений, получают ли передышку «братья меньшие» от гонений двуногих братьев или гонение возрастает?

Готовясь к Грюнвальдской битве, в лесных пущах Литвы и Польши для прокормления войска «добыто было бесчисленно вепрей» (кабанов). Войско Ивана Грозного в походе на Казань кормилось лосятиной. «Провиантные отряды» царя лосей перебили много. Правда, не настолько много, чтобы зверь стал редким.

Более поздняя бесконтрольная охота на зверя из-за мяса и из-за кожи на штаны офицеров (лосины) лось в прошлом веке стал такой редкостью в средней России, что о каждом где-либо замеченном писали газеты.

Годы революции и Гражданской войны в начале этого века подчистили остатки лосей, бобров, соболей и сайгаков. Понадобились чрезвычайные законы и меры, чтобы эти животные снова стали обычными.

Что наблюдаем сейчас? Лосей, завсегдатаев леса лет двадцать — тридцать назад, сейчас почти не встречаешь, изведены браконьерами.

Лисиц нещадно и бесконтрольно преследуют из-за шкурки. Медведей бьют иностранцы (этот «спорт» богатым людям доступен теперь в России и на Аляске). Безнаказанно убивают маралов, кабаргу и сайгаков. Бьют даже тигров, которых осталось в Уссурийской тайге считанное число, открыто предлагают в каталогах «тигровые шкуры для ваших спален и офисов».

Волчьи времена!

Ну а что сами волки? Волкам передряги людского мира всегда на пользу. Летописцы, не сознавая этого, годы народных бедствий метили разгулом зверей: «Все впрахе и впусте; одне токмо волки рыщуть». А знаменитый русский натуралист Леонид Павлович Сабанеев, приглядываясь к событиям, вывел почти что формулу: «Рост численности волка в России всегда совпадал с годами разрухи и бедствий народных».

Сказано это было в прошлом веке после войны с Наполеоном, в пореформенной России. И все, что было позднее, подтверждало проницательное наблюдение. Первая мировая война и следом за ней Гражданская волкам были «на руку». Разорение деревни в 30-х годах, дальнейшие над ней эксперименты — укрупнение колхозов, объявление тысяч деревень неперспективными — давали волкам простор и волю их нраву.

Волк — сильный, умный и не трусливый хищник, человека смертельно боится. Даже в крайних случаях, когда надо защитить детенышей в логове, когда любой зверь ляжет костьми за потомство, волк трусит. К логову можно подойти без ружья и безнаказанно взять волчат — волчица скрытно и, вероятно, с материнской болью будет наблюдать похищенье, но не покажет себя. Таков результат длительного и постоянного гонения на волков. Жестокая селекция сделала дело. Те, которые защищали потомство, погибали. Выживали осторожные, терпеливые. И осмотрительность эта закрепилась, как сказал бы ученый, на генетическом уровне.