Вижу, что подписал. Кто так пишет, что за формулировки?! Вы что кончали, специальность?

ИСАА МГУ, историк-востоковед.

Тем более надо соображать.

Он полностью перечеркивает текст и между строчек вставляет свое.

Перепечатайте, дайте на визу Виктор Степанычу, после этого мне.

Битый час жду очереди в машбюро. Наконец-то готово.

Виктор Степаныч, Николай Василич просил подписать.

Присядьте.

Завсектором внимательно смотрит бумагу.

Кто так пишет? Что за формулировки? У вас же университетское образование!

Виктор Степаныч, Николай Василич внес свою правку.

Вижу, что внес, но исполнитель-то вы...

Он перечеркивает полностью текст и заново пишет

свое.

Документ, который я полирую уже третий день, — дипломатическая нота. В ней МИД СССР

сообщает посольству Ирана в Москве, что прошлогодняя просьба иранцев рассмотрена и

удовлетворена. Вот адрес колхоза, в котором посольство на постоянной основе может теперь

покупать баранов. Но резать их согласно исламским канонам колхозники не умеют, эту задачу

должен взять на себя покупатель.

Спектакль кончается тем, что обоих моих мучителей вызывают к заведующему отделом (видно, из

машбюро настучали). Там в короткой беседе им выписывают правильную формулировку, одну на

двоих. В результате иранцы наконец получают своих долгожданных баранов, а я приступаю к

работе над следующим документом.

Я здесь уже месяц, но пока еще плохо соображаю, куда угодил. До этого занимался подготовкой

афганской армейской разведки. Дело было серьезное, жизнь напряженная. А здесь черт-те что, какие-то бумажки с одного стола на другой. бараны, мать твою. и что совсем непонятно — все

генералы.

В старые времена советские дипломаты носили мундиры. После Второй мировой войны их

отменили. Но ранги (как в армии звания) сохранились{[5]}. Стартовый дипломатический ранг —

атташе, затем по восходящей секретари: третий, второй и первый — это младший

дипломатический состав. Потом — советник, посланник, посол. Это ранги старшего дипсостава.

Между каждым из них, начиная со второго секретаря, по две ступени: второй секретарь второго

класса, второй секретарь первого класса, первый секретарь второго класса, первый секретарь

первого класса и т.д. Послы от этих ступеней освобождены.

Для того чтобы подняться на очередную ступень, требуется два или два с половиной года плюс

еще какое- то время: ранги редко даются в срок, как правило, с долгой задержкой. Таким образом, карьера среднего дипломата — нудная тягомотина с выходом на пенсию в ранге советника

первого класса. Дойти до советника — это нормально, стать посланником — сверхудача, ну а

послом — абсолютное счастье.

Когда дипломаты ходили в мундирах, были у них и погоны. Вот я по наивности и пытаюсь понять, какому воинскому званию они соответствуют. Выходит, советник первого класса — это генерал-

майор. Глядя на троицу бывших консулов, мне становится не по себе.

Костя, а кто же тогда посланник второго класса?

Если, по-твоему, то генерал-лейтенант.

В этот момент открывается дверь и в комнату входит зам. завотделом, ему недавно присвоили

именно этот ранг.

Я по инерции вскакиваю и застываю по стойке смирно. Костя и Саня глядят на меня с сожалением, те трое с пониманием: новичок-то, видать, со смекалкой, серьезно взялся делать карьеру.

Зам. завотделом выразительно смотрит на подчиненных: учитесь, как надо приветствовать

руководство. Я ему симпатичен.

Каждый вечер прихожу с работы с тяжелым сердцем — жду, что меня уволят. Должны уволить, иначе нельзя. Не сегодня, так завтра, с позором. Прошло уже полгода (!), а я еще ничего не сделал, ни одного серьезного поручения. Моя прежняя жизнь, где личное время (т.е. практически сон) не

превышало шести часов в сутки, была насыщена делом. Я не мыслил, как можно иначе. Его

отсутствие, с моей точки зрения, могло иметь только одну причину — не доверяют. Мириться с

этим, бездействовать больше нет сил.

