-- Тяжело придется стране нашей, князь высокий, -- добавил другой, шумно вздыхая всею грудью. -- Москвитян немало идет... да и ратники они не нашим чета!..

   -- Так, так!.. -- протянул Микал, выслушав нерадостных вестников. -- На Черной реке москвитяне? А это недалеко от нас... Надо нам к встрече готовиться... надо нам гонцов рассылать во все стороны, чтобы народ за оружие брался... Не помогла, не спасла нас и вера христианская спасительная! -- бросил он игумену, растерянно глядевшему на него. -- Напрасно мы верили вам, попам да монахам!..

   -- Не виноваты мы, князь высокий... не виновата вера христианская... -- забормотал было отец Максим, но Микал уже не слушал его, закричав во весь голос в открытые двери:

   -- Воеводу Бурмата послать ко мне! И всех десятников собрать на двор, которые дома найдутся! Скажите, что Москва идет, на Черной реке уж стоит! Нельзя мешкать ни часу!..

   Из окна видно было, как побежали в разные стороны слуги и прислужницы княжеские, испуганно взмахивая руками и сообщая встречным о страшной новости, от которой у многих кровь в жилах леденела...

   Действительно, дело выходило не шуточное. Беда была. Река Черная находилась к западу от Покчи, составляя один из многочисленных притоков Камы, протекавшей в тридцати верстах от резиденции князя Микала. По Черной московская рать могла спуститься на Каму, там выйти на берег и не далее как через неделю подступить к Покче или Чердыну, смотря по тому, какое направление возьмет русский воевода, идущий покорять Пермь Великую. Конечно, москвитяне имели основание пробраться и к Изкару, где укрепления были довольно неприступные, благодаря чему их выгоднее было брать со свежими силами, но, в общем, ничего утвердительного о действиях неприятеля предположить было нельзя, так что для князя Микала оставался только один исход -- это разослать сторожевые партии во все стороны, чтобы "не прозевать, не проспать пришествие вражеское".

   Он так и сделал. Бурмат получил от него приказание немедленно рассыпать цепь разведчиков по окрестным лесам, вплоть до реки Черной и Камы, откуда наступали москвитяне. Десятникам было строго внушено, чтобы все здоровые люди их отрядов никуда не отлучались из дому, где они должны были находиться в полной готовности к бою по первому знаку со стороны князя или воеводы. В лесу, в разных местах, решено было устроить засеки и засады, в дополнение к существующим раньше, чем думали задержать быстроту вражеского движения.

   Кроме того, следом за уехавшим князем Мате поскакал гонец с уведомлением о появлении москвитян на рубеже пермской земли, причем князь Микал просил Мате принять все меры для того, чтобы уловить приближение неприятеля и достойно встретить его, если он подойдет к Изкару. Затем посланы были весточки в Урос, к начальствующему там воеводе Зырану, и в Малый Новгород к ушедшему туда Арбузьеву с товарищами, а кстати и к самим обывателям русского городка, на помощь которых возлагались большие надежды.

   -- А в Чердыне я поуправлюсь с воеводой своим Мычкыном, -- сказал Ладмер, предупреждая слова племянника об обороне главного города Перми Великой, каким по тому времени считался Чердын. -- И ратников всех мы соберем, и крепче от недругов запремся. Не бойся за нас, князь дорогой. Не устрашимся мы воинства московского...

   -- Теперь уже поздно страшиться... -- Понурился Микал, повесив на грудь свою голову, но потом он вдруг ободрился и крикнул:

   -- Да нет, не поддадимся мы Москве! Не устрашимся мы воинства московского! Верно ты, дядя, сказал! Будь что будет! Ежели и умирать придется, так умрем хоть на воле своей, а не в темницах Ивана Московского! А вольная смерть ведь как-никак лучше жизни подневольной! Это хоть кто скажет...

   -- Да, да! -- затряс своей бородой Ладмер. -- Не отдадимся мы живыми Москве! Пусть она страна православная... Но мы не желаем православными быть! Губит нас вера православная... Губит! Губит! Лучше бы Войпеля нам вспомнить...

