-- То-то, к слову. Ради красного словца, значит? А за хвост волка не поймаешь. Не таков зверь.

   -- Вестимо.

   -- А слышь, братцы, -- заговорил молодой юркий ратник с лукавым блеском бегающих глаз, оглядываясь на ближайших товарищей, -- Москва наша слухом полнилась, будто в земле этой пермской серебро закамское есть. Много-де серебра, груды серебра! А на деле, кажись, ни полфунта серебра не увидим... А о золоте и толковать нечего!

   -- Кто знает. Може, сразу на амбар с серебром нарвемся! Неспроста же люди брехали...

   -- Тоже, держи карман шире! Нарвешься ты на амбар с серебром!.. А вот ежели из пушнины что перепадет, так это, пожалуй, дело возможное. Да и тут плоха надежда на поживу...

   -- Что ради?

   -- А ведаешь ты воеводу нашего, князя Федора свет Давыдовича?

   -- Ведаю.

   -- Ну, то-то и оно-то, коли ведаешь! Это, брат, не Рупо-князь. С ним шутки плохи. Не даст он нам волюшки похозяйничать в стране вражеской. Не допустит до животов пермянских... А чего бы, по-моему, жалеть лесовиков поганых, которые как звери живут?..

   -- Нишкни ты! Нельзя пермян лесною поганью обзывать, ибо они люди крещеные тоже...

   -- Крещеный крещеному рознь. А пермяне такие же крещеные, как татарва степная!..

   Разговоры ратников были прерваны ревом воинской трубы, раздавшейся где-то впереди, в глубине дремучего леса, куда уходила тропинка. Это была не московская труба, звук был совсем особенный, непохожий на военные сигналы москвитян... На минуту произошло замешательство. Передние ряды остановились и запрудили узкую дорогу, задержав дальнейшее движение всей рати.

   -- Готовься к бою! Готовься к бою! -- кричал какой-то начальный человек, протискиваясь через воинов. -- Враг недалече, кажись!..

   -- По бокам раздайся, братцы! По бокам раздайся! -- загремел мощный голос Пестрого, ехавшего непосредственно за передовым отрядом. -- Неужто оробели вы? Чего вы там затомошились?.. По бокам, по бокам раздайтесь, голубчики, по обе стороны рядами протянитесь! А потом и посмотрим мы, чего нам делать придется...

   Воевода был спокоен и хладнокровен, как всегда, выкрикивая свои приказания, звонко разносившиеся по лесу. Порядок был скоро восстановлен. Ратники раздались по сторонам и длинною цепью потянулись вправо и влево от дороги, чтобы очистить возможно большее пространство. Страха никто не чувствовал. Все радовались, что, наконец, добрались до средоточия Пермского края, встречавшего незваных гостей не хлебом-солью, а каким-то угрюмым молчанием, показывающим недружелюбие его обитателей.

   Труба снова повторилась, на этот раз уже в самой непосредственной близости от москвитян, ожидавших, что будет дальше. Пестрый проворчал вполголоса:

   -- Это, кажись, не призыв бранный. Наверное, говорить они с нами желают. Надо и нам потрубить в ответ, коли так. Трубни-ка, брат! -- кивнул он ближайшему ратнику с огромным рогом за плечами. -- Пускай поближе подходят без опаски.

   Трубач не заставил себя ждать. Пронзительно взвизгнула московская труба и наполнила воздух переливчатым рокотом, лишенным задорных воинственных звуков, свойственных ей в минуты боя, когда стараются придать сигналам возможно свирепые тона.

   -- От пермских князей к воеводе московскому! -- донесся из-за деревьев густой сильный голос, говоривший чистым русским языком. -- От князей воеводе слово сказать! Можно ли поближе подойти?

   -- Подходи, подходи, чего боишься, -- крикнул Пестрый, нетерпеливо поводя плечами. -- Ведь слыхал небось, что посланника не куют, не вяжут... Ну, и подходи без опаски, благо тебя честью просят!

   На тропинке точно из земли вырос высокий плечистый человек, в ратном одеянии, отличавшемся богатством и нарядностью. На голове его блестел позолоченный шлем, с выдававшимся впереди черным крестом, сразу бросившимся в глаза москвитянам. На лице его играла лукавая усмешка, когда он между рядами вражьих воинов смелою поступью подходил к князю Пестрому.

   Это был Василий Арбузьев, принявший на себя обязанность передать московскому военачальнику слова князей Микала и Мате, решивших в последнюю минуту попытаться покончить миром дело с Москвою, если условия Москвы окажутся приемлемыми.

