— Дорогие друзья, не сочтите странным, что, посещая вас впервые, я уже прошу вашей помощи и поверяю вам свои желания и опасения. Лишь с вами решаюсь я говорить. Я слышала похвалы вам из беспристрастных уст. Вы — друзья моего брата, а значит, должны стать и моими друзьями. Что могу я сказать? Если вы не поможете мне, я погибла. — Она подняла взгляд на своих слушателей, онемевших от изумления, и продолжала в сильном волнении: — Брат мой, любимый, несчастный Адриан! Как рассказать о твоих бедах? Вы, конечно, уже слышали клевету, быть может, поверили ей, но он не безумен! Пусть утверждает это хоть ангел у подножия Господнего Престола, я никогда, никогда тому не поверю. Его оболгали, предали, заточили в тюрьму. Спасите его! Вернэ, вы должны это сделать. Ищите его, где бы на этом острове его ни скрывали. Найдите его, спасите от гонителей, верните его ему самому и мне… На всей земле мне более некого любить!

Ее призыв, звучавший так трогательно и пылко, возбудил все мое сочувствие, и, когда она, чаруя меня голосом и взглядом, добавила: «Возьметесь ли вы за это?» — я решительно и искренне поклялся жизнью и смертью посвятить себя спасению Адриана. Мы принялись обсуждать, что следует мне делать и как можно обнаружить, где его держат. Пока мы говорили, вошел без доклада лорд Раймонд. Пердита задрожала и смертельно побледнела; на щеках Айдрис выступил румянец. Увидя наше совещание, он, вероятно, удивился, а быть может, и встревожился, но ничем этого не показал. Он поклонился моим собеседницам и дружески приветствовал меня. Айдрис на миг смешалась, но затем сказала очень мягко:

— Лорд Раймонд, я доверяюсь вашей порядочности и чести.

Надменно улыбнувшись, он склонил голову и спросил, подчеркивая каждое слово:

— Неужели доверяетесь, леди Айдрис?

Она попыталась разгадать его мысль и ответила с достоинством:

— Как будет вам угодно. А нам лучше не унижать себя сокрытием.

— Прошу простить меня, — сказал он, — если чем-нибудь обидел. Доверяетесь вы мне или нет, я сделаю все возможное для исполнения ваших желаний, каковы бы они ни были.

Айдрис поблагодарила его улыбкой и стала прощаться. Лорд Раймонд спросил позволения проводить ее до Виндзорского замка. Она согласилась, и они вышли вместе. Мы с сестрой остались, точно двое глупцов, думавших, что они нашли золотой клад, пока он при свете дня не оказался свинцом; точно пара глупых, незадачливых мух, вылетевших на солнце, чтобы тут же угодить в сети паука. Я выглянул в окно и смотрел вслед этим великолепным созданиям, пока они не скрылись в лесу. Потом я обернулся к Пердите. Она оставалась неподвижной, опустив глаза и побледнев до того, что белыми стали даже губы; все черты ее выражали страдание. Я хотел взять Пердиту за руку; вздрогнув, она отдернула ее, но все же попыталась овладеть собой. Я умолял ее сказать хоть слово.

— Не сейчас, — ответила она. — Не говори и ты со мной, милый Лайонел; ты не можешь ничего мне сказать, ибо ничего не знаешь. Завтра мы увидимся, а теперь прощай.

Она встала и пошла к двери, но там остановилась, прислонясь к косяку, точно переполнявшие ее чувства лишили ее сил, и сказала:

— Лорд Раймонд, вероятно, вернется сюда. Скажи ему, чтобы он извинил меня. Я нынче нездорова. Завтра, если он того пожелает, я увижусь с ним и с тобою тоже. Тебе лучше вернуться в Лондон вместе с ним; там ты можешь, как мы условились, что-нибудь узнать о графе Виндзорском. Завтра, прежде чем отправляться на поиски, загляни опять ко мне, а сейчас прощай.