   -- Войпеля? Да, Войпеля! Это ты правду, дядя, сказал. Что же, можно и Войпеля... Авось полегче нам будет немножко...

   Микал не отдавал отчета в своих словах, сказанных им в пылу раздражения на Москву, являвшуюся гнездом православия. Отец Иван был забыт... Игумен Максим сидел как приговоренный к смерти, но при последних словах Микала все существо его содрогнулось. Ужас объял его душу. Неужели дело дошло до того, что Пермь Великая может вернуться в язычество? И вдруг сильное благородное чувство христианской доблести охватило обыкновенно покладистого, привязанного к земным удовольствиям монаха. Он встал с места и воскликнул негодующим голосом:

   -- Ой же вы, люди малодушные! Не много ли вы просите, чтобы одни милости сыпались на ваши головы? Заслужили ли вы милости подобные? А теперь, при первой беде, к Войпелю взоры обращаете? Что же, воля ваша, вестимо... Не могу я препятствовать вам... Только попомните слово мое вещее: покарает вас Бог Истинный, ой как покарает! А тебя, старик злобный, пуще других! -- указал он на Ладмера и, взяв посох, медленно вышел из горницы.

   Князья не задерживали его.

XII

   Заволновалась Великая Пермь, переполошенная княжескими вестниками, разносившими приказ Микала: собираться всем ратникам в укрепленные городки, для обороны их от наступающего неприятеля. Засуетились, заохали жители лесной стороны, не ожидавшие такой близкой развязки, хотя слухи о московских намерениях уже давно ходили между ними, порождая в их сердцах смутную тревогу за будущее. Пермяки, обитавшие по рекам Колве и Каме, зыряне, разбросанные среди болот, тянувшихся в сторону привычегодского края, вотяки, имевшие свои поселения в низовьях реки Вишеры, по левой ее стороне, даже крохотные кочевья остяков и вогулов, входивших в состав владений изкарского князя, -- все эти крупные и мелкие народцы содрогнулись как один человек, затрепетав при известии о вторжении москвитян в Пермь Великую. Приходилось грудью вставать на защиту своей родины, а это грозило большими опасностями, потому что врагом была Москва, считавшаяся всеми непобедимою державою.

   -- Москва идет! Москва! -- только и слышалось кругом, когда зловещая новость распространялась по тому или другому поселку, притаившемуся в глуши пермских лесов. -- На Черной реке уж стоит!.. Погибнем мы все до единого!.. Не нам уж Москве супротивничать... Москва ведь привыкла народы покорять, покорит она и нашу Пермь Великую...

   -- Но за нас новгородцы стоят, -- возражали княжеские посланцы, старавшиеся ободрить боязливых, которых было великое множество. -- Похитрее москвитян они будут, укажут, как дело вести... Отгоним мы прочь Москву проклятую! Только вы скорее собирайтесь, не мешкайте...

   Тут кстати приводился рассказ о том, как появился в Чердыне, а потом в Покче Арбузьев с товарищами, как он заключил союз с князьями "супротив Москвы заедин идти", какие силы имелось в виду выставить против неприятеля, после чего все понемногу успокаивались, полагаясь на слова рассказчиков, что "все благополучно обойтись может".

   И вот потянулись с разных сторон -- кто по лесным речкам в лодках, кто прямиком по лесу и по тропинкам пешком -- будущие противники москвитян на поле брани, вооруженные чем Бог послал: топорами, кольями, рогатинами, стрелами, многие даже простыми деревянными ослопами, имевшими вид балды, усаженной коротко обрубленными сучьями. Вообще, снаряжение ратников было немудреное, как немудры были и сами ратники, лишенные всякой воинственности, заменяемой у них полным наружным убожеством.

   В городках встречали их с распростертыми объятиями, потому что как-никак все же сила прибывала, хотя и ненадежная сила, не могущая идти в сравнение с городскими десятками. Но в общей сложности благодаря многочисленности прибывающих людей, рать должна была составиться довольно значительная, обещающая некоторый успех, в особенности при верховодстве новгородцев, изучивших тактику московских воевод.