   -- Буди здрав, воевода степенный, -- поклонился Арбузьев, сняв шлем с головы. -- Привет тебе от высоких князей пермских!

   -- Здравствуй, здравствуй, добрый молодец, -- отозвался Пестрый, приветливо кивнув головою. -- Спасибо за привет князьям пермским. Чего еще скажешь ты мне, а?

   -- А ты старшой из воевод московских, так, что ли? -- спросил посланец, не убедившись еще в том, что перед ним стоит действительно главный начальник вражьей рати. -- Мне, видишь ли, со старшим разговор вести приказано, а посему прости за спрос мой смелый.

   -- Верно, старшой я воевода, зовут меня Пестрый-князь. Может, слыхал где случаем?

   -- Про Пестрого слыхать мне приходилося, -- оживился Арбузьев. -- Про него много всяких сказок идет. Это тот, который...

   -- Чего который?

   -- Который Божьей правдой живет. Аль, может, другой еще Пестрый есть, не ведаю я?

   -- На Москве князь Пестрый я один, а детишки мои молодехоньки еще. А про правду мою как тебе сказать? Много ведь люди и хвалят кого понапрасну... А ты из каких будешь?

   -- Из Новгорода Великого я, сын боярский.

   -- Ишь ведь куда ты попал! А теперича, значит, князьям пермским ты служишь, да?

   -- Служу, пока хочу, вестимо. А не захочу -- человек я вольный, как птица небесная!

   -- А ну-ка, говори мне, птица небесная, -- ухмыльнулся воевода, которому открытый вид новгородца очень понравился, -- чего твои князья восхотели? Не сдаются ли они на милость государя московского, как того я советовал бы им? Аль, может, упрямятся они? Так, право, по мысли моей, не стоило бы нам кровь проливать друг у друга. Лучше бы добром да миром дело кончать. А крови проливать мне не хотелось бы.

   -- Князья тоже не желают кровь проливать, -- сказал Арбузьев. -- Люди они кротости беспредельной, рады на мир идти. Оба они послали меня к твоей милости боярской...

   -- А как зовут князей твоих, скажи-ка ты мне? -- перебил Пестрый, спохватившись, что он еще не знает, от каких именно князей явился новгородец.

   -- Главный князь пермский Михаил, что в Покче живет, а другой князь -- Матвей, который Изкаром владеет. От них и пришел я к тебе, воевода могучий. Они под Изкаром стоят с воинством несметным, ждут прихода незваных гостей, чтоб угостить их чем Бог послал...

   -- Хе, хе, хе! -- засмеялся боярин. -- Люблю я принимать угощение, от чистого сердца которое. Только неужто князь Михаил успел уж к Изкару подойти, коли он недавно еще в Покче рать собирал? Не путаешь ли ты, добрый молодец?

   -- Зачем путать? -- хладнокровно возразил новгородец. -- Не привык я лжу говорить, не сумлевайся в словах моих, боярин именитый. Верно, под Изкаром князья Михаил да Матвей стоят. И повелели они сказать твоей милости боярской: зачем-де нам в битве народ губить? Зачем напрасно кровь проливать? Не лучше ли полюбовно-де нам сладиться? Потому как люди православные мы тоже, значит, братья москвитян по вере своей...

   -- Тоже братья... смехота одна! -- фыркнул было один отрядный начальник, стоявший поблизости, но Пестрый так строго поглядел на него, что тот сразу осел на месте и сделал серьезное лицо, сконфузившись собственной бестактности.

   -- Добро, добро, -- кивнул воевода новгородцу. -- Значит, покоряются князья твои под нозе государя Ивана Васильевича, так, что ли?

   -- Не покоряются они, княже-воевода, под нозе Ивана Московского, а откуп ему предлагают, дань платить согласны, вроде дымового вашего. А вольностями своими не поступаются.

   -- А мне приказ такой дан, -- внушительно заговорил Пестрый, -- покорить Пермь Великую под нозе князя-государя Ивана Васильевича, чтоб, значит, ни о каких вольностях и разговору не было. И должен я приказ этот исполнить. И исполню я сие неукоснительно! А там уж как знает государь. Может, и даст он опять вольность народу пермскому. Но в том я ручаться не могу, вестимо. А посейчас я исполняю волю пославшего меня и должен пермян покорять, хоть тоже, по правде сказать, не по душе мне кровь проливать христианскую!..