Николай Васильевич, разрешите войти.

Входите, — зам. завотделом оторвался от важных бумаг-.

Поручите мне дело! Поручите мне наконец серьезное дело! Я умею работать, не подведу!

Зам. завотделом смотрит на меня с удивлением поверх старых очков. Он явно не Пестолоцци, чтобы вникать в тонкости юной души. Но просьба моя до того нетипична, что без ответа оставить

нельзя.

Значит, так, — он чешет затылок, — составьте мне к концу рабочего дня справку обо всех

конфликтных вопросах советско-иранских отношений, с подробным перечнем нашей и иранской

позиций в каждом отдельном случае. Справитесь?

Караул! Это тема докторской диссертации! Я поднимаю глаза на стенные часы — 16.30! Из

кабинета выхожу с мокрой спиной.

Ты чего загрустил, служивый?! — это меня окликает Стас.

Стас Гаврилов, завсектором, курирует афганское направление. Всегда веселый, без доли апломба, со шкиперской трубкой в зубах. Работу знает в мельчайших деталях. Стас — светлейшая голова.

Я с тоской сообщаю ему о задании, для выполнения которого требуется минимум несколько дней.

Слушай и запоминай, — говорит Стас. И выдает материал. Короткими емкими фразами, как гвозди

вбивает. Лекция длится минут десять — пятнадцать. Кажется, я спасен.

Запомнил?

Запомнил.

Слушай дальше. Я получил назначение в Афганистан, еду советником к Досту{[6]}. Хватит тебе

протирать штаны с этими пердунами. Хочешь, поедем со мной?

Утром я отдаю начальству продиктованную Стасом бумагу и сообщаю о предложении отправиться

в Афганистан. В середине рабочего дня меня вызывает заведующий отделом.

Вы изменяете иранскому направлению? Хотите в Кабул? Зачем? Вы же по образованию иранист, и, как мне доложили, толковый, написали отличную справку. Не торопитесь. Скоро я еду послом в

Тегеран, мне нужны молодые ребята. Для начала отправитесь в Исфаган, поработайте годик, потом заберу вас к себе.

Зав. отделом — очень большое начальство, возражать бессмысленно.

Ну вот и славно, — завершает он монолог, — считайте, договорились.

Через пару месяцев «инстанция»{[7]} дает на меня «добро» и кадры оформляют приказ. Остается, казалось бы, мелочь — иранская виза. Но иранцы давать ее не спешат, видно, идет проверка. Жду

визу. Числюсь в Иране, но продолжаю работать в Москве. Так проходит без малого год.

То, чем я занимаюсь, готовясь к командировке, далеко от расхожего представления о

дипломатической службе. У нас в народе почему-то принято полагать (наверное, из-за пафосных

мемуаров), что это, как правило, важные и непременно красиво обставленные встречи с

иностранными дипломатами и политиками, в ходе которых решаются судьбы мира. Ну

совершенно не так. Тем более на Востоке, и дважды тем более, если дело касается молодежи, вроде меня. Нет в нашей работе театрального пафоса, никаких тебе фраков, муаровых лент, Даунинг-стритов, Елисейских дворцов — обычный костюм фабрики «Большевичка» и комната на

девятнадцатом этаже, где мы с Костей совершенствуем знания. Сегодня, к примеру, изучаем

состав руководства ИРИ{[8]}.

Костя вытаскивает пачку открыток. На первой бородатый мужик в черной чалме.

Ну, — говорит Костя, — давай.

Ходжат оль-эслам, сейед{[9]} такой-то, — говорю я, называя полное имя, госдолжность и перечень

подвигов мужика, которые в любой нормальной стране подпадают сразу под несколько самых

суровых статей уголовного кодекса.

Молодец, — говорит Костя, имея в виду меня, — давай дальше, — и достает следующую открытку.

На ней бородатый мужик в белой чалме.

Ходжат оль-эслам такой-то, — говорю я, опуская слово «сейед», называю должность и перечень

подвигов второго мужика, которые не уступают подвигам первого.

Экзамен длится около часа. Мужиков много, все на одно лицо, к тому же их список постоянно