Пол поджидал меня на седловине. Теперь нам предстояло подняться туда, где нога человека последний раз ступала более двух тысячелетий назад. Закрепив на поясе страховочный конец, Дюваль, словно паук, стал карабкаться наверх. Через несколько минут он крикнул: «Порядок, я уже наверху. Вид отсюда просто потрясающий». Настал мой черёд. Поверхность скалы была гладкой — не уцепишься. В поисках какого-нибудь выступа я сместился по горизонтали. Но здесь камень был хрупким. Надежный на первый - взгляд выступ рассыпался в руке, словно засохший комок глины. С большим трудом, дюйм за дюймом я все же одолел часть подъема. Но самое трудное ожидало меня впереди — вертикальный участок с идеально гладкой поверхностью. Как это Пол умудрился по нему вскарабкаться?

Я почувствовал себя в ловушке — как котенок, забравшийся на самую высокую ветку дерева и страстно желающий, чтобы кто-нибудь вызвал пожарную машину и снял его. В ногах появились слабость и дрожь, и я ничего не мог с этим поделать. Оставалось полагаться только на раскачивающийся канат, который держал Пол, находившийся надо мной в десяти метрах, и собственные мускулы.

Оттолкнувшись от скалы, вытянутой левой ногой мне удалось попасть в одно из оставленных древними строителями отверстий. Упираясь ногами в породу и подтягиваясь по канату на руках, я медленно двигался вверх и наконец, обессиленный, но переполненный восторгом, заполз на выступ.

«Отлично! Браво, Тим!» — услышал я крики наблюдавших за моим восхождением. Я отвесил им грациозный — насколько это было возможно — поклон. До вершины оставался сущий пустяк, но порода под ногами была рыхлой и мягкой, как сыр.

«Подтяни страховочный конец»,— попросил я Пола и приготовился к последнему штурму».

Рядом с вершиной отверстий было больше, чем внизу. Кендалл насчитал их восемь. Кроме того, с западной стороны скалы по диагонали тянулся глубокий желоб. Вероятно, отверстия служили гнездами для вертикальных опор, на которых на вершине «башни» покоилась платформа. И все же оставалось непонятным, как древние, балансируя на столь хрупком сооружении, ухитрялись поднимать сюда огромные бревна.

Просигналив Полу о своем намерении осмотреть поверхность скалы с южной стороны, Тимоти подобрался к надписям. Вырезанные в породе почти у самой верхушки скалы, они имели около 23 сантиметров в ширину, 10 в длину и были разделены на шесть вертикальных «листов». На двух центральных Кендалл разглядел изображение Тахарги. Слева от него красовался Настасен, тщеславный кушитский царь, приказавший запечатлеть в камне и свой лик. К сожалению, до наших дней более или менее сохранилась лишь центральная часть скалы. Да и на ней текст по большей части стерт. С трудом удалось разобрать отдельные выражения — «азиатские бедуины» и «ливийские кочевники». Видимо, Тахарга имел в виду свои военные походы. Настасен выбил небольшие фигурки, восхвалявшие его знаменитого предшественника и его самого.

Но главный интерес представляли не иероглифы и фигурки исторических персонажей. Кендалл обнаружил, что гладкая поверхность скалы испещрена маленькими правильными отверстиями правильной формы. В некоторых сохранились вбитые в них бронзовые гвозди. Нечто подобное ему уже доводилось видеть в египетских храмах: когда-то при помощи гвоздей к скале крепили золотые пластины, закрывавшие надписи. Сегодня следов золота нет и в помине — возможно, к его исчезновению причастны дерзкие грабители.

И хотя сделанные на такой высоте барельефы предназначались только для взора богов, именно золото, по замыслу властелинов Куша, было главным элементом психологического воздействия священной горы на подданных царства. Луч света от гигантского золотого отражателя был виден далеко в пустыне. Для караванов, шедших с юга, он служил маяком, приветствовавшим путников у врат священной Напаты и священной обители бога Амона...

Продолжая обследование в нише под надписями, Кендалл наткнулся на квадратное углубление. Судя по всему, здесь стояла статуя высотой в полтора метра. В углу Тимоти заметил остатки раствора и несколько необработанных камней. Раствор и камни укрепляли и другие ниши и расщелины скалы. Теперь стало ясно, зачем понадобилось сооружать наверху «башни» громоздкую конструкцию. Сюда с земли поднимались наполненные строительным раствором и камнями корзины и статуи.

