Кошку ваш пристальный взгляд может смутить. В милой ее головке хранится память о прегрешеньях, и пристальный строгий взгляд она расценит как вашу осведомленность о содеянном — «знает кошка, чье мясо съела».
У некоторых животных отношения выясняются единоборством взглядов — кто кого пересмотрит (это наблюдается и у людей).
Встреча взглядом с кем-то представляющим потенциальную опасность означает для животного: обнаружен! К затаившемуся зайцу можно подойти близко, если двигаться не прямиком, а делая все сужающиеся круги, смотреть в сторону. Но как только заяц встретил ваш взгляд — он немедленно вскочит.
«Большие глаза» у животных — свидетельство страха. Глаза раскрываются рефлекторно — лучше видеть опасность. Большие глаза другого существа внушают опасение, особенно тем, кто ведет ночной образ жизни и знает: глаза совы — это опасность явная и большая.
Защищаясь или нападая, животные понимают: повредив врагу или жертве глаза, они получают важное преимущество. Ворон еще шевелящейся жертве немедленно выклюет глаза. Цапли и журавли хорошо понимают: если не удалось взлететь, средство защиты должно быть направлено противнику в глаз. Я был свидетелем сцены, вспоминая которую вздрагиваю.
В Центральном лесном заповеднике городская художница предложила жившего у нее журавля отнести для фотосъемки на пруд. Быть на руках у хозяйки журавлю не понравилось, и он ударил своим крепким долотом-клювом женщину в глаз. К счастью, клюв был открытым, и удары пришлись сверху и снизу глаза. Африканская плюющая кобра струйкой яда метит жертве в глаза. Иногда этой жертвой бывает и человек.
Глаза животных могут выдавать их чувства — горящие глаза хищника, затравленный взгляд бездомной собаки, потухшие глаза уставшего бороться за жизнь существа. Но только человек, управляя своими чувствами, может смягчить взгляд, улыбнуться глазами, дружески подмигнуть. И это для общего хорошего настроения делать надо возможно чаще.
Фото из архива В. Пескова. 11 октября 1996 г.
Беловежская пуща
(Окно в природу)
Старожилы древнего леса.
«Лес, точно терем расписной…» — прочтем у Бунина. «Очей очарованье…» — написал Пушкин. В осеннем лесу даже и не поэт им становится — так много красок, запахов, божественной тишины. Даже и малый лесок дарит нам в октябре щемящую сердце «прощальную краску». Что ж говорить о Пуще, об этом «главном лесе» Европы! Никакой храм не сравнится величием с этим храмом Природы. И когда тебе говорят: вот на этом месте литовцы-язычники разжигали костры, ты понимаешь, почему в Литве язычество держалось дольше, чем где-то еще в Европе.
Великий лес! Зеленая парча елей чередуется с золотом кленов и дубняков. Даже в пасмурный день лес светел от листопада, а при солнце, при синем небе кажется, вот-вот ударит золотой колокол и все тут вздрогнет, даже без ветра отдаст земле прощальную желтизну.
«Этому дубу шесть сотен лет…» — говорит женщина-экскурсовод стайке туристов. Всем хочется погладить шершавый ствол великана.
Шесть сотен… Что же было в те времена, когда дуб проклюнулся из упавшего в такой же вот день желудя? «Этот — не самый древний. Пойдемте-ка в гущу…» — говорит мой приятель, и мы идем без тропинок по мягкой земле под сережками бересклета, по зарослям папоротника, мимо темных пирамидок можжевельника. «Вот!..» Дубу под семьсот лет. Три человека, взявшись за руки, не могут его обнять. Дуб строен, здоров и может прожить еще многие годы. Даже варвар посчитает грехом покуситься с пилою на это чудо.
Сойка понесла с дуба желудь. Белка высоко в кроне желудь роняет, и он звучно, пробивая этажи леса, падает возле моих ботинок. Литое, гладкое совершенство, из которого может вырасти дуб, но я кладу этот желудь в карман на память. Ежик прошуршал по опавшей листве.