Пердита говорила дрожащим голосом, а затем глубоко вздохнула. Я обещал выполнить ее поручение, и она вышла из комнаты. Мне казалось, что из упорядоченного мира я погрузился в хаос, где все было темно, неясно и противоречиво. Мысль о женитьбе Раймонда и Айдрис стала мне еще более невыносима; однако моя любовь от самого своего рождения была слишком безумной и неосуществимой, чтобы я мог сразу ощутить муки, какие испытывала Пердита. Что же следовало мне делать? Сестра не доверилась мне, и я не мог требовать объяснений у Раймонда; это значило бы выдать то, что, быть может, составляло ее заветную тайну. Завтра я добьюсь от Пердиты правды, а тем временем… Пока я был занят этими размышлениями, лорд Раймонд вернулся. Он осведомился о моей сестре, и я передал ее слова. На мгновение задумавшись, он спросил, не намерен ли я возвратиться в Лондон и не угодно ли мне ехать вместе с ним. Я согласился. Большую часть пути лорд Раймонд был задумчив и молчалив. Наконец он сказал:

— Прошу извинения за мою рассеянность. Дело в том, что нынче вечером Райленд внесет свое предложение, и я обдумываю ответ.

Райленд был лидером народной партии, человеком неглупым и по-своему красноречивым; он добился разрешения внести в парламент законопроект, объявляющий государственной изменой всякую попытку изменить политический строй и существующие законы. Предложение это было направлено против Раймонда и его стараний восстановить монархию.

Раймонд спросил, не угодно ли мне сопровождать его сегодня в парламент. Помня, что все мое время будет занято попытками узнать что-либо об Адриане, я отказался.

— Я могу вывести вас из затруднения, — сказал мой спутник. — Вы намерены искать сведений о графе Виндзорском. Я дам их вам прямо сейчас. Он находится в Дункельде⁵¹, в поместье герцога Атолского. При первых признаках своего недуга граф Виндзорский стал переезжать с места на место; оказавшись в этом романтическом уголке, он не захотел его покинуть, и мы с герцогом договорились оставить его там.

Мне был неприятен небрежный тон, каким он сообщил мне это, и я сухо ответил:

— Благодарю за сведения, я не премину ими воспользоваться.

— Так оно и будет, Вернэ, — сказал он, — и, если вы остаетесь при своем намерении, я облегчу вам его осуществление. Но сейчас прошу вас присутствовать на сегодняшнем состязании и быть свидетелем моей победы; впрочем, боюсь, что победа обернется для меня поражением. Что я сейчас могу? Мои заветные надежды близки к осуществлению. Бывшая королева отдает мне руку Айдрис; Адриан не может наследовать графство, а в моих руках оно станет королевством. Станет, клянусь Богом! Жалкое Виндзорское графство не удовлетворит того, кто унаследует неотъемлемые права на королевство. Графиня не может забыть, что была когда-то королевой; она не захочет оставить детям уменьшенное наследство; ее власть и мой ум восстановят королевский трон, и голова моя будет увенчана короной, — да, я могу это сделать — могу жениться на Айдрис…

Он остановился, лицо его омрачилось, и выражения его стали быстро меняться под влиянием внутренней борьбы.

— Любит ли вас леди Айдрис? — спросил я.

— Что за вопрос! — ответил он, смеясь. — Конечно, полюбит, как и я ее, когда мы поженимся.

— Это, пожалуй, позднее начало, — сказал я с иронией. — Брак обычно называют могилой любви, но не ее колыбелью. Итак, вы собираетесь полюбить ее, но еще не любите?

— Не допрашивайте меня, Лайонел. Уверяю вас, что исполню свой долг по отношению к ней. Любовь! Против этого я должен ожесточить свое сердце, изгнать ее и запереться изнутри. Пусть фонтан любви не бьет, пусть вода в нем иссякнет, пусть умрут все страстные помыслы. Я разумею любовь, которая подчинила бы меня себе, а не ту, которой управляю я. Айдрис — премиленькая девочка, и я очень искренне к ней расположен. Только не говорите мне о любви — любви, которая тиранит и смиряет всех тиранов; о любви то повелительнице моей, то рабыне; о ненасытном огне, о неукротимом звере, о ядовитой змее — нет-нет, такой любви я знать не хочу. Итак, Лайонел, согласны ли вы, чтобы я женился на этой молодой особе?

Он устремил на меня свой проницательный взор; душа во мне возмутилась. Я ответил ему спокойным тоном, но как далека от спокойствия была мысль, стоявшая за моими словами:

— Нет. Никогда я не соглашусь, чтобы леди Айдрис сочеталась браком с тем, кто ее не любит.

— Потому что сами любите ее?

— Не издевайтесь, ваша светлость. Я не люблю, не смею ее любить.