"Ах басурмане! -- мысленно выругался Рогач, не потерявший еще способности сочувствовать чужому горю. -- Отольется вам кровь христианская! Вот погодите ужо..."

   Но тут он поморщился и подавил тяжелый вздох, готовый вырваться у него из груди. Сожалеть о неведомых девушках было неуместно тогда, когда он думал предать в руки варваров всю Русскую землю. Понятно, хан Тимур мог и без его "доброхотства" разгромить Русь, но измена оставалась изменою, и Рогач хорошо понимал, какой страшный грех берет он на душу, решаясь распалить воображение завоевателя рассказами о существующих и несуществующих богатствах земли Русской.

   Рогач и его провожатые подошли к тройному ряду почетных телохранителей, окружающих великолепный шатер сагеб-керема. Воевода отыскал князя Бартома и долго говорил с ним по поводу того, представлять ли неизвестного русского перед светлые очи ханские? Наконец Бартом произнес:

   -- Горе нам, если могучий владыка прогневается на нас за беспокойство. Но и не доложить о сем нельзя. Ведь сам же он повелеть изволил, ежели кто с важным делом придет, пропускать к нему неукоснительно. А убрать этого русского (Бартом многозначительно провел рукой по шее) опасно. Его уж многие видели... Как ты думаешь, брат Гасан?

   -- Придется к пресветлому хану идти, -- пробормотал воевода. -- Аль, может, почивает он?

   -- Ликует сей вечер хан великий, -- прошептал Бартом. -- Со своими любимыми женами тешится. Видишь, лампады сквозь шелк просвечивают? Это на женской половине... Туда и придется идти.

   -- Так иди ты, князь, -- взмолился Гасан, чуть в ноги не кланяясь начальнику телохранителей. -- Ты чаще у пресветлого хана на глазах торчишь, тебе и бояться нечего...

   Бартом покачал головой.

   -- Не щадит никого великий хан, на кого прогневается, но гневаться на нас нельзя. Мы по его же приказу учиняем... Быть может, не ложно говорит русский, что важную весть привез. А если солгал он, горе ему!.. Иду к великому хану.

   Он круто повернулся на месте, раздвинул ряды телохранителей и скрылся в ханском шатре, рисовавшемся на потемневшем небе своими стройными очертаниями.

   Рогач стоял в каком-то оцепенении и думал:

   "Скоро ли? Скоро ли?.. Хоть бы один конец!.. И чего они так боятся своего Тимура?.."

   Бартом не заставил себя долго ждать. Ему удалось доложить повелителю о русском пришельце довольно скоро, и, выйдя из шатра, он приказал что-то ближайшим телохранителям.

   Несколько рослых красавцев, сверкая золочеными доспехами, подбежали к Рогачу, сорвали с него меч и кольчугу, выхватили из-за пояса кистень, из-за голенища нож-засапожник, раздели его донага и, обыскав всего кругом, приказали ему снова одеться, после чего обезоруженный новгородец введен был во временное жилище Тамерлана.

   В первом от входа отделении шатра, освещенном пятью лампадами, толпились множество придворных служителей, ходивших с такою осторожностью, что полет мухи был явственно слышен. Князь Бартом молча прошел вперед, к роскошно вышитому ковру, висевшему на золоченых столбах, и махнул рукой стоявшим у ковра евнухам, облеченным в какие-то фантастические одеяния, с белыми тюрбанами на головах.

   Евнухи ловко приподняли край ковра, и князь Бартом с Рогачом очутились в богато убранном помещении, озаренном ярким светом лампад, висевших по всем направлениям. По сторонам шли ряды пышных шелковых подушек, наложенных одна на другую, а на подушках возлежало до десятка молодых женщин поразительной красоты. Многие имели на себе такую прозрачную одежду, что сквозь нее просвечивало тело. Хан Тимур, в просторном шелковом халате, с зеленым тюрбаном на голове, небрежно сидел на дорогих пуховых коврах рядом с самою любимою своей женой и, казалось, пронизал острым взглядом Бартома и смельчака русского, упавших на колени при входе.

   "Вот он, владыка мира, гроза небесная! -- пронеслось в голове у Рогача, лежавшего ниц на ковре. -- Что-то изречет он мне?"