Зверек соня ковырялся в рыхлой ветоши возле дуба и оставил бугорок как будто бы просеянной кем-то земли. Сколько поколений всего живого, включая и людей с их страстями, пережил этот царь Времени, окруженный молодыми соснами и дубами, каждому из которых за сотню лет…
Беловежская пуща… В летописях первое упоминание о ней обозначено 983 годом. В те времена Европу покрывали леса первичные, вековые, с волками, медведями, зубрами, турами, леса бездорожные, внушавшие человеку благоговейный страх. Это в них прятался Робин Гуд, в них путешествовал славный рыцарь Айвенго, в них Красная Шапочка действительно могла встретиться с волком. Поэзия Средневековья связана с этим царством лесов. Они были колыбелью европейской цивилизации. Леса тянулись с Британских островов до Италии, от Испании за Днепр до Урала. Леса около Белой вежи (вежа — башня, она цела, ей семьсот лет) были частью великого океана лесов.
Топор извел это царство довольно быстро.
Нынешние равнинные леса Европы — это не остаток первобытных лесов, это древостой посаженные, окультуренные — зеленые островки средь житейского моря, похожие больше на рощи. Беловежскую Пущу можно считать наследницей древних европейских лесов. Только тут сохранилось древесное разнообразие, стойкое против болезней, пожаров, стихийных бедствий. Тут сохранились деревья-памятники (главным образом дубы и сосны), возле которых чувствуешь себя муравьишкой.
Весь этот лес — памятник прошлому. Нечто подобное держалось долго в других местах: Муромский лес, Брянский, Теллермановский, Усманский бор, Бузулукский. Увы, слава некоторых сохранилась только в названии. А Пуща цела. И четыре года назад включена в список важнейших природных ценностей на земном шаре.
Конечно, лес этот не вполне первобытен. Его во многих направленьях пересекают дороги, его покрывает квартальная сетка (первое лесоустройство в России было проведено здесь — 1842–1847 годы). При всей «дикости» Пущи в ней не осталось места для жизни медведей (последние исчезли в 1887 году).
Пуща была «под Литвой» и «под Польшей», принадлежала семье русского царя. Ее то берегли, то терзали. Немцы в Первую мировую войну, заняв здешние земли, немедленно проложили в Пуще 300 (!) километров узкоколейных железных дорог, построили четыре лесопильных завода. За два года лихорадочного грабежа отсюда вывезли четыре миллиона кубов древесины высочайшего качества («дуб на мировом рынке шел по цене шоколада»).
Вслед за немцами по концессии, взятой у Польши, вековые дубы и сосны валила английская фирма «Центура». Раны, нанесенные Пуще, не затянулись поныне. Проезжая по местам бывших узкоколеек, видишь плешины — тут были склады и лесопилки.
Сегодня Пуща находится в двух государствах — в Польше и Белоруссии. Поляки заповедали только десятую часть леса-памятника, в остальном ведут рубки. В Белоруссии заповедана вся территория Пущи, но мелиорация, которой увлекались в этих краях, превращая болота в пашни и сенокосы, понизила уровень грунтовых вод, что быстро сказалось на пущинских древостоях — ель стала сохнуть.
И все же многим терзаниям вопреки европейская древность жива. Пуща объявлена Национальным парком Белоруссии. На территории бывшего Советского Союза это единственный национальный парк, отвечающий принятым мировым нормам. Тут высокого класса гостиницы, хорошие дороги, лесные приюты, хороший музей, ресторан. Пуща открыта для экскурсантов и ценителей отдыха среди леса.
Вопреки ожиданьям развала, какой видим мы повсеместно, тут сохранилось нормальное хозяйственное кровообращение. Трудности — как везде, но то ли жирок поднакоплен тут был, то ли в хороших хозяйских руках находится этот особой ценности «музей под открытым небом», но восемьсот (!) работников Пущи чувствуют свою нужность и берегут то, что для Белоруссии, несомненно, является главной из всех ценностей.
В растительном мире Пущи дуб — главный герой, в животном фигура главная — зубр.
Зубр — древний жилец планеты. Обитал он когда-то по всей Европе аж до Урала. Пережил мамонта. Укрывали его леса. С исчезновением лесов исчез повсеместно и зубр. Беловежская пуща стала его последним прибежищем. Но и тут копье, арбалет и ружье стерегли зверя во все времена. Крупная эта дичь была объектом «королевских охот», но покушались на великана и браконьеры. В начале прошлого века в Пуще жило три с половиной сотни зверей. Через пятьсот лет численность зубров благодаря охране и подкормке перевалила за тысячу. А потом покатилось все под гору. Тому способствовала мировая война — Пуща теряла не только свои древостой, но и животных.