Все сидевшие за вынесенными на тротуар столиками отвесили одинаково почтительный поклон, каким и подобало приветствовать супругу столь уважаемого и любимого всеми человека, как Санду Бугуш.

Тудор Стоенеску-Стоян отвечал на поклоны величественно. Никогда еще его не приветствовало столько людей сразу — настоящий триумф!

— Это приятель Санду! Я его вчера на вокзале видел! — радостно объявил Тави, словно речь шла о его собственном дорогом друге. — По роже — вроде славный парень, — добавил он оптимистически.

— Кофе с молоком! — вынес свой диагноз Пику Хартулар с обостренной интуицией калеки. — Без цвета, без вкуса, без запаха.

— Во всяком случае, Черная пантера согласна, кажется, и на кофе с молоком! — намекнул второй пескарь.

Тогда первый, не желая ему уступать, собрался с духом и попросил внимания:

— Хотите, расскажу одну славную штуку! Слышишь, Пику? Для твоей коллекции. Посылает позавчера моя жена Домнику, служанку, к мадам Бугуш с записочкой. Книгу хотела попросить или что-то в этом роде. Вернулась Домника с ответом, жена ее и спрашивает: «А что поделывает барыня?» Служанка ей на это: «Да чего ей делать? Торчит в своей стекольной лавке, комната у нее вроде как магазин Карола Блехеса: стекло, лампы, вазы, стаканы!» Ну что скажешь, Пику, каково?

Пику Хартулар не проронил ни слова.

Прищурившись, он смотрел вслед уходившим до тех пор, пока те не свернули на улицу Святых князей. Взяв со стола огрызок карандаша, из тех, что в поисках спичек выгреб из кармана Григоре Панцыру, он, проворно водя острым кончиком, принялся набрасывать смутные очертания какой-то фигуры — вроде пучка спиралей, напоминавшего вьющийся виноград. Пытаясь понять, что бы это могло быть, Тави Диамандеску заглядывал справа и слева, сверху и снизу, словно ребенок, ломающий голову над загадочной картинкой. Труд показался ему слишком тяжел, и он оставил свои попытки. Пескарь, разочарованный тем слабым впечатлением, которое произвел его рассказ, вертелся туда-сюда, вымаливая одобрение:

— Правда ведь, славная штука? Стекольная лавка Карола Блехеса: стекло, лампы, вазы, стаканы! Черная пантера и магазин Карола Блехеса!

— Еще раз заикнешься, отправлю тебя за стол к Таку! — пробурчал Григоре Панцыру.

Пескарь хотел было возразить. Но под суровым взглядом Григоре прикусил язык.

Чуть погодя и он понял, в чем дело.

За его спиной к столику подошел Санду Бугуш. Он пожал руки всем присутствующим, начав с Григоре Панцыру. Подошел с рукопожатием и к Таку, который уже больше часа оцепенело торчал на своем стуле, один-одинешенек в дальнем конце навеса, и всяк входивший, подходивший или выходивший обходил его, словно зачумленного.

Синьор Альберто уже не ждал заказа. Для него Санду Бугуш был «всем подряд». Всем — кроме господина Григоре, потому как, во-первых, он уже исчерпал свою утреннюю норму в пять коньяков, а во-вторых, никогда и никому не позволял за себя платить. Зато Пантелимон Таку воспользовался случаем и выпросил второй стакан сиропа с газировкой, хоть и не принадлежал кругу избранных.

— У меня радость! — объявил Санду Бугуш, разглаживая тюленьи усы. — Я хочу сообщить вам о большой радости…

— Я ее уже видел. Она шла по улице… — проговорил Пику Хартулар, не поднимая глаз и продолжая рисовать.

Но тут же, спохватившись, прикрыл рисунок фарфоровой пепельницей.

— Что ты хочешь сказать? Как ты мог видеть, чтобы радость шла по улице? — удивился Санду Бугуш.

— Очень просто. Разве речь не о твоем друге из Бухареста, про которого ты нам еще неделю назад все уши прожужжал?

— Да. И что?

— Да. И что? — передразнил Пику Хартулар гулким голосом, усиленным полостью грудной клетки, словно резонатором. — Видали, братцы, каким непонятливым прикинулся! Объясняю, дорогой Санду, Санди, Дидишор!.. И что? А вот что: этот твой друг бухарестского покроя вместе с мадам Бугуш только что повернул на улицу Святых князей. Он и есть та радость, о которой ты хотел нам сообщить. Вместе с другими я видел, как он шел по улице. Следовательно, я видел, как твоя радость шла по улице. Quod erat demonstrandum[23].

