Научные гипотезы и положения, выдвинутые в трудах Н. И. Конрада, в том числе и в настоящей книге, оказались чрез­вычайно продуктивными для исследования истории всемирной ли­тературы. Они обогатили нашу методологию, внесли в нее новые идеи.

Включение в круг научных представлений понятий о восточ­ном Ренессансе и Просвещении не ведет к схематизации мирового историко-литературного процесса, ибо Н. И. Конрад подходил к этим литературным эпохам как явлениям типологическим, вы­зревающим на основе внутренних закономерностей развития той или пной литературы мира, с учетом их национальных особенно­стей. Между феноменами, возникающими в различных регионах, нет и не может быть пустого тождества. Это подобия, обладающие собственной самостоятельностью. Огромный фактический мате­риал, собранный, в частности, в книге «О японской литературе», подтверждает эту идею.

Как исследователь, Н. И. Конрад умел показать реальное взаи­модействие художественного мышления с общественной средой, в недрах которой вызревали те или иные эстетические явления и ценности. Динамику развития искусства он рассматривал в орга­нической связи с динамикой исторических перемен. Его характе­ристики произведений японской литературы различных историче­ских эпох отличаются тонкостью, глубоким постижением их национального и эстетического своеобразия. Н. И. Конрад отвер­гал односторонний подход к японской художественной мысли, при котором преувеличивался момент самоуглубленной созерцатель­ности, якобы определяющий все особенности японского искусства и литературы. На подобной их оценке настаивал, например, такой крупный писатель, как Дзюнъитиро Танидзакп в знаменитом эстетическом трактате «Инъэй райсан» — «Похвала тени», в кото­ром он стремился обособить японскую культуру от художествен­ной культуры остального мира. Н. И. Конрад в своей книге рас­крыл многие стороны японского художественного мышления, в том числе и его обращение к жгучим социальным вопросам в разные эпохи истории. Полнота и разносторонность характеристи­ки художественных особенностей японской литературы составляет несомненное достоинство его книги.

Н. И. Конрад был человеком высокой духовной культуры и огромных, уникальных знаний, ученым, который свободно ориен­тировался во всех основных вопросах современной историографии и литературоведения. Он прекрасно знал ныне действующие в них школы и теории и обладал исключительно свежим подходом к предмету собственных исследований, стремясь в своих работах синтезировать идею единства культур, развивавшихся как в запад­ном, так и в восточном ареалах мира. След, оставленный им в советской науке, глубок, и трудам его предстоит долгая жизнь.

В. Сучков 

[1] И. И. К о н р а д. Запад п Восток. Наука, 1966, с. 255

[2] Весьма разносторонняя и точная характеристика японского Просвещения содержится в работе К. Рехо «Японское Просвеще­ние и Запад».— См. «Труды межвузовской конференции по истории литератур зарубежного Востока». Изд-во МГУ, 1970.

ЯПОНСКИЙ НАРОД В ЕГО ИСТОРИИ

Если литература всякого народа не может быть отде­лена от него самого, от той почвы, па которой этот народ живет, от истории, которую он творит, от всей совокупно­сти содержания его жизни и культуры, то тем более это применимо к японской литературе. Создатель этой лите­ратуры, японский парод,— слишком своеобразный для нас исторический индивидуум, чтобы к нему можно было под­ходить только с общими шаблонами. Его исторические судьбы сложились достаточно по-особенному, чтобы их можно было оценивать с помощью только трафарет­ных формул. Его национальный уклад требует особенно вдумчивого к себе отношения и в значительной степени отметает те стремления к неосторожному проведению ана­логий, с которыми к нему часто подходят европейцы. II ес­ли понимание любого явления японской культуры достига­ется ценою широкого и глубокого изучения всех «сопутст­вующих» фактов, то тем более это условие приложимо к пониманию любого литературного произведения. Этим объясняется и то обстоятельство, что переводы памятников японской литературы на европейские языки обычно сопро­вождаются и должны сопровождаться длительными «всту­пительными очерками» и всяческими «примечаниями».

Японская литература совершенно неотрывна от своего создателя, от японского народа. Всеми деталями своей формы, каждою мелочью своего содержания она связана с общей совокупностью явлений японской культуры.

Лицо литературы меняется в зависимости от историче­ской эпохи. Каждое изменение носителя и создателя литературы находит свое отражение и в облике этой последней.

Литература следует за всеми перипетиями жизни япон­ского народа, отражая их, нретворяя их, оформляя их в художественную конструкцию и становясь тогда уже сама источником целого ряда явлений как в своей собственной сфере, так и к сфере культуры в целом. Литературное произведение познается через свою эпоху, и оно же, с дру­гой стороны, эту эпоху художественно оформляет.

Эти общеизвестные положения при изучении японской литературы необходимо помнить особенно твердо; в суж­дении о каком-либо ее памятнике часто необходимо отста­вить на значительно задний план наши европейские мер­ки и критерии оценки, помня, что «не художественное» для нас может быть возведено в перл художественности в Японии; что «нелитературное» для нас оказывается под­линно «литературным» там. Достаточно сказать, напри­мер, что игра словами, почти каламбур, представляя собою прием сомнительной художественной ценности у нас, яв­ляется одним из существенных приемов японской поэзии; достаточно сказать, что составление нового произведения целиком из фраз, взятых из других произведений, и при этом фраз, почти механически нанизанных друг на друга, искусственно пригнанных друг к другу,— вещь едва ли возможная всерьез у нас,— составляет характерную осо­бенность приема построения лирических драм Но.

История японского народа дает нам довольно редкий пример последовательного развития человеческого общест­ва в силу действия главным образом одних только внут­ренних исторических факторов. «Изолированное» общест­во в чистом виде, конечно, не существует, но тем не менее японский народ в известной мере приближается к этому типу. В противоположность большинству других народов, японский народ жил и развивался в одной и той же при­родной обстановке, на одном и том же пространстве, в одном и том же этническом составе; без иностранных втор­жений, без внешних завоеваний, без насильственного внедрения чужеземных элементов. Этому способствовало, конечно, своеобразное географическое положение, этому способствовала и историческая конъюнктура: ни один из соседей Японии не оказывался достаточно сильным, что­бы насильственно подчинить своему влиянию это остров­ное государство. Был один опасный момент в последней четверти XIII века, когда монголы уже высаживались на Кюсю (в 1282 г.), но и тогда судьба спасла древнюю стра­ну Ямато: тайфун уничтожил монгольскую армаду. По­этому с точки зрения экономической н политической Япо­ния развивалась почти исключительно в силу одних толь­ко внутренних факторов; чужеземное влияние только ускоряло или замедляло поступательный ход этого внут­реннего развития, но не ломало его и не прерывало его. Поэтому японская история дает отчетливую картину поч­ти схематической смены социологических форм, после­довательно рождавшихся и отмиравших в ходе внутрен­него развития страны.

Смена эта касается прежде всего наиболее внешней н поэтому наиболее заметной области: форм организации японского общества в виде определенной государственно­политической системы. Преобразование социально-эконо­мического уклада неизменно выливалось в переустройство государственно-политического строя. Параллельно смене экономических форм шла смена различных общественных групп; появлялись новые сословия, которые сменяли друг друга в роли политического гегемона. С приходом к вла­сти новых общественных элементов менялся и облик ак­тивного деятеля культуры, накладывавшего по преимуще­ству свою печать на главнейшие и характернейшие куль­турные явления данной исторической эпохи. Соответст­венно этому менялся и облик литературы.