-- Кабы не знал я, сколь умна ты, матушка Анна Петровна, так бы подумать можно: либонь тебе голову заметило, либонь ворогов наших сторону держать сбираешься... Да нешто неведомо тобе, сколь много тех недругов у всево роду у нашево? Еще коли хто из своих, из боляр родовитых, верх заберет, хоша и буде поруха чести, да жить можно тода. Свой своему глаз не клюет. Вон, нас, бояр думных с окольничими да с печатниками, с дьяками с думными, кои все дела государские вершат, все Приказы московские ведают, таких наберется десятка три с небольшим. Четырех десятков не буде. Каждый, как может, живет и другим не мешает. Похлебников у каждого, друзей да родни немалое число. Потому, сама знаешь: без людей дела не сделать. Они и в послугу идут, и вести дают, какие надобны... А со стороны хто втешется в наш обиход, все порушит. Своих людей наведет-натащит... Места очищать почнет, волей-неволей старых повысадит. И между своими свара пойдет, всякому уцелеть захочется, другова за порог пихнуть... Вины друг на дружке искать станут, поклепы возводить почнут. Чево и не было -- приберут... Да и правдивых вин немало найти можно. Вестимо: един Бог без греха... Не то, гляди, почета, власти и худобы последней решиться можно да и жисти с тем заодно. Либонь в опале где, в избе курной наместо дворца царского издыхать доведется. Как же тут чужака пущать? Неужто, боярыня-матушка, изволила забыть про то все, что сказываю тебе?!

   -- Я-то не забыла, племянничек! Да ты, видать, овсе позабыл, хто тея тем азам учивал, коли мне свои азы пересказывать стал, -- также невозмутимо сказала старуха, укоризненно покачивая головой. -- Али от опаски и не ведаешь, што творишь, што говоришь? А? Слышь-ко, Богдаша!

   Хитрово смутился. Действительно, самой главной, если не единственной его наставницей в придворных делах и затеях была эта самая тетка, к которой и сейчас он явился за добрым советом.

   Только привычка к верховенству, к наставлениям, которые он, в качестве царского дворецкого и влиятельного вельможи, рассыпал всегда и всюду, эта властная привычка завела боярина впросак, и он прочел ненужное наставление собственной наставнице.

   -- Ну, што уж... Ничево я не забыл, -- собирая всю бороду в руку и покусывая ее пушистые концы, отозвался, хмурясь, боярин. -- Кинем все... Ты, мать Анна Петровна, дело скажи! Как мыслишь? Чем бы тута беде помочь? И Беляеву Овдотыо застенить... И Артемошку с рук посбыть, проклятова! Нет ли пути-выходу? Вот. Немало выручала ты, государыня-матушка, и меня, и весь род наш. Може и теперя што порадишь? Челом тебе бью...

   -- Не труди, не гни шею свою толстую боярскую, Богдаша... Для племянника и без челобитья, што умею -- сделаю... А, гляди, и самому тебе придется умом пораскинуть, помогать делу как-никак...

   -- Да я што... Да ты... Слышь, родная, глазком наметай лих... А уж я... В щепу расшибусь, а сделаю, коли што надо... Надумай лих...

   -- Думой тута никак не помочь. Надо тут по-старому, как по-бывалому... Гляди, не впервой таки грозы и над нами, и над иными родами заходили-собиралися. Да Господь относил. О-хо-хо... Чево-чево я в энтих стенах за энти полвека, что здесь прожила, навидалася... Да... Помнится мне, вот так же, еще при покойнике, при отце Алешином... Ну, да про то не время и поминать. Вишь, тебе как лик-то свело! Ровно три дни не спал -- пировал али оцту заместо вина хватил... И сед, а молод ты духом, Богдаша. Покою, да ровноты в тебе нет... Ну-ну, не стану журить... Скажу, что тебе надобно... Пока я жива, послужу роду нашему. Вот, как умру, к кому за советом пойдешь ты?.. и все наши... Ну, да не о том речь... Вот, скажу я тебе, что раз у батюшки было у мово, у Петра Данилыча, помяни, Господи, душеньку ево во царствии Своем... Собака была данская... Псище матерой, злющий. Не то свою скотину -- и псарей рвал! На цепи на толстой держали ево. Ни на охоту, никуды... Зверь бешеный, а не пес был. Думали-гадали, што с им учинить? И надумали. Слышишь ли меня, племянничек?..

   -- Слышу, слышу, -- запасаясь терпением, ответил Хитрово. Он знал, что старуха, начав какой-нибудь рассказ из прошлого, хотя бы и не идущий к делу, не любила, если ее прерывали или не слушали.

   -- Вот, сказываю тобе, и надумали. Волки зимой завелися под усадьбой... Не то овец али бо мелку скотину норовят зарезать, -- на табун кидаются, коли на водопой поведут... И надумал батюшко-покойник... Ночью спустил с цепи пса. И приманку за усадьбой раскидал. Целу тушу конску разрубил. Пал конь один. Што ж бы ты думал? Поутру, глядят: волков штук шесть либонь семь загрызено лежит. И пса волки так искусали, што до полудни не выжил. Только волки с той поры уже так не налетывали. Подале от усадьбы держалися. Задал им страху пес тот. Вот и подумай...

