Что же еще надо этим людям? — думал я. Похоже, они хотят действительно только одного — быть самими собой...

Немного России у фиордов Финнимарка

У Нейдена под Киркенесом дорога выходит к берегу реки, делает поворот и плавной дугой обходит несколько строений, среди которых одно кажется удивительно родным и знакомым и в то же время каким-то здесь необычным и посторонним — маленькая часовня, какие можно увидеть на Русском Севере и в Карелии, только на редкость миниатюрная, похожая на сказочную избушку, но с православным крестом над входом. Дорога делает еще один поворот, выходит на мост, и, как еще один северный мираж, избушка-часовня теряется из виду...

В Нейдене я вспомнил, как день назад в Сванвике наш стажер, работающий на радиостанции «Радио Пасвик», Виктор Белокопытов, рассказывал о православной церкви, сохранившейся в окрестностях Киркенеса: «Ее еще во времена Ивана Грозного соорудил русский по имени Трифон. Представляешь, он был разбойником, жену свою убил, а потом — церковь построил!»

История эта тогда показалась мне немного странной и неправдоподобной. Но рассказ Виктора остался в памяти.

Трифон, как я выяснил позже, и впрямь фигура историческая — его жизнь описана ив житиях святых, и в научных трудах. Сын священника, он родился около Торжка в 1485 Году и появился в Лапландии в 1524-м. У Него не было своего жилища, и он скитался по саамским стойбищам. Религиозные вожди саамов — кебуны — с недоверием относились к русскому пришельцу, но после двадцати лет его трудов значительное их число уверовало в «истинного Бога», как писали старые книги. Не имея священного сана, Трифон отправился в Новгород и получил у архиепископа грамоту на возведение церкви. Нося бревна за три километра, он соорудил храм Святой Троицы, чем фактически и положил начало Печенгскому монастырю. Его постройка явилась заявлением прав России на земли, примыкающие к Варашер-фиорду, поэтому в 1556 году Печенгскому монастырю была дарована царская грамота о защите и поддержке его деятельности; В память «царских щедрот» Трифон построил для монастыря еще один храм — во имя Святых Бориса и Глеба на реке Пад. В реке он и крестил саамов. По-саамски река называется Бассай, что означает «святой» — в Лапландии она стала чем-то вроде Днепра для древних русичей. Церковь эта, кстати, тоже сыграла позже немаловажную роль в истории. Как писал Евгений Львов, «если бы не храм Бориса и Глеба, нам пришлось бы уступить и эту территорию, так как не было бы основания проводить границу».

Дошел Трифон и до Нявдемской губы — то есть до Нейдена — где на западном берегу есть утес Аккобафт. В верхней его части на краевом граните отчетливо виден белый крест, который образован пересечением прорезающих породу кварцевых жил. Еще в начале нашего века у местных саамов существовало преданье о том, как Трифон услышал, что на Аккобафте собралось много народа и кебувы собираются приносить жертвоприношения из оленьего мяса. Приехал туда преподобный Трифон на лодке, поднял руку к утесу и сделал знак креста.

Крест запечатлился на скале и виден до сих пор. Кебуны обратились в каменья, а жертвы их — в прах. Там же, на реке Нявдеме, Трифон построил часовню, ставшую центром самого западного на севере православного Нявдемского прихода.

Умер Трифон в 1583 году, а спустя шесть дет Печенгский монастырь разорили шведы, уничтожив всех его иноков. Но 300 лет спустя монастырь было решено возродить, добавив к его названию имя Трифона.

Примерно так описывают жизнь и деяния «лопарского апостола» — преподобного Трифона русские православные издания. В них упор делается на то, что он еще в годы юности отличался (особым благочестием, однако как он стал пустынником и почему отправился на берега Ледовитого океана, из них так и не ясно. Но вот профессор саамского языка из королевского университета в Христиании, знаток Лапландии Й.А. Фриис в 80-е годы прошлого века поведал несколько иную историю Трифона, показав его и с другой стороны, которую, если бы даже и знали в России, конечно же, постарались обойти молчанием в житии преподобного.