Санду Бугуш неуверенно хохотнул, хотя не очень понял, в чем прелесть этого силлогизма, явно притянутого за волосы.

Однако он поступал, как все слушатели Пику Хартулара. Смеялся каждому суждению, что флегматично изрекал грозный насмешник города, потому что за самым обычным его замечанием Санду чудился скрытый юмор. Но Пику Хартулар остановил его:

— Постой, дорогой Санду, я не кончил. Ты хочешь, конечно, узнать наше мнение? Пожалуйста! От твоих столичных штучек меня смех разбирает… Судя по внешности, он круглый дурак.

Санду Бугуш с несчастным видом затеребил усы:

— Зачем так говорить, Пику? Он чудесный парень! Золото, а не парень!.. Когда ты узнаешь его поближе…

Он обратился к присутствующим, призывая всех послушать:

— Я еще не все вам рассказал. Судите сами. Кое-чего я и сам не знал. Мы ведь так давно потеряли друг друга из виду, я был не в курсе. И только вчера узнал. Представьте себе! Он закадычный друг Теофила Стериу, Юрашку и Стаматяна. Только в их обществе и вращается…

— Вот это да! — признал Тави Диамандеску, радуясь, что есть чему порадоваться.

Даже пескари зашевелились на своих стульях, проявляя признаки интереса и любопытства.

Однако Пику Хартулар не сдавался. И выразил сомнение:

— Может, оно и так! Видно, и в Бухаресте перевелись интересные люди, коли уж и бедному Стериу, и Юрашку со Стаматяном приходится пробавляться такими друзьями, как и нам, за неимением лучшего, — всей этой шушерой… Но в таком случае здесь-то чего ему нужно? Чего ради он променял Стериу, Юрашку и Стаматяна на паршивый провинциальный город?

— А вот теперь позволь сказать мне. Объясняется это, дорогой Пику, совсем просто! — торжествующе и загадочно произнес Санду Бугуш.

— Неужели просто? Совсем-совсем просто? — вкрадчиво подивился Пику Хартулар.

— А почему бы нет?

— На мой взгляд, это и загадочно, и невероятно.

— Нет, все проще простого: он приехал поработать… Отказался от столичной жизни, друзей, телефонных звонков, чаев, обедов, чтобы здесь спокойно поработать. Он журналист. Писатель. Задумал большой труд, и я горжусь, что здесь он благодаря мне. Благодаря мне это произведение прославит наш город. Пока что литературный багаж его невелик — всего два романа, почти завершенные. Последняя правка, и можно сдавать в печать… И собран материал еще романа на три… Вот зачем он приехал, дорогой Пику. Quod erat demonstrandum!

В своем великодушном стремлении подготовить для друга самый благоприятный прием Санду Бугуш врал бескорыстно и вдохновенно, изобретая законченные и готовые к печати романы, о которых Тудор Стоенеску-Стоян и словом не упомянул.

— Как, ты говоришь, его зовут? — коварно переспросил Пику Хартулар, поправляя зеленый галстук и щуря красноватые глазки.

— Тудор Стоенеску-Стоян! — повторил Санду Бугуш с упреком в голосе. — Я вам уже раз сто говорил…

— Стоенеску-Стоян? Что-то не слыхал я про романиста с таким именем. Может, из вас кто-нибудь слышал? Может быть, вы слышали, господин Григоре, знающий все и вся?

— Да ведь я сказал, что он не выпустил еще ничего или совсем мало! — горой встал за друга Санду Бугуш. — Он не спешил. Не та школа… Тонкий стилист, дорогой Пику. Школа Флобера.

— Ладно! Будет тебе! Оставь Флобера в покое, и поговорим о чем-нибудь другом! — властно перебил Григоре Панцыру, видевший по расстроенному лицу Санду Бугуша, как мучителен для него этот разговор. — Ну-ка вы, пескари, городская почта, не знаете ли чего новенького? А если нового ничего нет, тогда что вам за этим столом надо? Ну-ка, выкладывайте, что там в ваших чудо-коробах!

Пику Хартулар не дал пескарям отчитаться. Голосом совсем уж замогильным объяснил:

— Впрочем, вот и сам господин Стоенеску-Флобер! Возвращается в одиночестве, повторяя вслух последнюю фразу предпоследней главы предпредпоследнего романа. Разумеется, нечто а-ля Флобер: «C’était à Mégara, faubourg de Carthage, dans les jardins d’Hamilcar»[24]…

Тудор Стоенеску-Стоян, показавшийся со стороны улицы Святых князей, действительно возвращался один. И было непохоже, чтобы он повторял про себя последнюю фразу предпоследней главы предпоследнего романа.