   -- Гм... Думаю и то... Хто же тут волк выходит, хто -- пес. Артемошка али дворянчик оголтелый, бездомный, што со своей племянницей, с Овдотьей подсунулси, энтот Жихарев, Ванька... Э, да все едино... Главно дело: как стравить их, штобы погрызли они скореича друг дружку... Вот энто-тово... Энто -- поразмыслить надобе.

   -- Немного и думать тут. С девками, с невестами, обое пролезть хотят. На том и стравить их... Не на чем ином... Вот баял ты: своих людей у тея много. Во дворце такие есть ли... На ково бы как на себя положите веру можно?

   -- Как не быть? Есть. А для какого дела? Разные люди на разное пригодны. Где искать?

   -- Из челяди из дворцовой паренька бы надобе. Штоб дело сделал, а посля не выдал, страху али корысти ради. Какое дело -- сейчас ти поведаю, боярин.

   -- Найдется и такой... Подложить ежели што кому "на верху" али повызнать што... Парень шустрой и мой уж, такой -- с головою... Испытан был, и не раз... Подсобил я ему в пустяшном деле: женку по душе дал... Не сосватал бы я, за парня бы девку не отдали... Вот и мой стал парень... Што делать, скажи?

   -- Догадлив боярин. Подкинуть надо. А што -- сам поразумеешь в сей час. Вот, бери, садись сюда... Пиши, што скажу. Только так пиши...

   -- Штобы руки моей не признал нихто. Уж нам это дело ведомое. Пишу, и то, гляди...

   И, половчее уложив перед собой отрезанную полосу синеватой хартии, толстой бумаги, вроде той, на какой писались дела в Приказах московских, Хитрово приготовился писать.

   Боярыня почмокала, пошевелила в раздумье полными губами и негромко, медленно и внятно стала диктовать.

   Стараясь совершенно изменить свой раскидистый, характерный почерк, боярин мелким, связным, писцовым складом, как пишут приказные подьячие, выводил строку за строкой. И, что дальше, то все с большим удовольствием кивал головой, иногда даже с удивлением оглядываясь на тетку.

   "И откуль у бабы такая сметка?" -- явно читался вопрос на широком лице лукавого, завистливого, но недалекого умом боярина.

   Только один раз среди письма он приостановился с приподнятым над бумагой гусиным пером, бородкой которого стал почесывать свою седую бровь.

   -- А ну, как трав да кореньев не сыщется никаких?.. А подкинуть -- не поспеем! Живи еще Шихирев, слышь, ко Кремлю поближе... В монастыре, слышь, у сестры пристал. Ково туды ни пошли -- приметят... Кабы беды не вышло. Али бы трав-кореньев и зелья никоторого в горницах Ивашки не сыщется... И всему письму веры имати не станут... И затея наша...

   -- Наша, да не Маша, -- видимо, раздосадованная непонятливостью племянника, оборвала его старуха. -- Где ж ты жилье видал, штобы травы какой али корешков лечебных припасено не было про хворь про всякую, про немощь да про недуги повседневные? Не цари -- бедные люди. Лекарей да дохторов да знахарей не наберешься, как оно здеся заведено. Кажный -- сам себе лекарь, по старине, травками да корешками... Энто первое. А кромя тово, как мекаешь, боярин мой мудреный: по душе Артемон Матвеев дорогу Беляевой Дуньке отступил, к сторонке жмется? Али только случаю ждет, штобы ее и со всем ее родом, и с Ванькой Шихиревым, и с архимандритом Чудовским по темени клюнуть добре -- здорово... Вот наш подмет Матвееву руки и развяжет! Мы и в стороне станем. Он сам таку бучу собьет, что и Шихирева потопит... Гляди -- и с Наташкой со своей, со смиренницей, с государевой зазнобой негаданной захлебнутися сможет... Вот нам к чему вести надоть, а не разбирать: есть ли травы да зелья в чужой избе али нету. Злоба, ремство -- завидливое -- энти зелья повсесветные. Их с маково зерно рассыпь, они лесом частым взойдут... Небось, не ошибешься... Толико с умом надоть сеяти, самому бы не чихать от севу... Вот... А Шихирев -- дурень всесветный, бахвал, болтун безглуздый. На него ли беды не сыщется? И ничево не видя, он уж повсюды языком треплет, слышь, быдто ево Дунька на верх взята, а Наташка Нарышкина с верху сбита... Чуть што не на рынке о том орал... Рейтаришке тут одному безместному да еще попу Благовещенскому, отцу Андрею... Да мало ль кому той Ивашка на свою голову молол? Ево думка -- жару нагнать, себе помочь у людей сыскать! А та помочь -- ему в немочь... Вот про што знать да ведать надоть, а не про травы-коренья заговоренные...


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: