За ним следом шел Точкин, во всем подражая Боброву, так же под разными углами добирался вибратором до дна котлована. Он теперь хорошо знал, что уплотненному, застывшему бетону не страшны ни подземные воды, ни мороз, но беда, если замешкались бетонщики, остановились вибраторы — тогда это уже не окаменевший фундамент, а пористая масса. Борис даже мысленно представил, как выросшая на этом месте стена заводского корпуса весной, по мере оттаивания негодного фундамента, начнет крениться набок, затем рухнет, увлекая за собой металлические конструкции, крышу. А внизу люди…

Пальцы еще крепче сдавили рукоятку вибратора, со лба лил пот, застилал глаза. Бетонная смесь густела, вибратор двигался все медленнее, гудел надрывистее, казалось, вот-вот остановится и его уже не вытянуть из намертво застывшего раствора. А рядом Тимофей, раздетый по пояс, с широкой грудью и богатырской мускулатурой, играючи передвигал тяжелый вибратор, показывал Борису, куда еще запустить дрожащие стальные щупальца. Борис даже не заметил, когда подошел корреспондент газеты треста, сколько раз щелкнул висевшим у него на груди фотоаппаратом. А тот уже хлопал его по плечу, восхищался:

— Здорово! Люблю наблюдать за работой бетонщиков, но такого еще не видел. Одевайтесь, остынете. Буду брать у вас интервью.

На второй день в «Крылатом металле» появилась статья о молодом строителе Борисе Точкине, поставившем опалубку для фундамента и почти на равных с опытным бетонщиком Тимофеем Бобровым закладывавшем фундамент. В статье отмечалось, что эта пара перекрыла по времени и качеству все имевшиеся до сих пор в тресте рекорды по укладке бетона, о чем свидетельствовали акт приемки и отзывы об их работе начальника девятого строительного управления.

Рядом со статьей красовалась крупная фотография бетонщиков: бывшего пограничника Бориса Точкина и бывшего танкиста Тимофея Боброва.

А вечером ребята чествовали своего комиссара в общежитии, трясли руку, дубасили по плечам, а потом вздумали качать. Кирка Симагин кинулся было в продовольственный, но Генка вовремя ухватил его за воротник и водворил на место.

Прибежала секретарь комитета комсомола стройуправления Мара, по-мужски с размаху шлепнула своей ладошкой по руке Бориса, протянула букетик цветов:

— В знак признательности от всех комсомольцев! — И тут же предложила Точкину выступить с призывом ко всем молодым строителям об освоении нескольких специальностей: — Понимаешь, очень важно, чтобы эта инициатива исходила от молодых рабочих, и именно сейчас, когда ребята ищут себя, идут в рост, мечтают о будущем. Расскажешь о своем опыте на комсомольских собраниях бригад, на семинарах комсоргов, выступишь в нашей газете, а еще лучше в краевой.

— Мара, перестань, какой же у меня опыт? — отбивался Точкин.

— Это или ложная скромность, или жажда новых комплиментов. То и другое плохо.

Чтобы избавиться от свидетелей нескладно начатого разговора, Мара увела Бориса в другой конец коридора и, выразительно жестикулируя руками, доказывала:

— Ты самостоятельно освоил специальность плотника-бетонщика — раз, учишься на кровельщика — два…

— Мечтаю стать золотоискателем — три.

— Шутки в сторону! — наступала Мара.

— Ладно, подумаю, — пообещал Точкин, чтобы закончить разговор.

— О чем думать? Пойми, наконец, это уже не только твое личное дело, а всей комсомольско-молодежной стройки.

Гена Ветров отвел взгляд от пары, уединившейся в другом конце коридора, только после насмешки Симагина:

— Ты чего зенки пялишь? Хороша Маша, да не наша. Вишь, комиссар заарканивает.

Ветров от неожиданности не нашелся, что ответить, ушел к себе в комнату, взял с тумбочки раскрытую книгу, но на сей раз собственные мысли вытесняли размышления героев романа. Гена поставил окончательный диагноз: главную роль в выборе профессии сыграла все-таки Мара Сахаркевич. И он был благодарен ей. Кровельщик — профессия героическая. Попробуй залить крышу асфальтом, битумом, уложить три слоя рубероида, установить вентиляционные фрамуги в фонаре, аэрозащитные щиты, карнизы, нависающие над стенами. А крыша-то длиной в шестьсот метров, на высоте десятиэтажного дома. Да, эта работа посильна далеко не всем.

И Гене захотелось как можно быстрее освоить свою профессию, чтобы и о нем заговорили, как о комиссаре Точкине, чтобы и его пришла поздравить Мара. И кажется, уже в полусне он повторял ее слова: зажечь молодежь, вдохновить на подвиг, на деле оправдать название комсомольско-молодежной стройки.