Для решения этой сложной инженерной задачи рычаг крана и был закреплен в диагональном желобе. А поскольку на верхней площадке могли разместиться в лучшем случае три-четыре человека, краном управляли с соседней горы.

На пути к разгадке?

Вскоре после восхождения Линн Холден нанесла визит в храм Муты, супруги бога Амона, построенный Тахаргой у подножия «башни». Несмотря на то, что его внешние стены и колонны разрушены, на внутренних сводах храма сохранились довольно отчетливые рисунки. Линн обратила внимание на изображение царя, подносящего дары Муте и бараноголовому Амону. Божественная чета нарисована в необычном павильоне с плоской крышей и круто опускающимся фасадом. «Это же Джебель-Баркал!» — осенило Линн. С крыши павильона свисает огромная кобра с короной в виде солнечного диска. Ее голова повернута в сторону царя.

«За обедом, — пишет Кендалл, — Линн высказала предположение, что кобра может изображать скалу. Занятые своими делами, мы тогда не отреагировали на ее замечание. И лишь в последний день, направляясь к нашим рабочим-бедуинам попрощаться, мы случайно увидели Джебель-Баркал под тем же углом, что и древний скульптор. Всем бросилось в глаза, что силуэт скалы напоминает голову рептилии. Мы стояли на пороге открытия, но нужны были еще доказательства.

Год спустя Линн получила их, но отнюдь не в Джебель-Баркале, а во время экскурсии в храм Рамзеса II в Абу-Симбеле. Этот храм получил известность благодаря своему фасаду с четырьмя сидящими колоссами — статуями фараона. Его интерьер украшает причудливая резьба. На северной стене — битва Рамзеса в Сирии. Но нас куда больше интересовал барельеф на южной стене. Здесь Рамзес едет на колеснице, а перед ним идут связанные пленники — кушиты. На другом изображении он приносит жертву Амону, сидящему внутри горы с крутыми склонами. Из-за его трона выползает огромная кобра и поднимается перед горным зубцом. На голове у нее корона конической формы, символизирующая власть фараонов над южными землями. Как это похоже на Джебель-Баркал, если смотреть на нее с востока!»

В 1989 году Кендалл и его сотрудники в последний раз приехали в Карейму. К этому времени у них уже не оставалось сомнений, почему Джебель-Баркалу отведено центральное место в египетской и кушитской истории. В отличие от Кендалла европейские специалисты, считая, что по форме скала напоминает удлиненную египетскую корону, идентифицировали ее со статуей фараона. Но то, что они принимали за отвороты царского головного убора, древние египтяне считали раздутым капюшоном кобры.

В Египте поклонение кобре носило мистический к религиозный оттенок. Священную змею одновременно обожали и боялись, видя в ней знак верховной власти, ниспосланный свыше. Считалось, что сам Амон воплотился в это смертельно опасное создание, охраняющее царей от злой воли людей и других богов. Позднее изображение кобры превратилось в символ царской власти — урей. Им украшали корону.

Барельефы с изображением Рамзеса в Абу-Симбеле, по мнению Кендалла, лишь подтверждают: древние египтяне видели в «башне» Джебель-Баркала кобру, охраняющую покой Амона в его горной резиденции. Вытянутая корона на ее голове — знак того, что она — еще и магический страж южной границы империи. Обращенная на юг скала-рептилия — своеобразный форпост на пути неведомых врагов из необъятной Африки.

Связь Рамзеса с Джебель-Баркалом четко прослеживается и в археологических находках. Его имя часто встречается на извлеченных из толщи песка древних плитах — остатках египетских храмов. С приходом к власти кушитов, примерно через 500 лет после правления Рамзеса, Напата стала столицей царства. И для них «башня» могла быть символом абсолютизма царской власти, дарованной Амоном, над всей долиной Нила. Уцелевшие с тех времен тексты рассказывают, что статуя была как бы устами самого бога. Он выбирал нового правителя Куша, наделяя его неограниченной властью. Через своих жрецов и пророков Амон толковал царские сны и давал советы, где и как вести военные действия. Но воистину: бог дал, бог взял. Греческий историк Диодор Сицилийский описывает традицию, по которой Амон, выражая свою волю через жрецов, даже объявлял, когда фараонам надлежит умереть, совершив ритуальное самоубийство.