Оказывается, не вся жизнь Трифона протекала в служении богу. По преданию, он в молодости был отпетым разбойником и с шайкой своих товарищей опустошал пределы Финляндии и Карелии, убивал людей, жег селения, пролил много невинной крови. Жестокого атамана в его опустошительных набегах всегда сопровождала молодая красивая подруга — жена ли, любовница — неизвестно. Звали ее Елена, и была она из знатного рода. Своей кротостью и влиянием, которое она имела на Трифона, ей удавалось спасти немало невинных жертв. Но как-то она заступилась за одного из молодых слуг атамана, обвиненного товарищами в измене. Трифон хотел убить того ударом топора, но Елена заслонила его. Хмель и вспышка ревности совсем ослепили Трифона, и Елена упала с раскроенным черепом. Это и изменило последующую жизнь Трифона. Он оставил шайку, уединился, не употреблял пития, где был хмель, не ел мяса, только рыбу и коренья. Так, ведя жизнь отшельника, он и добрался до Лапландии...

Видимо, этот, «норвежский» вариант жизнеописания Трифона и услышал в Сванвике Виктор. Какой бы из них ни был ближе к истине, но с именем Трифона и по сей день связывают появление и монастыря в Печенге, и церкви в Борисоглебске, и часовни в Нейдене.

Недалеко от Нявдемы находилось Шапкино — небольшой залив у самого устья реки, где до 1811 года было самое дальнее становище поморских рыбаков. Еще в 1808 году устье реки защищала русская батарея. После 1826 года Нявдемский, Ровденский и часть Пазрицкого приходов отошли к Норвегии, и уже в 30-е годы погост «русских лопарей» на Нявдеме был обитаем только летом, а зимой они уходили вверх по реке. Но еще в начале нашего века местные саамы, как исповедующие православную веру, считались прихожанами Пазрицкого прихода. Правда, в самом конце XIX века «Путеводитель по Северу России» сообщал, что вид нявдемской часовни «донельзя жалкий».

Сегодня трудно сказать, сколько православных осталось в районе Нейдена. Но в одной из книг по истории Финнмарка я нашел любопытную фотографию 1927 года, запечатлевшую старую женщину. Нейденские саамы, говорилось в подписи к ней, представленные здесь Катариной Летов, хотя и стали «норвежскими» в 1826 соду, сохранили до сих пор свою культуру, сложившуюся под русским влиянием.

Транснорвежское шоссе Киркенес — Осло—часть трансъевропейской трассы, пересекающей континент с севера на юг, бережно обходит крошечное деревянное строение, вид которого сегодня я бы «жалким» не назвал. И наводит это на грустные мысли — в стране другой веры и другой культуры его пощадили и сохранили, но неизвестно, какая была бы у него судьба, окажись оно по восточную сторону границы. А нейденская часовня, даже если все, что связано с ней, всего лишь легенды, — памятник уникальный: это — самая маленькая православная церковь в мире.

Ее отпирают несколько раз в году по важнейшим праздникам и датам, связанным с преподобным Трифоном. Местного священника здесь нет, и поэтому приезжают сюда святые отцы из Финской православной церкви. Они совершают обряды и крестят детей, и сходятся на эти действа местные саамы, в костюмах, образе жизни которых и, говорят, даже в языке сохранилось какое-то русское влияние.

На службе, столь редко отправляемой в Нейдене, мне побывать не удалось, но что-то мне рассказал Виктор Белокопытов из Сванвика, а потом — наш пограничник в Борисоглебске — мы сидели на крошечном тамошнем КПП и коротали время, дожидаясь прибытия автобуса, который смог бы забрать нас в Мурманск. Автобус не шел, сумерки сменились ночью, а я всё слушал рассказы офицера, которому в эти часы была вверена единственная дорога между СССР и Норвегией, пока что еще не ставшая трассой массовых перевозок, что, в общем-то, и давало возможность поговорить. По долгу службы он должен был знать, что происходит по обе стороны границы, но был у офицера и обычный человеческий интерес к местам, где проходит часть его жизни.

На большой и подробной карте он показал мне нейденскую часовню, не преминув сообщить, что построена она при Иване Грозном, и добавил, что теперь туда и наши священники из Мурманска приезжали. Какие-то связи, значит, восстанавливаются. Показал он мне на карте и борисоглебскую церковь, рассказал о ее истории и о Трифоне.