   -- Этот человек хотел меня видеть? -- довольно благосклонно спросил Тимур, находившийся в особенно благодушном настроении.

   -- Этот, пресветлый хан, -- раболепно отвечал Бартом, следя за выражением лица повелителя. -- Какую-то весть он привез... важную весть, говорит...

   -- Толмача призвать сюда.

   -- Разумеет он речь нашу, владыка высочайший. Изволь выслушать его.

   -- Говори, человек русский, -- обратился Тамерлан к Рогачу, слегка приподнимаясь на подушках. -- Что привело тебя ко мне?.. Как ты осмелился нарушить покой мой?..

   Новгородец поднял голову и смело поглядел на грозного завоевателя, презрительно сжавшего губы. Рогач был человек наблюдательный, и по лицу Тимура он сообразил, что одно лишнее слово -- и жизнь его кончится под ножом палача. Тимур шутить не любил. Особенно не жаловал он изменников-перебежчиков, продававших родину из-за собственных выгод, и Рогачу надо было много уменья и изворотливости, чтобы выставить себя не изменником, а "честным врагом" московского государя.

   -- О, пресветлейший государь, царь над царями, повелитель над повелителями! -- заговорил он возвышенным голосом, сложив на груди руки. -- Слава твоя сияет как солнце, победы твои гремят по всей земле как гром небесный, слово твое -- меч для рода человеческого! Воззришь ты грозным оком на народ какой, и все перед тобой трепещет! Никому не остановить стремление ратей твоих: как вихрь, как молонья огненная, носятся они из края в край, рокочут раскатами громовыми, стрелами калеными свет помрачают, заставляют дрожать все живущее! От юных лет до старости преклонной суждено тебе небом народы и царства покорять, и ты завоюешь весь мир! И будет в мире многое множество языков, а государь один, это ты, о пресветлейший, превысочайший царь царей, равного которому никогда не было и не будет!..

   Гордая улыбка появилась на лице Тимура. Новгородец сумел-таки угодить ему. Подобная речь, обладая всеми свойствами тогдашнего красноречия, не могла не понравиться сагеб-керему, и он милостиво кивнул головой оратору.

   -- Верно говоришь ты. Мир в моих руках... Но не для того же ты пришел ко мне, чтобы поведать мне о том, о чем я уже давно знаю.

   -- О, превысочайший владыка! Многими царями и народами повелеваешь ты, многие цари и народы лобызают прах ног твоих. Не мало таких державцев, кои хоть не видели, но чтут тебя. Имя твое славится во всех концах вселенной... А меж тем обретается такой владетель, который поносит тебя всякими словами непотребными, смеется над тобой заочно, похваляется разогнать твои воинства победоносные и тебя в полон забрать...

   Тимур потемнел, как ночь. Рогач поразил его в самое сердце своим указанием на неизвестного владетеля, не признававшего могущества владыки мира, и он спросил отрывисто:

   -- Как зовут сего владетеля дерзкого?

   -- Это московский князь, юноша буйный. Надеется он на леса да на болота да на зиму студеную, что скоро наступит, и, вином упиваючись, похваляется, что твоя светлость потемнеет от его меча...

   -- А ты -- подданный сего князя?

   Рогач возразил с живостью:

   -- Я вольный человек, повелитель могучий. Родом я из Новгорода Великого, что не по указу московского князя живет. Московский князь вековечный ворог нашему Новгороду; зачастую мы против Москвы ратуем, и Москва против нас войною ходит. Не на жизнь, а на смерть враждуют Москва и Новгород, и москвитяне нас живыми бы съели, если б могли...

   -- Так, значит, московский князь не государь твой?

   -- Храни меня Праведное Небо от государя подобного! Московский князь сам по себе, и Новгород наш сам по себе...

   -- Добро, если правду ты говоришь. А если солгал ты -- горе тебе! Изменников я не терплю!

   -- О, высочайший хан! -- воскликнул новгородец, поднимая глаза к небу. -- Дерзнет ли червяк ничтожный утруждать уши твои слушанием лжи заведомой? Николи того не бывало, чтоб последний из последних рабов твоих осмелился тебя обманывать!..